— Зачем? — с горькой улыбкой произносит она и смотрит мне в глаза.

— Затем! Затем, что… В смысле?

— Ты же понимаешь, почему нас обоих тянет к другим людям, Макс?

— По-моему, только тебя тянет постоянно ко всяким Олегам!

— А история с Женей куда-то испарилась, да?

— Я думал, мы это прошли.

— Да какая разница? Сам факт, — говорит она, вздыхая, и опускается на пол с уставшим видом. — Ты был прав — нет смысла привязываться здесь ни к кому. Мы все в запертом помещении. Но тебе надо было оставаться со мной честным, а не задвигать какую-то хрень про любовь и целовать вот так, как будто бы это что-то значит!

— Крис, с чего ты это взяла?

— Максим! — выкрикивает она и поднимается на ноги. — Почему нельзя было остановиться, когда ты понимал, что это зашло слишком далеко? И даже если сейчас ты думаешь по-другому, то выйдешь из башни, и я тебе уже не буду нужна.

— Ты хочешь решать за меня?

— Как и ты — мне, Максим, — продолжает свою последнюю фразу она.

Я смотрю на неё молча, боясь завести какие-то остатки от «нас» ещё глубже в тёмный лес.

— Тебе не кажется, что ты слишком мало меня знаешь, чтобы надеяться на моё благородство? — спрашивает она. — Ты всегда считал меня маленькой девочкой, а когда эта девочка оказалась плохой и тебе изменила, то ты вдруг удивился. Не ожидал, что кто-то тоже может оказаться плохим, кроме тебя?

— Уверена, что не будешь жалеть о своих словах?

— Единственное, в чём я уверена.

Вокруг начинают ходить люди, потому что в репетиции, кажется, сделали перерыв. Я подхожу ближе и говорю неуловимо для остальных ушей.

— А когда ты наговорила всякой ерунды, и Дашу теперь уволили, ты тоже была уверена? А когда решила покрутить роман с Майами? Ты была уверена в том, что ты знаешь всё, что я когда-либо говорил здесь кому-то? Сейчас ты уверена?

Она делает шаг назад, чуть колеблется, но практически не меняется в лице. Что с тобой стало?

— Мне так надоело, что мои поступки постоянно пытаются оценивать. Если я такая плохая — тебя никто не держит.

Она говорит это слишком спокойным голосом, чтобы у меня появились какие-то сомнения не верить этим словам. Знаю, что сейчас было бы правильнее промолчать, но я говорю ей то, чем усугубляю ситуацию ещё больше.

— С каких пор ты стала такой сукой, а? У тебя какая-то врождённая способность изменять, что ли? Серёже, теперь мне. Круто, Кошелева! Самой не противно?

Она замирает в одном положении с широко распахнутыми ресницами, опущенными руками, чуть приоткрытым ртом. И я уверен, что ещё надолго запомню её такой — сражённой моими словами, которые были сказаны в попытке выбросить свой гнев. Попытка оказалась слишком точной.

— Крис, я…

— Знаешь, ты зря тогда не поверил Серёже, когда он сказал, что у меня здесь всё просчитано. Нет, тогда это было не так. Но он знает меня лучше, чем ты. И сейчас так выходит, что я собираюсь бросить тебя ради парня, который может дать мне большее. Это ли не расчёт?

Мы каждой фразой потихоньку убиваем друг друга, почему-то не желая останавливаться. На полной скорости летим с обрыва, успевая по пути вниз ещё и подталкивать друг друга.

— Как хочешь, — бросаю ей слишком небрежно.

— Вот и прекрасно. Была рада удовлетворить твои половые потребности, Максим, — говорит она и просто уходит. А я не останавливаю. Смотрю вслед и почему-то уверяю себя, что скоро всё наладится. Но я никогда ещё так не ошибался.

1 июня, пятница

Весь день нам приходится делать вид, что у нас ничего не произошло. Мы просто игнорируем друг друга и поскорее хотим покинуть эти давящие стены. «Ничего, потерпеть осталось всего два дня», — говорю я сам себе, но выхожу курить всё чаще, а у неё всё валится из рук: то блокнот, то ложка, то тарелка падает на пол кухни, оставляя на её ладони небольшой кровавый след. А я уже не бегу помогать. Благо — есть кому.

2 июня, суббота, последний день в башне, последний концерт, финал

Мы случайно сталкиваемся с ней на балконе, когда все наши вещи уже упакованы, машины заправлены, а дом опустел. Она сидит на своей лавочке, притянув колени к себе, прямо как во второй день реалити, когда мы с Серёжей ворвались в этот её мир. Утреннее солнце, блокнот с рисунками, звук карандаша и её растрёпанные волосы. В последний раз закуриваю сигарету на этом балконе, пробегая взглядом по сонной Москве. Дым спешит проникнуть в приоткрытое окно, а мысли возвращают меня в прошлое. До боли приятное прошлое.

— Это всё равно были лучшие два месяца, которые могли бы быть в этой башне, — еле слышно произношу я.

Она моментально прекращает рисовать. Кроме нашей тишины, слышен только тихий гул города. Понимаю вдруг, что мы прожили здесь копию настоящей жизни со всякими обычными проблемами, ссорами, влюблённостями и дружбой. Даже находясь за пределами башни, я был причастен к этой имитации жизни. И только сегодня мне удастся выбраться из этого эксперимента. Выйти в город, на который мы семь недель смотрели с тридцать четвёртого этажа, и вдохнуть настоящего воздуха.

Находясь здесь, мы все были уверены, что наши чувства абсолютно такие же, какими могли быть снаружи. Но Крис права — мы всего лишь играли и зашли слишком далеко. Вынужденная совместная жизнь сближает любых двух людей, но стоит им выйти за пределы этой клетки и взглянуть друг на друга по-новому — чувства куда-то испаряются. Мне жаль признавать это.

— Но ты была права.

Крис закрывает блокнот и уходит.

***

Когда мы выходим с ней на одну сцену, мне кажется, что «Девочка с каре» провалится. Встаём в исходную позицию — посередине сцены. Стараюсь не приближаться к ней слишком близко, пока не начнётся номер. Чувствую свою дрожь и вижу, как дрожит Крис. Знаю единственные слова, которые могут расслабить нас обоих. Прямо как в первый раз.

— Всё получится, — шепчу на ухо, на что она осторожно кивает.

И у нас, правда, получается. Номер обретает другие краски, но он всё ещё про нас. Он вдыхает последнюю, зато самую честную, порцию кислорода.

На последних строчках нам нужно опять вернуться в центр сцены и изобразить намёк на поцелуй. Самое тяжёлое — не сорваться. Придерживаю её за талию, наклоняю голову, и мы оказываемся в полной темноте. Номер закончился, но ещё пару секунд мы стоим, чувствуя сбитое дыхание друг друга. Она отстраняется первая и поворачивается к жюри.

***

Мы с ребятами стоим за сценой и ждём итогов голосования. Финалисты выстроились в ряд и тоже ждут.

— Как думаешь? — спрашивает Серёжа. — Кто?

— Кто-то достойный. Любой из них.

Слышим, как они начинают запись финальной церемонии. Сердце колотится, как будто я сам стою на этой сцене. Звучат слова жюри, наставления, Паша опять шутит. Я смотрю на её спину и пропускаю мимо ушей всё происходящее.

— Макс, её берут в Мальфу, — говорит Серёжа и хлопает мне по плечу рукой.

— Это значит, что не она? — спрашиваю его.

— Скорее всего.

Они продолжают растягивать этот процесс всё больше и больше. Мне уже хочется самому выбежать на сцену и открыть этот конверт. Мы все молчим, потому что прислушиваемся к происходящему там — и эта тишина разрушительно действует на нервы.

Паша объявляет промежуточные итоги — больше всего голосов у Крис и Олега. Они выходят ближе к краю сцены. Три. Два. Один. «Победителем проекта становится Терри!». Фраза застревает в голове. Олег бьётся в конвульсиях радости, а Крис сдержанно улыбается и отходит назад, освобождая место победителю. Ребята за мной издают радостный крик, а мне хочется знать, что Кошелева сейчас в порядке.

После съемки мы собираемся на сцене, чтобы поздравить друг друга и обняться. Я даже забываю о том, что где-то среди толпы обнимающих меня людей есть Родион, хотя предпочёл бы избежать его компании.

— Давайте не будем теряться, ребят, — говорит Назима. — Даже после тура будем встречаться вместе.

Мы все дружно соглашаемся, хотя, посмотрев на Кошелеву, я понимаю, что мы оба будем избегать этих встреч. Ребята радуются, поздравляют Олега, поют, танцуют. Потом эта радость перемещается за кулисы, и к ней подключаются сотрудники проекта.