Действительно, на хозяине не было лица. Откинувшись на футон, он бормотал под нос.
— Я так и знал. У меня было предчувствие. С той минуты, как она припёрлась сюда со своим чёртовым со своим чемоданчиком, я понял, что что-то не так. Да, с этого всё началось. Чемоданчик оказался ящиком Пандоры. На моих квартирантов нашёл какой-то бред.
— Чемоданчик! — ахнула Лили. — Что же в нём было?
— Халявные побрякушки, типа подарки от её парня.
Пит выгнул спину и рассмеялся.
— Ну ты даёшь, старина! В твоём возрасте не знать такие вещи? Попался на халяву. Тебе ли не знать, что бесплатный только сыр в мышеловке.
========== Глава 26. Продолжение рассказа о Красных Воротах ==========
EuroMedika
Душная апатия царила в седьмой палате наркологического стационара уже несколько дней. Если раньше за дверью слышались шорохи, бормотание, скрип пружин кровати, то теперь все звуки заглохли. Из окна ванной уже не валил пар по несколькo часов к ряду. Мушка, посаженная в спичечную коробку, перестала жужжать.
Молчание Мартина огорчало, но не слишком удивляло Хейзел. Тепло его рук, пахнувших дезинфицирующим средством, ещё держалось на её коже, но она почему-то была уверена, что продолжения не будет. Уж слишком вежливо он с ней попрощался после их бурного эпизода на жёсткой койке, совсем как хирург с пациенткой после удачной операции. Разве что, он не поздравил её, похлопав по плечу, как было принято. А их обоих, если говорить на чистоту, было с чем поздравить. Мартин, привыкший выполнять работу на совесть, применил все свои познания по неврологии, чтобы произвести приятное впечатление на свою малолетнюю партнёршу. Как и в операционной, он руководствовался принципом: десять раз отмерь, один отрежь. А потому его ласкам не хватало спонтанности. Каждое движение было продумано, просчитано. Он до последнего сдерживал себя, пристально следя за выражением лица Хейзел. Больше всего он боялся сболтнуть какую-нибудь сентиментальную глупость, которая бы разбила в дребезги его образ пуленепробиваемого медика. Нести лирическую чушь во время пьяного соития было уделом Кена Хаузера и ему подобных. Побольше прохладных ухмылок, медицинских терминов и тонких приёмов, которыx он столько раз отрепетировал в своём воображении. Что угодно, лишь бы не выставить себя влюблённым идиотом. Мартин знал, что выпаленное не к месту признание всё испортит. Он слишком много раз видел подобные ситуации на экране. Девушке придётся придумать какой-нибудь нелепый милосердный ответ, чтобы пощадить его чувства. Нет, не стоило подвергать их обоих такой неловкости. Было достаточно того, что её щуплое, недоразвитое тело, отзывалось на его прикосновения. Её физиологическая реакция разворачивалась прям по книге. И только когда Мартин почувствовал, как по её напряжённым мышцам пробежала дрожь, тогда он, довольный результатами своих усердий, дал наконец и себе поблажку. Но даже получив разрядку, он не позволил себе рухнуть на партнёршу. Это было бы проявлением слабости и невоспитанности. Всё ещё опираясь на локти, он убрал с лица девушки тёмную прядь и поцеловал её в висок.
- Всё-таки открой окно, - шепнул он ей. - Дышать нечем.
Это были его прощальные слова. Какое-то время Хейзел лежала, закрыв глаза, пытаясь осмыслить то, что произошло. Она слышала, как он поднял разбросанную одежду, как брякнула пряжка ремня, скрипнула дверь, щёлкнул замок. И опять тишина. И лёгкая боль внизу живота. Знаменательные события всегда свершаются в самый прозаический момент. Итак, она стала женщиной, не имея ни школьного аттестата, ни водительских прав, зато имея за плечами судимость, которую ей пришили каким-то абсурдным, мистическим образом. Человек, который посвятил её во взрослую жизнь, был благородным чудовищем, с которым она уже встречалась в прошлой жизни. Разве этого не было достаточно для того, чтобы тронуться? Она уже однажды умерла девственницей и потому зареклась не повторять эту ошибку. Юный хирург казался ей самым достойным претендентом. Хейзел призналась себе, что увечия Мартина не отталкивали его. Напротив, они оттеняли его силу, эрудицию, самообладание и грустную иронию, всё, что вызывало в ней восхищение. И если бы он сказал “Люблю!”, она бы не осталась в долгу. Но он промолчал. Возможно, ему было нечего сказать.
За последние пару месяцев Хейзел привыкла к тому, что один мираж сменялся другим. Не успевала она ухватиться за очередную иллюзию, как она проскальзывала сквозь пальцы. Судьба отнимала одно и взамен давало нечто такое-же хрупкое и эфемерное. Таким образом жизнь проходила в скачках с одной тонкой льдинки на другую.
Год назад Хейзел пререкалась с матерью, дралась с братом, водила его машину по улочкам мелкобуржузного северовосточного пригорода и не представляла другой жизни. Потом её приютил Логан, и ей казалось, что она обрела постоянный дом в Никотиновом Туннеле. Она быстро и органично вписалась в их шайку и превратила сырой чулан в уютную норку. Копошение тощего журналиста под боком веселило и грело её. Тех минут, которые она провела с Кеном в кафе “Фалурдель” хватило ей для того, чтобы представить себе новую жизнь в студии над итальянским рынком. Как красочно и правдоподобно выглядела эта картина богемной идиллии. Хейзел уже вдыхала аромат свежей рыбы и куриных перьев. Слова Кена, хоть и произнесённые в нетрезвом состоянии, звучали вполне искренне и убедительно - так же как и слова Дина МакАртура и Мартина Томассена. Она верила всем трём и не держала зла ни на одного. И каждый из них любил её на свой лад, и не их вина, что ничем хорошим эта любовь не обернулась. Они расклевали, растащили её по крошкам, точно голуби булку. Значит, такой была её судьба. Когда её запихали в тюремную камеру, она смирилась с мыслью о том, что ей, возможно придётся провести всю молодость за решёткой. Что же? И в таком существовании есть свои прелести. Их надо было лишь разглядеть. Даже заточение в институте больше не казалось ей кошмаром. По крайней мере, здесь кормили лучше, чем в тюрьме. Чёрный браслет на лодыжке и вживлённая в локоть спираль уже не раздражали её. Девушка достигла той стадии, на которой её ничего не возмущало. Быть может, эта вялое вселенское прощение и являлось ранним проявлением помешательства?
Ответ на свои последние вопросы она нашла, когда выбралась на прогулку из своей палаты ранним утром. Солнце только взошло над Филадельфией, осветив купол городской ратуши и стеклянные панели института. Она увидела Мартина на воздушном мосту с какой-то стажёркой лет двадцати трёх, одетой как воспитанница католического пансиона. На девице была клетчатая юбка-кильт, приталенная блузка, а поверх неё кремовый кардиган. Светло-каштановые волосы были слегка завиты и безупречно уложены. От всего её образа так несло ванилью, так что у Хейзел перевернулся желудок. Не выходя из своего укрытия, она наблюдала за сценой. Мартин бережно сжал лицо собеседницы ладонями и слегка приподнял. Он шептал ей что-то, а она чуть заметно кивала. Их лбы почти соприкасались. Ещё чуть-чуть, и они должны были поцеловаться.
Хейзел дёрнула плечами и отвела глаза. Продолжать наблюдать за этой сценой не было смысла. Значит, доктор Томассен был с ней правдив. Он не просто хорохорился, когда сказал, что в институте найдутся сотрудницы, согласные отдаться ему. Зря она его жалела. Очевидно, он не страдал от нехватки женского внимания. Оказывается, вот какие ему нравились: стерильно-пастельные, без лишнего меланина в коже, с пятёркой по физике. Какие претензии у неё могли быть к Мартину? Он ей ничего не обещал. Вроде как, они с самого начала договорились, что это всего лишь игра. Глупо было думать о совместном будущем. Двадцатилетний хирург и беспризорница с уголовным прошлым? Такого не бывает даже в самых приторных фильмах про любовь.
***
Исчезновение доктора МакАртура не сразу было замечено сотрудниками института. Они привыкли к тому, что замкнутый, надменный нарколог выпадал из общего поля зрения. Однако, когда он не явился на совет директоров, несколько бровей приподнялось. Кажется, у него не намечалось никаких командировок. Неужели он до сих пор болел?
