Эсмеральда была до такой степени ошарашена словами матери, что не могла подобрать слов в собственную защиту.
Гильом не совсем понимал, о чём шла речь, и в то же время боялся задать лишний вопрос. Артистичность сочеталась в нём с робостью.
— Так что … что же всё-таки случилось? — спросил он.
— Как видишь, цыганки не сожрали мою дочь. Они вернули её мне. Поигрались с ней, научили её песням да пляскам и вернули. Видно, она их извела своим упрямством. Эта история, Гильом, для твоих ушей. Смотри, не болтай соседям. Они всё равно ничего не помнят. Пусть и дальше будет так. И не называй меня былым именем на людях.
Гильом нарисовал крестик на губах в знак молчания.
— Хорошо, что Бог всё уладил, — сказал он. — Добавить нечего. Ведь я тоже молился. Ох, как молился! Ты мне не веришь? Но это так. Все эти годы я думал о тебе… о нас.
— Как поздно, — ахнула Гудула, глянув на часы. — Четверть восьмого. Ты, доченька, наверняка устала. Весь день на ногах. Пора на покой, милая. Ступай, ступай. А мы с Гильомом… поговорим.
Она буквально вытолкала дочь в соседнюю комнату. Девушка и не противилась. Хоть сам Гильом и не вызывал у неё неприязни, ей не очень нравилось кем мать становилась в его обществе.
Разговор Гудулы с её другом состоял преимущественно из вздохов и стонов, которые Эсмеральда не могла заглушить, даже спрятав голову под подушку. Она твердила себе, что эти звуки не должны были её смущать. Ведь за годы, проведённые в таборе, она столько раз она становилась невольной свидетельницей подобных сцен. Так почему у неё пробегал мороз по коже, когда за стеной скрипела кровать?
На следующее утро Эсмеральда старалась не глядеть матери в глаза. Гость к тому времени ушёл, оставив шейный платок и лиру. Быть может, он собирался вернуться в ближайшем будущем? Гудулу не слишком тревожило подавленное состояние дочери.
— Гильом просит моей руки, — сообщила она, разглаживая складки на юбке. — Пусть с небольшой задержкой.
Услышав новость, Эсмеральда чуть не выронила крынку с молоком.
— Матушка, родная, ты что задумала? Ты его почти не знаешь.
— Я знаю его двадцать с лишним лет. Если бы я вышла за него замуж, когда Людовик Одиннадцатый взошёл на престол, всех этих бед не приключилось бы. У нас был бы полон дом ребятишек. Гильом не звал меня, потому что робел. Я по глупости, по жадности своей гуляла с Анри де Трианкуром, королевским форейтором, а потом с городским глашатаем, Шиаром де Болионом. А кто приносил мне поленья, когда остальные дружки отвернулись от меня? Кто отдал мне своё последнее одеяло, когда ты родилась? Если бы не он, ты бы замёрзла в первую же зиму. Не криви нос. Гильом Расин — твой отец.
— Мой отец, — пролепетала девушка сокрушённо.
— Да, да, каждой девочке нужен отец. А хорошенькой девочке, тем более. Мой отец умер рано, и смотри что из меня выросло. Некому было отогнать от меня беспардонных разгильдяев. Я не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки, Агнесса.
— Но откуда ты знаешь, что именно Гильом… Ведь ты не можешь быть полностью уверена?
— А от кого у тебя такие брови? А скулы, а подбородок? А как он смотрел на тебя! Голос крови не заглушишь. Знай, он был прекраснейшим юношей в Реймсе. Он и сейчас ничего. Любому тридцатилетнему даст фору. Ты видела как выглядят мужики в его возрасте? Лысые да пузатые. А мой Гильом среди них точно фараон алжирский. Мышцы, кудри, зубы на месте. Обидела я его в своё время, горько обидела. Ведь не по своей воле он от меня отдалился тогда. Я сама, сама его оттолкнула. Сейчас самая пора загладить вину.
Гудула сново принялась прихорашиваться, глядя в начищенный поднос вместо зеркала. Она хлопала себя по щекам и щипала себе губы, чтобы к ним прилила кровь.
— Можно подумать, ты не заплатила за свои провинности, — сказала Эсмеральда.
— Заплатила. В том то и дело, что заплатила — с лихвой. Теперь хочу быть счастливой. Надеюсь, ты тоже этого захочешь когда-нибудь.
— О чём ты, матушка?
— Сама знаешь о чём. Два года ты не выходишь из хижины. Тебя обратно в монастырь тянет? Смотри, отравлю к Катрин Линье. От тебя одно расстройство. Зачем Господь сделал тебя красивой, раз сидишь взаперти, избегаешь мужчин?
Эсмеральда давно смирилась с тем, что мать сама себе противоречила. Только минуту назад Гудула жаловалась на то, что в доме не было мужчины, который оградил бы дочь от «беспардонных разгильдяев». А теперь она волновалась, что дочь останется старой девой.
— Матушка, я тебе уже говорила. Мужчина, которого я люблю, не свободен.
— Ты всё ещё страдаешь по этому капитану? Забудь его. Глупости это. Если бы я до сих пор убивалась по виконту Кормонтрею? Знатные кавалеры не для нас. В лучшем случае подарят золотой крестик. Смотри, сколько в городе статных, весёлых мальчишек.
— Не тревожься за меня, — сказала Эсмеральда, меняя тему разговора. — Тебе нужно готовиться к свадьбе. Я помогу тебе выбрать матерю для платья.
========== Глава 14. Камень и пламя ==========
Венчание Гильома и Гудулы состоялось в приходе Сен-Реми. Учитывая, что великовозрастные молодожёны были сиротами без родственников, на церемонии никто не присутствовал, кроме дочери невесты. Грустная, черноглазая девушка держала на крошечной вышитой подушке кольца. Казалось, мыслями она находилась далеко от происходящего. Пожилой кюре сонно пробормотал молитвы. Не дожидаясь благословения, и вообще мало вникая в слова литургии, жених по-хозяйски поцеловал невесту у алтаря и, обхватив за талию, вывел из церкви. Молодожёны окунулись в солнечный июньский полдень. Черноглазая девушка плелась за ними, вяло теребя кончик косы. У кюре были поползновения спросить, чем девушка была расстроена, но в последнюю минуту передумал встревать в дела этой странной и нелюдимой семьи.
После свадебного обеда в кабаке возле реки, супруги Расин решили прогуляться по набережной. К тому моменту они оба были навеселе. Грубовато подтрунивая друг над другом, вспоминая свою молодость при покойном короле, они не сразу заметили, что их дочь давно отделилась от них.
— Постой, а где Агнесса? — спросил Гильом, спохватившись.
— Наверное, её похитили цыгане, — ответила Гудула, смахнув крошки хлеба к шейной косынки. — Или она сама к ним убежала.
Эта небрежная шутка одновременно рассмешила и испугала Гильома, который всё ещё привыкал к чувству юмора благоверной. Он знал, что за годы проведённые в Париже она насмотрелась на казни. О том периоде своей жизни Гудула распространялась лишь намёками, которые вызывали не меньше ужаса, чем самые красочные, самые детальные описания. Некий Пьера Тортерю часто всплывал в её рассказах. Гудула вскользь описала его богатый арсенал и достойное восхищения мастерство. Гильому оставалось лишь надеяться на то, что его собственные демоны смогут ужиться с демонами его жены.
Тем временем Эсмеральда шла, прихрамывая, — травма двухлетней давности давала о себе знать — по направлению к собору Реймсской Богоматери. Что её туда манило? Странное любопытство овладело девушкой. Ей захотелось узнать, что стало с башмачками, в которые они с матерью обули статую младенца Иисуса по приезде в Реймс. Обычно Эсмеральда избегала этого храма, который своей архитектурой слишком напоминал Парижский.
Полуденная месса недавно закончилась. Пустой собор казался погружённым в дрёму. Какое-то время девушка стояла перед резными дверями бокового портала, разглядывая сцены с изображениями святых, чьи имена ей были незнакомы. Католическая вера оставалась для неё загадкой. За тот недолгий срок, проведённый в Шелльском монастыре, она так и не получила ответов на свои вопросы.
Дубовая дверь приоткрылась со скрипом, и из собора вышел певчий, перекинув робу через плечо. Бормоча что-то под нос, ругаясь с невидимым оппонентом, он не обратил внимания на девушку. Эсмеральда воспользовалась шансом и скользнула внутрь.
Вдыхая прохладный воздух, пропитанный запахом ладана, Эсмеральда приблизилась к статуе Святой Девы с Младенцем на руках. Приглядевшись, она увидела, что на ступнях Иисуса по-прежнему были башмачки — но чужие. Эти были из синего бархата с парчовыми подошвами, немного больше по размеру. Куда девались розовые башмачки? Кто их снял и как давно? Быть может, они совсем потеряли вид, и один из служителей церкви избавился от них.
