– Вы ей это сообщили?

– Она сейчас не в таком состоянии, чтобы вести конструктивые диалоги о её будущем. Моё дело поставить её на ноги, а не вернуть на сцену.

***

Уолл Стрит, Манхэттeн

Шагая по стерильному белому коридору, который казался ему бесконечным, Эллиот развязал галстук и расстегнул ворот рубашки. Кислорода ему всё равно не хватало. Он уже не знал что хуже, полная безработица, или жизнь под гнётом Рона Хокинса. Если бы его выставили на улицу, у него бы не было выбора. В случае увольнения ему бы так или иначе пришлось бы изобрести себя заново. Он прекрасно знал, что у него никогда не хватит духу добровольно уйти из обжитого офиса, в котором успел провернуть столько сделок и заработать столько денег.

По дороге к лифту, новый начальник бесшумно подкрался сзади и напал на него, как школьник в раздевалке.

– Попался, – буркнул он Эллиоту в ухо, обдав его влажным, горячим, мятным от жвачки дыханием.

Телесный контакт между ними продлился всего несколько секунд, но Эллиот почувствовал, что постарел на пять лет. У него тут же подскочило давление и заныло левое колено.

– Как жизнь, Рон?

– Лучше не бывает.

– Неужели?

– Такое дело надо замочить. Честно говоря, я безумно рад, что всё так складывается. – Тут Рон осознал, что сморозил глупость. – Нет, не подумай чего такого. Я, конечно, волнуюсь за Бетани. Но я чертовски польщён, что она пригласила меня на должность. Я всегда думал, что нам с тобой будет весело работать бок о бок. Обещаю не тиранить. Ты мне всегда был по душе, старина Эллиот. Если бы не твои левые закидоны, цены бы тебе не было. Не бойся я не буду тебя этим попрекать, когда наши ребята победят на выборах. А они обязательно победят. Пошли через дорогу. Там новый бар открыли. Коктейли и суши. Угощаю.

Через пять минут они сидели за белым столиком под неоновыми огнями. Эллиот молча восхищался дерзостью владельца бара. Ведь не побоялся же чувак открыть новое заведение при такой экономике. Интересно, какой банк ему дал заём на раскрутку бизнеса. Впрочем, даже в тридцатые годы рестораны процветали, потому что людям надо было где-то есть. Очевидно, владелец бара просчитал, что в ближайшем будущем к нему будет приходит немало биржевиков, чтобы снять стресс. Миниатюрная японка в бирюзовом облегающем платье принесла им меню. Рон смерял её бесстыжим, оценивающим взглядом.

– Ничего себе гейша, – буркнул он.

– Скорее всего, студентка театрального факультета, – Эллиот равнодушно выдвинул теорию. – Должна же девочка чем-то зарабатывать на хлеб.

Подали калифорнийские роллы и салат из морской капусты. Рон не умел пользоваться палочками и хватал пальцами с тарелки.

– Знаешь, из-за чего мне немного грустно? – сказал он, слизнув острый майонез с губ.

– Понятия не имею. Скажи.

– Натали не идёт на выпускной бал. Обидно. Такая красивая девчонка, и даже фотографии на память не останется. Мне даже новый стол будет нечем украсить. Жаль, не то слово. Моя жена уже приметила отпадное платье. Но, Натали не проявляет инициативу.

– Она сознательно бойкотирует традицию?

– А чёрт её знает. – Загадки тонкой девичьей души были Рону непостижимы. – Не сказать, что она твёрдо упёрлась. Скорее, она ломается. Вроде бы и не против, да гордость не позволяет признаться. Тут ещё такая незначительная деталь: ей не с кем идти. У неё нет спутника.

– Как нет?

– А вот так. Eё никто не пригласил из парней. У меня было предчувствие, что так всё и обернётся. Она их попросту распугала, обескуражила. Они знают, что её бесполезно добиваться. Ошивался рядом с ней какой-то бедолага по имени Дерек Мюллер, но я его давно не видел. Натали эти подростковые забавы не шибко жалует. Она помолвлена со своей карьерой.

– И что в этом плохого? – Эллиот счёл своим долгом оправдать дочь начальника. У него было ощущние, что Рон устроил ему своего рода испытание. – Обабиться всегда успеет. Детские коляски, микроавтобус никуда не убегут.

– Натали не обабится, не бойся. Это ей не грозит. Даже с тремя детьми она будет бегать по Манхэттeну с микрофоном. У всех тёлок на пятом канале целые помёты дома. Бабья доля, не так уж она и горька, если есть няньки и шофёры. Натали это понимает. Но вчера вечером мне удалось развязать ей язык. Я её ткнул пальцем в бок пару раз, так, полушутя, и она покраснела и призналась, что да, есть парень, ради которого она бы сделала исключение.

– И кто же этот счастливчик?

– Твой младший сын.

Честно говоря, для Эллиота это не было сюрпризом. Теперь он знал, зачем Рон вытащил его на суши. Ради приличия, он решил проявить немного самоунижения.

– Ни черта не понимаю. Что твоя дочь в нём видит?

– Для меня это такая же загадка! Говорит, что твой Грег – неплохой музыкант. А я его ни разу не слышал.

– Думаешь, я слышал? Он либо сидит в своей комнате с наушниками, либо в подвале у Кайла МакМахона ошивается. Они, типа, репетируют. Как они звучат на самом деле, я понятия не имею.

Рон нетерпеливо вернул разговор в нужное русло.

– Да ладно, не в музыке дело. Короче, из моего разговора с Натали я вынес однo: моя девочка без памяти влюблена в твоего сына, и была бы очень рада пойти с ним на выпускной бал. Мне, как отцу, приятно исполнять её желания, какими бы абсурдными они мне ни казались. Только не знаю, смогу ли я выполнить именно это желание. Если бы она попросила купить ей лошадку пони, или организовать фотосессию с тигрёнком … А тут, живой человек.

– Я поговорю с Грегом, – сказал Эллиот тихо и бесстрастно. В эту минуту oн был готов согласиться на что угодно, лишь бы закруглить разговор и избавить себя от омерзительного общества начальника.

Красная физиономия Рона просияла.

– Ты что, серьёзно? Ты согласен обсудить с сыном этот деликатный вопрос?

– А чего тут обсуждать? Кажется, у него никаких планов нет. Моей жене не составит труда сводить его в ателье и выбрать фрак.

Рон потёр ладони, точно охотник при виде добычи, бьющейся в ловушке.

– Прекрасно. Пусть Грегори сам позвонит Натали и официально пригласит её на бал. Я знаю, ей будет приятно услышать его голос. Она, конечно, поломается для приличия, но твой мальчишка её убедит. Грегори напорист и упрям, весь в отца.

– Весь в отца, – повторил Эллиот чуть-слышно.

Он уже жалел, что не заказал чего-то покрепче чем саке с кокосовым привкусом. Сохранять самообладание становилось всё труднее.

– Ну, хватит. – Рон окунул язык в коктейль. – Не будь таким угрюмым. Зачем мы сюда пришли? Выпьем. За новые начинания.

Дрожащей рукой Эллиот поднял стакан.

– За здоровье Бетани.

Начальник присоединился к нему.

– За выборы.

– За детей.

– За республиканскую партию.

– За мир на ближнем востоке.

Последний тост Эллиота не понравился Рону.

– Не много ли ты хочешь, приятель? Разошёлся. Выпьем за что-нибудь достижимое.

Чокнувшись, каждый из них уткнулся носом в стакан.

***

Вопреки опасениям родителей, Грегори не сбежал из дома после кровавого инцидента за мостом. Он продолжал ходить в школу, а по вечерам играл на гитаре у себя в комнате. В целом, он вёл себя так, будто случившееся не имело к нему никакого отношения, и он не был знаком с участниками проиcшествия.

В половине восьмого Эллиот зашёл к нему в комнату, неся фрак, обтянутый целлофановым чехлом.

– На, померяй, – буркнул он, не глядя сыну в глаза, и швырнул наряд на смятую постель. – Боюсь, что в талии будет слишком свободно.

Не выпуская гитару из рук, Грегори настороженно покосился на складки чёрной материи.

– Это что такое, папаня? Мой погребальных наряд? Вы меня хоронить собрались?

– Так, поменьше умничай, и надень чёртов костюм. Ты пойдёшь на выпускной вечер с дочерью Рона Хокинса.

Грегори посмотрел на Эллиота с укором.

– Папаня, это уже против конституции, жестокое и необычное наказание.

Если отец хотел его проучить, он мог не выдать деньги на карманные расходы. Он мог конфисковать ключи от машины, телефон или пульт управления для видеоигр. Но родительской строгости тоже должен был быть предел.