— Я жесток? — воскликнул он, резко повернув её к себе лицом. — А кто продвинул тебя на должность настоятельницы? Кто защищал тебя все эти годы? Ты набрала под свой кров ведьм и еретичек, a я тебе потакаю. Кто хранил твои тайны? Ты так говоришь, будто по моему приказу тебя раздели догола на площади и закидали камнями. Раз уж ты упомянула жестокость, я скажу тебе, что жестоко: скрывать дочь от отца. Мадлен было десять лет, когда я узнал о её существовании.

— Я не хотела мешать твоей церковной карьере.

— Чёрт подери, какие благородные оговорки! — епископ встряхнул её и прижал к себе ещё плотнее. — Не верю, что тобой руководила забота о моей карьере. Ты попросту хотела меня наказать. Я бы всё равно стал епископом. Побочный ребёнок не помеха. Если бы я знал о её болезни, я бы нашёл ей самого лучшего лекаря, который сохранил бы ей зрение. Теперь наша дочь слепа из-за твоего упрямства и твоей гордыни. Тебе с этим жить. По крайней мере, не ломай её судьбу окончательно. Я знаю, что ей нужно для счастья, и это не собирание дубовой коры в монастырском саду. Тебе так и не удалось её воспитать. Пришла моя очередь. Она будет жить в Париже под моим надзором. Ну что, любовь моя? Прислать за Мадлен или ты сама её выдашь по добру?

========== Глава 9. Брак Квазимодо ==========

Луи де Бомон не поскупился на свадебный наряд для будущего зятя. Новый камзол жениха был пошит из серебристой парчи. Бархатный тёмно-синий плащ сглаживал дефекты осанки. Пышное страусиное перо на шляпе бросало тень на обезображенную половину лица. Всё это преображение походило на фарс. Квазимодо чувствовал себя в большей мере шутом, чем в тот январский вечер когда его короновала толпа.

Ощутив нехватку воздуха, Квазимодо вышел на галерею королей. Он боялся, что каменные статуи, при виде его в таком необычном наряде, рассмеются над ним или, ещё хуже, не узнают в нём своего старого друга. Но нет, святые и химеры по-прежнему смотрели на него благосклонно. A что бы подумал его покойный господин? Звонарю казалось, что Фролло в любую минуту выйдет из-за колонны, сорвёт с него шляпу с пером и бархатный плащ и привычным жестом прикажет ему следовать за собой. В глубине души ему хотелось, чтобы архидьякон вернулся и спас его от предстоящего испытания. Он привык к жёсткому, суровому обращению и теперь не знал, как отреагировать на милости епископа, которые так и сыпались на него. Луи каждый день удивлял нового фаворита гостинцами и мелкими сувенирами. Его недавним подарком был небольшой ларец из красного дерева в котором хранились расшитые мешочки с ладаном, горшочки с мёдом и бутылки великолепного вина. Это было только начало. Звонаря ждала уютная комната в доме на соборной площади, в которую ему предстояло привести юную жену.

О Мадлен он знал лишь то, что ей было неполных четырнадцать лет, что она являлась родственницей Катрин Линье и что Господь отнял у неё зрение. Но если она была слепа, то к чему был этот парчовый наряд? Сколько свидетелей Луи пригласил на свадьбу? Можно ли было доверять человеку, который так быстро и ловко замёл чужое преступление?

Облокотившись на балюстраду, Квазимодо какое-то время смотрел на вечерний Париж. Солнце начало садиться, облив город тёплым медовым сиянием. Ветер трепал страусиное перо на шляпе.

Когда он обернулся, перед ним стояла щуплая, бледная девочка лет с жидкими русыми волосами, заплетёнными в косы и уложенными под остроконечный головной убор, с макушки которого струилась прозрачная ткань.

— Жан-Мартин, — сказала она тоненьким голосом, — я знаю, вы здесь. Епископ хотел, чтобы мы встретились перед венчанием. Он должен убедиться, что я вам по нраву.

Квазимодо молчал. Тишину нарушало лишь его судорожное дыхание.

— В чём дело? — в голосе Мадлен прозвучала обида и тревога. — Вы не хотите со мной венчаться? Я вам не нравлюсь?

— Простите, мадемуазель. Я глух и не сразу разобрал ваши слова.

— Я знаю. Епископ мне сказал. Вы глухи, а я слепа. Забавно, не так ли? У нас на двоих одна пара глаз и одна пара ушей. Подойдите же. Дайте мне руку.

Как только он выполнил её просьбу, она схватила его огромную ладонь, прижала к щеке и затем положила на грудь. Её бескровное узенькое личико изобразило неподдельное блаженство.

— Мадемуазель, — заикнулся звонарь.

— Не шевелитесь. Я хочу узнать вас получше. Мне ведь любопытно, какого жениха выбрал мне Луи? — проворные полудетские ладошки скользнули по его предплечьям. — Вот он какой, настоящий мужчина. Сильный, горячий, точно скала, нагретая солнцем. И волосы, жёсткие и курчавые, точно шерсть овна. Уже два года мне такой грезится по ночам. Всё, как мне хотелось. Возможно ли это?

Квазимодо принимал её ласки, не смея ответить на них. Перед его глазами промелькнули смуглые цыганские колени, до которых ему так и не удалось дотронуться. Ради Эсмеральды он и согласился стать слугой Луи де Бомона и жениться на этой странной девушке. Он понимал, что его невеста была не совсем в своём уме и что её восторги нельзя было принимать за чистую монету. Она бы их разливала так же горячо на любого другого мужчину. По воле епископа этим мужчиной оказался он. Их брак был лишь праздной прихотью Луи. Бывший придворный решил поиграть в свата. Что же? И на этом спасибо.

— Среди монахинь у нас была одна флорентийская герцогиня, — продолжала Мадлен. — У неё было много любовников в юности. Благодаря ей я узнала что происходит между мужчиной и женщиной. Она рассказывала мне истории из «Декамерона» Боккаччо. Слыхал о таком? Эти истории распалили моё воображение. Я мечтала, чтобы меня похитил какой-нибудь сластолюбивый монах. Господь отнял у меня зрение, но обострил другие чувства. Ведь он не отнимает, не давая что-то взамен. Он внял моим просьбам. Какое мне дело теперь, что у других женщин есть любовники? У меня есть свой мужчина. Слава епископу Парижскому! Жан-Мартин, ты исполнишь все мои желания. Я буду любить тебя!

========== Глава 10. Двойник ==========

То, что Квазимодо испытывал на утро после брачной ночи нельзя было назвать восторгом. Скорее, это было мрачное удовлетворение. Ведь он выполнил волю епископа, доставил наслаждение супруге и утолил свой собственный голод. Мадлен не преувеличивала, когда сказала, что её просветили монахини. Она пришла на брачное ложе подготовленной, что существенно облегчило работу её несведущему мужу. Мадлен осталась им довольнa, и это не могло не льстить. Тем не менее, всё это время его не покидало чувство, что всё, что случилось с ним после смерти архидьякона, было вписано в сценарий нелепой уличной комедии. Чтобы жить дальше, ему нужно было научиться смеяться над собой, но так, чтобы это не было заметно епископу. Перед Луи ему нужно было выглядеть воплощением кротости, преданности и благодарности. Только так он мог продолжать защищать Эсмеральду. Он надеялся, что когда-нибудь она сможет покинуть монастырь и убежать далеко-далеко, куда не дотянутся длинные лапы парижских духовников.

Его тело ныло: не столько от любовных упражнений, сколько от необыкновенной мягкости постели. Он привык спать на старом тонком тюфяке или вовсе на каменном полу. Такое же впечатление на него произвёл тёплый белый хлеб, который слуги оставили в корзинке на столе. Ведь он привык завтракать жёсткими пресными лепёшками. Квазимодо не знал, куда девался его красо-лиловый, расшитый колокольчикам камзол. На спинке стула висела куртка из серой саржи.

Бросив исполненный жалости и тревоги взгляд на спящую жену, Квазимодо покинул своё новое жильё и направился к собору. Ведь он всё ещё служил церкви, и с него никто не снял обязанности звонаря.

Проходя мимо ризницы он замедлил шаг, а потом и вовсе застыл, увидев… себя. Таким, каким он должен был быть, если бы провидение не исказило его черты. Перед Квазимодо стоял юноша лет восемнадцати или девятнадцати. Бледное, угловатое, абсолютно симметричное лицо, обрамлённое прямыми волосами цвета начищенной меди. Глубоко посаженные, удивительно светлые серо-голубые глаза. Жилистые руки с широкими ладонями и узловатыми пальцами. Звонарю показалось, будто он встретился со своим братом близнецом из параллельного измерения, своей идеальной версией. Именно таким и задумал его Бог, но дьявол скомкал его в утробе матери. Пожалуй, это было даже хуже, чем столкнуться с Фебом де Шатопером. Капитан стрелков был слеплен из другой глины. Но этот рыжеволосый юноша, казалось, забрал себе всю красоту, выделенную для Квазимодо. Однако звонарь не испытывал зависти к своему более удачливому двойнику. Ведь теперь он получил то, что было доступно другим мужчинам.