— Да. Нам пришлось расстаться неожиданно. Известно ли вам что-нибудь о судьбе звонаря собора Богоматери? Здоров ли он?

— Дочь моя, ты часто думаешь о нём?

— Иногда, — Эсмеральда зажмурилась и выдала правду на выходе. — Постоянно. Он был так одинок, так печален.

— Тогда тебя утешит мысль о том, что его беды закончились. Он уже не страдает.

Эсмеральда ахнула и зажала рот рукой.

— Боже, что с ним сделали? — глухо пробормотала она в ладонь. — Неужели его казнили?

Наставница поспешно заключила её в объятия.

— Казнить звонаря? За что? Он же не сделал ничего дурного. Ему сейчас живётся неплохо. Его господин уехал во Флоренцию заниматься наукой, а сам Жан-Мартин остался в соборе. Епископ к нему очень добр.

Последние слова настоятельницы не слишком утешили Эсмеральду.

— Значит… значит Жан-Мартин станет таким же чёрствым, как Луи? Он тоже будет закрывать глаза на зло и смеяться над чужой бедой?

— Не думай так про Луи, девочка моя, — Катрин принялась гладить смуглые щёки послушницы. — Не так уж он и плох. В своё время перед ним распахнулось столько дверей, но выбрал он именно двери собора. Пойми, он не может принимать близко к сердцу каждый проступок своих подчинённых. Ведь он епископ, а не инквизитор. У него случаются приступы великодушия, и звонарю повезло, что он попал под крыло Луи во время одного из таких приступов.

— А когда этот приступ пройдёт, епископ прогонит от себя подопечного?

— Не прогонит. Если Луи берёт кого-то под свою опеку, то это навсегда. Он заботится о тех, кого приблизил к себе. Поверь мне, он делает всё, чтобы осчастливить этого юношу. Он дал ему жалованье, выделил комнату на соборной площади и даже женил его.

— Женил его! Это шутка? Право же, вы смеётесь.

Эсмеральда прикусила язык. Разве можно обвинять святую женщину в подобных насмешках?

— Вовсе нет. — Катрин отвечала терпеливо. — Луи всё устроил. Он сам подобрал ему невесту. Помнишь нашу Мадлен? Её не будет смущать его необычный облик.

— Она хоть любит его?

— Луи не до такой степени жесток, чтобы обвенчать людей, которые противны друг другу. Положив руку на сердце, не знаю, что из этого выйдет. Молю Бога, что молодые супруги придут к согласию. А вообще, девочка моя, брак по любви это такая же редкость и роскошь, что и уход в монастырь по зову души.

Частично рассеяв страхи юной Агнессы, настоятельница переключилась на другую гостью, которая только что прибыла из Парижа. Эта женщина, которая назвалась Гудулой, была ровесницей Катрин, но выглядела измождённой старухой. Пятнадцать лет, которые она провела в заточении в Роландовой башне, иссушили её тело. Без рыданий и заламываний рук, она поведала о том, что у неё была внебрачная дочь, которую она потеряла, что и послужило причиной заточения. За последние пару лет тот квартал Парижа стал особенно шумным и беспокойным. Крысиная нора казалась ей не самым подходящим местом для размышлений и молитвы. Вот почему Гудула решила перебраться в монастырь.

Выслушав её историю, которая чем-то напоминала её собственную, Катрин прониклась участием к вретишнице. К тому же, новоприбывшая производила впечатление ревностной католички. Она знала все обряды, все молитвы, все религиозные праздники.

— Я могу неплохо шить, — добавила Гудула не без гордости. — Когда-то я даже зарабатывала этим на хлеб. Если вам нужно чинить одежду или постельное бельё, мои руки к вашим услугам. Они ещё не разучились держать иголку. А ещё я люблю ухаживать за растениями. У нас в Реймсе, откуда я родом, был чудесный яблоневый сад. А ещё я не совсем не боюсь пчёл. Если у вас есть улей, я с радостью буду доставать из него соты. Как видите, я вся к вашим услугам.

***

Эсмеральда собирала первую клубнику в монастырском саду. Контакт пальцев с холодной землёй дарил ей некое успокоение. Шелест травы за спиной заставил её обернуться. В нескольких шагах от неё стояла высокая, худощавая женщина. Задрожав, девушка раздавила ягоду в кулаке; она узнала вретишницу, которая столько раз осыпала её проклятиями. Сомнений быть не могло. Эти седые брови и этот рубец на лбу от бесконечных биений об каменный пол. Голодная тигрица вырвалась на волю. Бешеная собака сорвалась с цепи. Неужели Эсмеральдe не суждено оставить свои злоключения в Париже? Призрак затворницы настиг её даже за стенами монастыря. Случись это на городской улице, Эсмеральда обратилась бы в бегство. К своему удивлению, она поднялась на ноги и довольно твёрдой походкой приблизилась к новоприбывшей.

— Сударыня, Вы смотрите на меня так, будто я вам кого-то напоминаю. Надеюсь, кого-то близкого и любимого.

— Нет. Мне померещилось, — голос её звучал грустно и устало, без капли злобы. Было время, когда её лексикон не состоял из проклятий. — Будем знакомы. Меня зовут сестра Гудула.

— А меня сестра Агнесса.

Бледные губы бывшей затворницы дрогнули.

— У меня была малютка по имени Ангесса.

— Нас много. Такое обыкновенное имя.

— Моя дочь не была обыкновенной. Она и привела меня сюда, долгой дорогой через Париж. А у тебя есть родня?

Эсмеральда притворилась, что не расслышала вопроса.

— Говорят, здесь растёт самая яркая и душистая лаванда. Настоятельница послала меня нарвать ей корзинку. Идёмте. Я покажу вам сад.

========== Глава 11. Башмачки ==========

Комментарий к Глава 11. Башмачки

Да простят меня фанаты канона. Меня всегда смущала сцена воссоединения матери и дочери, а именно этот резкий перепад от истеричной ненависти до истеричной любви. Мне казалось, такую новость принимают очень осторожно. Нечто подобное я пережила, когда со мной на связь вышла внебрачная дочь моего биологического отца. Интересно, что ОНА чувстовала, вступив в контакт с биологическим батей.

Прошло лето 1482 года. Катрин Линье начинала думать, что это последнее лето её жизни. Ей не становилось лучше. Болезнь только усугублялась. Она всё больше времени проводила за закрытыми дверями, а это значило, что её послушницы были предоставлены самим себе. Её несколько утешало то, что две новоприбывшие, о которых она больше всего беспокоилась, сдружились, насколько это было возможно. Катрин наблюдала за ними из окошка своей кельи. Они много времени проводили в саду, трудясь бок о бок, почти не глядя друг на друга. Настоятельница могла только догадываться, о чём они говорили, — если они говорили вообще. Иногда они казались ей двумя птицами, которые клевали зерно из одной кормушки. Потом боль в груди напоминала ей о недуге и заставляла отойти от окна и вернуться на своё узкое ложе. Тем не менее, она проигрывала в голове воображаемый диалог двух женщин. Ей хотелось верить, что они говорили о Боге, что бывшая затворница учила молоденькую дикарку катехизису. Увы, её фантазии не совпадали с действительностью.

— Совестно мне, Агнесса, — сказала Гудула однажды вечером, когда они собирали яблоки. — Совестно жить на монастырских хлебах, вводить настоятельницу в заблуждение, морочить голову святой женщине. Какая из меня монахиня?

— Зато Вы хорошая швея, — отвечала Эсмеральда. — Починили всю одежду сёстрам, всё постельное бельё, даже праздничную скатерть.

— Мне здесь больше нечего делать.

— Что значит нечего? Остались ещё портьеры в кабинете.

— Чёрт с ними, с портьерами. Отвыкла я от людей, Агнесса. Не по себе мне среди богомолиц. Думаю вернуться на родину.

— У вас есть родина?

— Да, в Реймсе, городе королей. Ты там была когда-нибудь?

— Увы, нет.

— Я должна получить кое-какое наследство. Если не ошибаюсь, у меня остался двоюродный дядька, у которого не было своих детей. Значит, я его наследница. У меня будет своё поле, свой домик. Думаю, взять сиротку на воспитание, чтобы не совсем одной. А может быть, если Бог даст… Смотри. — Она указала на небольшое красное пятно на юбке. — Нy, не чудо ли? Сколько лет у меня не текла кровь. Меня называли старухой, пока я сидела на каменном полу в Роландовой башне. А тут вышла на природу, походила босиком по траве, и ко мне будто молодость вернулась. Может это знак свыше? Ты веришь в знаки? Во всяких белых голубей.