По субботам он вёл драматический кружок в общественном центре для малоимущих подростков. Его коронным достижением стала постановка «Отелло», в которой все роли играли афроамериканцы, за исключением главной роли, которая досталась белому полицейскому из южного района, который ни разу до этого не выступал на сцене.

Раз в месяц Пита приглашали в университет Темпл вести лекции об истории кинематографии. Пожалуй, это была самая увлекательная, хотя и не самая прибыльная из его подработок. Заведующий отделом симпатизировал голодному идеалисту и разрешал ему пользоваться оборудованием для особых проектов. В распоряжении Пита Холлера были камеры, треножники, подсветка, микрофоны. Это и позволило ему снять свой первый документальный фильм. Именно этот проект должен был кардинально изменить его судьбу. Главным героем репортажа был некий подросток, переживший чудовищную автокатастрофу в детстве и сумевший поступить на факультет хирургии благодаря титановым пластинкам, вставленным в кисти рук. Фильм так и назывался «Титановые кисти». Эту двадцатиминутную хвалебную песню достижениям травматологии должны были показать на международной медицинской конференции, где обычно выставляли фармацевтические новинки и куда можно было попасть только по особому приглашению. Для этого нужно было быть либо послом какой-нибудь крупной компании вроде «Файзер» или «Мерк», или преподавателем медицинского факультета из университета «Плющовой Лиги». Простым смертным вход был воспрещён. Питу Холлеру как постановщику фильма предоставили особый пропуск экспонента. Он знал, что будет выглядеть крайне нелепо в своих замусоленных джинсах на фоне деловых костюмов от кутюр, и заранее предвкушал косые взгляды. Ну и пусть закатывают глаза и кривятся! В этот день он, Питер Джеймс Холлер будет дышать одним воздухом с ними. Его бескровные губы растягивались в удовлетворённой ухмылке.

Мероприятие происходило в историческом конференц-центре в самом сердце Филадельфии. Для того, чтобы пробраться к входным дверям, Питу пришлось пробиться сквозь толпу протестующих. Студенты в одежде хиппи расхаживали с плакатами изображающими детей, жертв талидамида, рождённых с деформированными конечностями. Работников фармацевтических компаний называли ворами, убийцами, фашистами, инквизиторами. Пита это явление не удивляло. Где сборище учёных — там всегда сборище противников традиционной медицины. Ему было главное не быть затоптанным по дороге к Олимпу. Впрочем, глядя на его убогий наряд, протестующие не подозревали, что он был на стороне неприятеля. В его адрес не было сказано ни одного враждебного слова. Какой-то парень с проколотыми бровями похлопал его по плечу и назвал его братом. «Вперёд, братец. Покажи этим гадам». Очевидно, все решили, что Пит рвался внутрь с целью разнести киоски «фашистов», как Иисус Христос в своё время разнёс лавки торгашей.

Когда Пит добрался до стеклянной двери, охранник смерил его оценивающим взглядом от носков стёртых ботинок до кончика дырявой шапки.

— Кажется, Вы ошиблись адресом, сэр. Вы ищете бесплатную столовую?

— Вообще-то, у меня план ужинать с президентом фирмы «АстраЗенека», — ответил Пит необидчиво. — Видите ли, я один из экспонентов.

— Ваше имя в списке?

— Должно быть. Пит Холлер, кинорежиссёр. Мой фильм будут показывать сегодня в два часа. Я хотел придти пораньше, на случай если зрителям захочется поговорить со мной до премьеры.

— Так Вы тот самый Холлер, которого выгнали из «Вечерней трибуны»?

— Не совсем. Прежнего Холлера больше нет. Перед вами новый, улучшенный вариант. Клянусь, увольнение стало самым благоприятным поворотом событий. Если бы я продолжал бегать по городу с микрофоном, у меня бы никогда не дошли руки снять документальный фильм. Впервые в жизни, я занимаюсь чем-то значимым.

Увы, охранник не разделял восторга молодого режиссёра.

— Зря Вы пришли, мистер Холлер.

— Почему зря?

— Разве Вам не позвонили?

— Н… нет.

При всём своём правдолюбии, Пит не мог заставить себя признаться, что ему три недели назад отключили телефон за неуплату счёта.

Охранник свернул список посетителей и засунул его обратно в карман.

— Значит, мистер Холлер, я сам Вам сообщу плохую новость. Боюсь, что Ваша премьера отменяется.

— Как отменяется?

— А вот так. Зал с экраном закрыт на ремонт. На втором этаже прорвало трубы и затопило всё помещение. Что Вы хотите? Старое здание. Так что Вас вычеркнули из списка и отдали Ваш пропуск какому-то парню из Норвегии.

В эту минуту Пит походил на трёхлетнего ребёнка, которого грубо разбудили. Надув щёки, тяжело дыша через ноздри, он блуждал взглядом по паркету.

— Простите, но это неприемлемо, — выдал он наконец, глядя в глаза охраннику. — Не хочу слышать, что вам негде показать мой фильм. В таком огромном помещении должна же быть ещё одна комната для просмотра. Не сомневаюсь, что можно принять какие-то альтернативные меры.

— Мистер Холлер, мне очень жаль, но вам придётся вернуться домой. Я не могу Вас пропустить.

Протестующие, которые наблюдали за сценой у входа, не расслышали разговора между тощим парнем и охранником. Они только видели, как руки парня сжались в кулаки и взметнулись над головой, как лицо охранника окаменело, и тело напряглось.

Неизвестно чем бы эта сцена закончилась, если бы не вмешался рослый, широкоплечий мужчина в итальянском костюме. К пиджаку был приколот значок с именем гостя и организацией, которую он представлял. Доктор Дин МакАртур. «EuroMedika». Шепнув пару слов охраннику, он взял худосочного парня за локоть и втащил его внутрь.

— Мистер Холлер, разве Вы не получили моего сообщения? — спросил доктор, когда они стояли в выставочном холле. — Я сам Вас хотел лично предупредить. Я пытался Вам звонить, но звонок почему-то не проходил. Вы поменяли номер телефона? Я Вам ещё письмо послал, но, наверное, оно не дошло. Это было позавчера. Вы знаете, как медленно работает почта после праздников.

— Это всё моя вина, — ответил Пит, понурив голову. — Я позволил себе лелеять надежду. Я должен был знать, что премьера сорвётся, как и всё остальное в моей жизни. Мой знакомый на кафедре разрешил мне пользоваться аппаратурой, но плёнку я купил за своё счёт. Потратил последние гроши.

Дин МакАртур пошарил в кармане и вытащил свеженькую зелёную купюру с изображением Бенджамина Франклина.

— Вот, возьмите, — шепнул он злополучному режиссёру.

— Что это такое?

— Своего рода неустойка. Я понимаю, что Вы потратили намного больше на съёмки фильма, но это всё что у меня было, — в голосе доктора слышалось искреннее сожаление. Стодолларовые купюры валялись у него в кармане точно фантики от жвачки. — Я как назло не взял с собой чековую книжку. Мне чертовски неудобно и обидно за Вас. Скажите мне, на какую сумму Вам выписать чек.

Если бы у Пита Холлера не был такой низкий гемоглобин, он бы покраснел. Его впалые щёки покрылись рваными розоватыми пятнами.

— Дело не в деньгах, — процедил он, разрываясь между гордостью и нуждой. Он в жизни не держал таких купюр в руках. — Вы прекрасно это знаете. Я всю жизнь живу впроголодь.

— И это неправильно, мой друг.

— Это дело принципа. Я горжусь своими драными джинсами и потёртыми ботинками.

— Получается, что хроническая анемия и авитаминоз — это своего рода медали за храбрость? Не выдумывайте. Берите деньги. Смотрите на это как на взнос мецената.

Если бы эта подачка поступила от кого-либо другого, к примеру, того же самого организатора конференции, Пит Холлер швырнул бы купюру на пол, хотя она могла бы прокормить его целый месяц. Но он знал, что Дин МакАртур не делал это с целью унизить его. Для докторa действительно сто долларов являлись карманной мелочью. Если бы у него было три тысячи наличными, он бы их тоже не задумываясь отдал. В его голосе не было даже намёка на брезгливость. И теперь он не спешил избавиться от разочарованного режиссёра и вытолкать его за пределы холла. Не снимая руки с плеча Пита, он неторопливо вёл его вдоль ряда киосков с фармацевтическими новинками.