Натянув шорты и футболку, я пошел со двора, обошел ограду и направил свои стопы к лощине…
Спускаясь вниз по тропинке, я думал о том, что сегодня должно произойти нечто такое, что перенастроит меня, заставит собраться, поможет заняться делом, ради которого я сюда приехал, избавиться от наваждений, мелкого психоза, от этих болезненных реакций…
Миновал дубовую рощу, почти сбежал по тропинке и резко остановился, пораженный тем, что я увидел. Посреди поляны стояла пара красавцев – это были темно-рыжий жеребец и дымчатая, почти белая кобыла с черными ногами и черным хвостом. Ее голова лежала на холке жеребца. Они не шевелились, лишь чуть помахивали хвостами. Я замер. Всего несколько метров отделяли меня от животных. Откуда они здесь взялись? Рядом не было никаких хозяйств, связанных с лошадьми. Судя по их стати, ногам, гривам, мордам, по чему-то совсем неуловимому – я это сразу почувствовал, – эти животные не знали неволи. На них не пахали, не сеяли, не преодолевали препятствия, не впрягали в телеги… Они настороженно, точнее даже – изучающе смотрели на меня, и в их глазах не было страха. Казалось, они видят человека впервые, и в то же время мое появление не было для них неожиданностью. Мне подумалось, что они пришли сюда издалека, из-за гор, они скрывались здесь от какой-то опасности, они переплыли реку и спрятались в этой лощине в надежде, что их никто не обнаружит…
Я никогда не любил животных. Любые попытки вручить мне маленького котенка или нуждающегося в человеческой ласке щенка отвергал без разговоров. Однажды Ася собралась подарить мне попугайчика, и это вызвало во мне панику… Не то чтобы это была форма активной фобии. Просто я не знал, чего животные могут ожидать от меня, боялся не соответствовать их запросам и беспокоиться из-за этого. В моей пустой квартире даже тараканы не водились.
В тот период жизни я старался делать все возможное, чтобы ни о ком и ни о чем не беспокоиться. Я до предела сократил заботы о самом себе. Почти ничего не готовил, мало ел, редко покупал вещи и носил их аккуратно, чтобы можно было реже стирать. Я плохо переносил в своем доме присутствие других людей. С Асей я предпочитал встречаться в недорогом кафетерии, иногда ходил с ней в кино. А когда она все-таки попадала ко мне домой, я мучительно переживал из-за того, что она трогала мои вещи и не всегда возвращала их на место. Когда она уходила, я испытывал облегчение.
Лошади не составляли исключения. В детстве старший брат пытался обучать меня верховой езде, я не смог удержаться, упал с лошадиной спины, ударился, с тех пор обходил этих животных стороной. Страх усилился после ужасного случая – возле деревенской конюшни тяжеловоз лягнул соседского мальчишку прямо в лицо. Этот мальчик так и остался на всю жизнь перекошенным, когда он смеялся кривым ртом, хотелось закрыть глаза руками и куда-то спрятаться…
Выглянуло солнце. Я поднял голову и обнаружил, что тучи начали быстро рассеиваться. Жужжание шмелей и слепней вывело кобылу из состояния покоя. Она открыла глаза и посмотрела на меня темными, глубокими глазами. В этих глазах я прочитал какую-то мысль, не расшифровываемую с ходу, какой-то упрек или просьбу. Они разумные существа, пришла мне в голову мысль, они вынуждены скрываться в этом образе. Это тоже люди, но в другом облике, они покинули свой мир, они явились сюда из какой-то страны, неизвестной нам, обычным людям. Это в горах, может быть, в глухих подземельях. Эти двое покинули своих соплеменников, ибо натолкнулись на их жестокость. Главная причина их бегства – любовь.
Солнечные пятна прыгали по вздрагивающему крупу рыжего жеребца.
Во мне как-то внезапно родилась фантазия, но она обрела состояние плотной уверенности в том, что я встречался с этими существами, в какой-то из предыдущих жизней. Ко мне вдруг явилась картина битвы, я бился плечом к плечу с этими существами, а может быть, крылом к крылу – мне виделся полет над вражеской ордой, которую мы поражали огненными стрелами… Они не были тогда лошадьми. И происходило это, скорее всего, не на Земле, в другом каком-то мире…
Не помню, сколько я так стоял и смотрел на них, в какой-то момент почувствовал: пора уходить. Я вернулся на дачу, сел в свое кресло на веранде, и совершенно банальная мысль овладела мною. Это знак, думал я, теперь все будет хорошо. Ко мне пришла уверенность, что я на верном пути. Не надо сворачивать. Не надо бояться ошибок. Мой путь завершится там, где должно. Я был так поглощен этими сладостными мыслями, что не слышал ни звука вокруг – ни кошачьего шипения, ни крысиного бега, ни скрипа досок на чердаке.
Я вскипятил себе чай и сидел так до вечера. Мне не хотелось никуда идти, у меня не было желания читать или писать. Я знал, что я займусь этим завтра.
Мои попытки спрятаться от людей, забиться в норку больше не пугали меня. Таков я и таков мой удел. Мне не суждено любить и быть горячо любимым. Мне суждено пожертвовать человеческими пристрастиями, жизненными привязанностями ради высокой цели. Но вот какова эта цель? На этот вопрос ответа у меня не было. Я задавал его себе всю сознательную жизнь, мучил себя, терзал собственными несовершенствами, искал ту вершину, к которой лежит мой путь, и не мог найти. Он где-то рядом, где-то рядом… Плотные бутончики ирисов готовы были распуститься…
Стало смеркаться. Останусь на всю ночь здесь, буду спать в кресле, решил я.
Когда совсем стемнело, – лишь среди гор отсвечивало бледное небо, – я вновь услышал ржание, доносившееся из лощины. Это были странные звуки. В них был совершенно ясный смысл, но невозможно было передать его словами. Эта была как будто бы песня, в ней слышались и радость, и печаль. Певец вспоминал о вольной стране, из которой изгнали его с возлюбленной, потому что они отказались подчиняться и жить по правилам, которые им не подходили. Это был голос не человека. Но и не зверя. Голос пришельца из иного мира. В нем был разум, хотя и иной разум, не людской, не такой, как у людей, населяющих планету Земля в это время.
Я достал новый блокнот, карандаш и собрался записать все, что слышалось мне в этом тихом… ржании… в этой песне любви… Все эти мои фантастические бредни.
В далекой темноте раздался собачий вой. Мои мысли вдруг повернулись по иному кругу, я принялся размышлять о давно виденном и пережитом, о том, что не оставляло меня в покое, к чему я возвращался в своих снах, что не отпускало.
Но отчего-то в памяти стали всплывать лишь мелкие обиды на близких и друзей. Собственно, друзей у меня никогда не было. Как-то так получилось, к тому времени со мной перестали общаться даже одноклассники и однокурсники. Я не ходил на встречи выпускников. Но это не огорчало меня…
Меня все чаще посещали мысли о том, что человеческие отношения – накопление мусора. Избавившись от ненужных контактов, сократив до предела заботы о себе и о других, научившись не переживать и обходить все проблемы, я вдруг обнаружил, что мне совсем не о чем говорить с другими. Когда я все-таки пытался сказать знакомым что-то доброе и значимое, они обижались на меня, считая, что я издеваюсь. Одна лишь Ася могла выдержать эту мою нелюдимость. Самое отвратительное – листы бумаги передо мной все чаще остаются чистыми. Писать мне тоже было не о чем…
Далеко на реке раздался оглушительный всплеск, выскочила из воды и упала назад гигантская рыбина. Нехорошее творилось у меня внутри, будто все жучки-червячки переместились ко мне в душу. В темноте, совсем рядом со мной заплакал ребенок, этот плач перешел в крик. Что-то страшное явилось человеческому детенышу.
– Вова, где ты? – услышал я отчетливо женский голос. – Вова?! Я боюсь…
В плотной тишине хлопнула калитка. И снова резкий крик – теперь уже явно кошачий. Я встал и встряхнулся, как зверь, выбравшийся из воды. Потом сделал это еще раз. На миг почувствовал облегчение. Но только на миг.
Я сходил за подушкой, сел на ступени… и не заметил, как уснул. Прямо на крыльце.
