Лисицу отправили с пятеркой добытчиков в поселок – память у девчонки отличная, так что она сможет наиболее полно описать богатства мастерской, поможет составить список, что необходимо вывозить в первую очередь. Она не возражала – даже рада была, что не пришлось самой решать, потому что оставлять даже ненадолго сокровища не хотелось. Но и игнорировать чувство долга, которое диктовало вернуться вместе с Максом, не получалось. К тому же Ольга переживала, что их предположения не оправдались, и червь и не думал останавливаться. Такое иногда случается – носитель замедляет ход, но не останавливается совсем, а через некоторое время снова набирает скорость. Впрочем, в этот раз обошлось – червя они увидели даже раньше, чем Ольга рассчитывала.

Трофим

Трофим боялся, и ничего не мог с собой поделать. Страх был привычен. Тогда, десять лет назад, когда черви только появились, страха не было. О том, что цивилизации приходит конец поначалу догадывались немногие. Новости о появлении неизвестной угрозы сначала всколыхнули общество, а потом как-то забылись для большинства обывателей, заслоненные, как тогда казалось, более важными и насущными проблемами. Все эти проблемы перестали быть актуальны в тот момент, когда Трофим стоял и смотрел, как рушится его дом. Обычная панельная пятиэтажка, каких в любом городе сотни. В одной из квартир находилась вся его семья – мать с отцом, младшая сестра и бабушка. Там они и остались. Трофим тоже должен был быть с ними, но опоздал. Пятничный вечер – святое время для любого офисного работника, а для многих и вовсе еженедельная цель в жизни. Они с коллегами остались попить пивка после работы, и появление в городе червя пропустили. Даже отключившееся электричество не насторожило, была только досада, что полноценно оттянуться не получилось. Так что крушение своей жизни Трофим наблюдал с безопасного расстояния. Даже тогда страха не было. Только горе. Такое, что, казалось, пережить невозможно.

Потом стремление выжить и попытки приспособиться, заставили горе отодвинуться, поблекнуть. Тогда появился страх. Он, должно быть, и раньше был, но раньше его заглушали более сильные эмоции, а потом перестали. С тех пор это чувство не покидало Трофима никогда. Сначала он боялся умереть сам, потом, когда все, казалось, налаживается, боялся за любимую женщину. А когда погибла и она – вместе со всем поселком, от которого остались только Трофим и Ольга, он стал бояться за девчонку. Нельзя сказать, что страх мешал. Трофим давно смирился с ним, научился игнорировать. Некогда бояться – нужно выживать. Поднимать на ноги Ольгу. Искать способ сделать жизнь более безопасной. Или удобной. Работы всегда было много, последний раз Трофим отдыхал несколько недель после того, как лишился ноги. Большую часть этого времени он не помнил, поскольку провел его в беспамятстве. Потом снова было некогда – необходимо был как можно быстрее перестать быть обузой для двенадцатилетней пигалицы которая, конечно, двужильная, но все равно совсем ребенок. До сих пор. За Ольгу Трофим боялся постоянно, даже когда она была рядом, спала в их хижине на соседней лежанке. Но когда она уходила, страх становился особенно острым. Трофим понимал, что опасность подстерегает везде, что тем, кто остался в поселке угрожает не меньше опасностей, чем девчонке. И все равно ничего не мог с собой поделать. Одно дело страх, а другое – страх и неизвестность. Трофим в отсутствие Ольги становился замкнутым, молчаливым. Он почти не спал, работал до изнеможения, не обращая внимания на боль в культе, даже радовался ей, потому что она отвлекала от переживаний. Немного.

Именно из-за своей временной нелюдимости, Трофим последним узнал о появлении Проповедника. Он потом корил себя, что упустил, не распознал. Что если бы не потакал своему дурному настроению, все могло бы повернуться иначе. А в тот день он о появлении Проповедника так и не узнал. Так, отметил краем сознания, что червь все-таки остановился, порадовался, что Ольге теперь легче будет их догнать, и вновь сосредоточился на работе, старательно отгоняя от себя мысли о том, что догонять, может статься, их будет уже и некому. На переполох внимания не обратил, подумал, обычная суета, которая всегда возникает, когда носитель останавливается.

А переполох, между тем, поднялся знатный. Сначала-то все было как обычно – с учетом отсутствия большей части мужчин, конечно. То есть бабам впервые за долгое время пришлось оторваться от своих обожаемых огородов, и спуститься на поверхность, чтобы найти воды и набрать дров. С охотой решили пока повременить – стоило старосте заикнуться о том, чтобы отправить детей постарше на промысел, визг поднялся такой, что мужчине тут же пришлось идти на попятную. Как же, диточек на поверхность хотят отправить, да без сопровождения взрослых! Это ж преступление, так обращаться с «будущим всего поселка»! То, что десятилетки уже вполне могут приносить ощутимую пользу осиротевшему поселку вместо того, чтобы даром проедать запасы, никому из дам в голову даже не приходило. Так что молодняк как всегда в последнее время оставили на носителе. «А, правильно, чего торопиться?» – мысленно хмыкнул Трофим. – «Голодать начнут – сами охотиться побегут, да и про то, что детки еще маленькие мгновенно забудут. Плавали, знаем». Судя по лицу Алексея, примерно те же мысли посетили и его, но вслух их высказать он не решился. Вообще выражение «За что мне все это?», прочно поселилось на лице старосты с тех пор, как пропали добытчики, и теперь оно плавно переходило в «Нахрена мне это надо?». Трофиму Алексея было не жалко. Во-первых, мужчина злился, что староста настоял на том, чтобы отправить Лисицу на поиски, во-вторых, сам виноват. Нечего было носиться с бабами как с писаной торбой – хорошее отношение женское население поселка закономерно восприняло как слабость, и с тех пор как Алексей стал старостой, прочно обосновалось у него на шее. А заодно и на шеях сильной половины селения. Мысленно плюнув, Трофим вернулся к починке насоса, перестав обращать внимание на происходящее, тем более что суета вскоре вроде бы улеглась. За вечер поселкового механика никто так и не побеспокоил, что Трофима полностью устраивало, хотя и было несколько необычно.

Зато утром было такое, что игнорировать стало уже просто невозможно. В поселке начался стихийный митинг. Жители так раскричались, что Трофим, было, решил, что произошла какая-нибудь очередная катастрофа. Выскочив на свободное пространство между пятым и шестым кольцами, мужчина увидел странную картину: все женское население поселка собралось вокруг какого-то незнакомого мужика, с вдохновенным видом вещавшего какую-то чушь. Слушали его с не меньшим интересом, чем он говорил.

– Кара! – кричал мужчина, вытаращив глаза и брызгая слюнями. – Божья кара постигла человечество за грехи наши и за то, что забыли заповеди божьи! Погрязли во грехе и блуде! Закрылись от бога в каменных домах и железных машинах. Но бог милостив и милосерден, он дал нам еще один шанс. Как после великого потопа остался Ной со своими домочадцами, так и теперь остались мы, дабы возродить человечество! И только от нас зависит, придем ли мы к царству божию на земле, или будем уничтожены окончательно! Только праведной жизнью и скрупулезным следованием заповедям сможем мы заслужить прощение! – выглядел проповедник странно. Невысокий, средних лет, с куцей бороденкой, одетый в какое-то рубище, да еще со здоровенным фингалом на пол лица, он не производил абсолютно никакого впечатления, и, тем не менее, его слушали, распахнув рты – очень уж увлеченно, с дикой уверенностью он вещал. Трофим даже поймал себя на том, что и сам будто загипнотизированный прислушивается к экспрессивным выкрикам.

В таком же духе странный мужик распинался еще минут пятнадцать. Трофим наблюдал эту сюрреалистическую картину и глазам не верил. После того, как все начало рушиться, всевозможные мессии начали было появляться как грибы после дождя, но мода на них быстро прошла. Там, где все силы тратятся на то, чтобы выжить, люди обычно быстро забывают о духовном, предпочитая руководствоваться здравым смыслом. И вдруг на тебе, вылезло откуда-то. Найдя глазами растерянно опустившего руки Алексея, механик подошел к нему и тихонько поинтересовался: