Но прежде, чем мы примемся за развязку этого таинственного полуромана, надо упомянуть еще о некоторых действиях нашего колдуна, прославивших его на короткое время в целой Франки.

Вскоре после казни преступника, пойманного в Бокере и история которого уже рассказана нами, совершено близ Гренобля новое уголовное преступление: муж срезал жене своей голову одною из кос, которыми косил сено в окрестностях города. Убийство было открыто через нисколько часов, и виновный признался в своем преступлении, указав даже то место, куда спрятал орудие, которым убийство было совершено. Коса лежала вместе с тремя другими, принадлежавшими также убийце, и отличалась от них едва заметными следами засохшей крови. Следственный судья вздумал воспользоваться этим обстоятельством для испытания Эймара. Он потребовал его к себе, и, завязав ему глаза, дал в руки волшебный прутик; немедленно за тем он положил найденные у преступника четыре косы в соседнюю комнату, так что каждая из них лежала в отдельном углу, и, введя Жана Эймара, приказал ему отыскать прутиком ту, которая служила для совершения преступит. И на этот раз жезл не изменил колдуну: он повернулся над окровавленною косою, оставшись без движения над тремя остальными.

Ученый врач Сент-Андре был свидетелем этого подвига и написал по этому поводу несколько весьма любопытных писем, наделавших в свое время очень много шуму. В этих письмах доказывалось, между прочим, что искусство открывать преступников с помощью орехового прутика было известно гораздо ранее Эймара, но что преимущественно ореховый жезл употреблялся прежде для отыскания скрытых под землей родников и кладов. По уверению того же автора, в Средние века, в Англии были особенные искусники дресирования собак для преследования воров и убийц. Как скоро совершались где-либо кража или уголовное преступление, виновники которых скрылись от руки правосудия, то дрессированные ad hoc собаки приводились на место преступления, где хозяин хлестал их ореховыми прутьями и потом пускал бежать по воле. Ученое животное немедленно пускалось по следам виновного, руководствуясь не столько чутьем, данным ему в удел природой, сколько необыкновенным инстинктом, сообщенным ему ореховыми розгами; и преследование продолжалось до тех пор, пока виновные не были настигнуты и преданы в руки правосудия.

По-видимому, ничего не может быть лучше и полезнее подобного рода открытий, с помощью которых так удобно отыскивать бездельников, преграждая им путь к нанесению обществу дальнейшего вреда. Стоит только гулять по свету с ореховым прутиком в руках или еще лучше в сопровождении стада собак, высеченных ореховыми розгами, и забирать без справок всех, над кем повернется прутик или кому вцепятся собаки в икры.

Правда, что и тогда находились благоразумные философы и натуралисты, которые не довольствовались хитросплетенными бреднями. Они весьма основательно возражали, что вода, находящаяся на несколько сажень под землею, окровавленный кусок металла или испарения тела убийцы, находящегося на расстоянии нескольких десятков верст, отнюдь не могут насильственно повертывать прут в руках сильного крестьянина. Кража, убийство и тому подобные преступления суть действия, относящиеся единственно к нравственному состоянию человека, и нисколько не изменяют физического сложения тела виновного. Убийца и вор отделяют совершенно одинаковые эманации, как прежде, так и после совершения преступного действия. Против таких истин мудрено было спорить, не вдаваясь в явные нелепости.

Испуганные такими затруднениями и не находя физических объяснений таинственного могущества орехового прута, ученые Лебрен и Малебрании бросились в другую, не менее чудовищную крайность: они вздумали приписывать способность Жана Эймара скрытому содействию нечистой силы! Следствием такого странного объяснения было новое прение, изменившее физический характер прежнего в демонологический, но нисколько не разрешившее прежних затруднений. Противники упомянутых нами двух ученых утверждали, что невозможно предположить, чтобы дух зла, радующийся каждому преступлению человека, стал помогать преследователям преступников и гоняться по суше и морям за людьми, ему приверженными, с целью предать их заслуженному наказание. Гораздо основательнее думать, что темные силы покровительствуют злодеям, а не противоборствуют им. Но Лебрен и Малебрании не удовлетворялись подобными возражениями и продолжали нести страшную дичь, подкрепляя ее множеством ученейших цитат и указаниями на собственные опыты.

Наконец шум ученых споров и повсеместные рассказы о необыкновенной способности Жана Эймара достигли до первейших особ двора Людовика XIV. Принц Конде, удивленный странными похождениями гренобльского крестьянина, пожелал лично увидеться с ним и испытать его искусство. Вследствие этого Эймар был привезен в Париж на иждивение принца и помещен для жительства в собственном его дворце, где его окружили невиданною им до того времени роскошью.

Дав колдуну отдохнуть в течение нескольких дней, его представили принцу. Эймар несколько смутился, но принц поспешил ободрить его ласковым приветом.

– Правда ли то, что про тебя рассказывают? – спросил Конде у крестьянина.

– Мало ли что болтают про людей, – робко отвечал Эймар, – не всякому слуху верь.

Принц улыбнулся:

– Можешь ли ты отыскать вора и похищенную им вещь?

– Могу, но для этого нужно несколько условий.

– Какие именно?

– Мне нужно находиться на самом месте, где случилось похищение и притом именно в то время, когда первые лучи солнца покажутся на востоке. Вдобавок мне необходим мой ореховый прут.

– Каким образом можешь ты напасть на следы вора?

– Движение прута руководит мной.

– Поэтому ты действуешь совершенно бессознательно и повинуешься движении прута.

– Да.

– Воля твоя нисколько не участвуете в движении прута?

– Нисколько.

– Но если прут будет оставаться неподвижным?

– Тогда я продолжаю свои поиски.

– А если и в продолжение этих дальнейших поисков прут не будет вертеться?

– В таком случае объявляю, что на указанном мне месте не совершилось преступления.

– Каким случаем открыл ты в себе способность к такому таинственному действию?

– Этого я и сам не знаю.

– Думаешь ли ты, что всякий другой может сделать с помощью прута то, что ты делаешь?

– И это мне неизвестно.

– Не чувствуешь ли ты в себе чего-либо необыкновенного, отличающего тебя от прочих людей?

– Ничего.

– Старался ли ты когда-нибудь дать самому себе объяснение таинственных и необыкновенных действий, производимых ореховым прутом в твоих руках?

– Я неоднократно пытался размышлять об этом, но мысли мои при таких попытках так перепутывались, что я невольно должен был прекращать подобного рода размышления.

– Уверен ли ты, что способность твоя есть врожденная?

– Я думаю так по крайней мере.

– Не старался ли ты усовершенствовать какими-либо средствами эту способность?

– Никогда.

– Не обманывало ли тебя при каком-нибудь случае указание орехового прутика?

– До сих пор ни разу.

– И ты уверен, что никогда не обманет?

– Не знаю, но надеюсь, что движение прута в моих руках всегда укажет мне истину.

– Готов ли ты показать мне опыт своего искусства?

– Извольте приказать, ваше высочество.

– Если ты действительно оправдаешь слышанные мною о тебе рассказы, то я щедро награжу тебя и постараюсь, чтобы способность твоя принесла и тебе, и другим пользу. Но если ты просто обманщик, то берегись: я разделаюсь с тобой за плутовство. Готов ли ты и после этого принять испытание?

– Я откровенно высказал вашему высочеству все, что сам знаю, и тысячи свидетелей могут подтвердить истину опытов, которые я делал своим прутиком. Я готов и теперь, и всегда повиноваться вашей воле, но последствия зависят не от меня, потому что я, как уже сказывал вам, действую безотчетно и повинуюсь независящему от меня влечению. Поэтому я не заслуживаю ни награды в случае удачи, ни наказания в случае неуспеха. Впрочем, вполне полагаюсь на правосудие вашего высочества.