========== Глава 24. Ключ от Красных Ворот ==========

После инцидента с Кеном Хаузером, Хейзел осознала, что от стыда можно на самом деле загнуться. Это не просто слова. Когда еда не лезет в желудок и даже глоток воды отзывается тошнотворными спазмами, когда в комнате нечем дышать и ты не можешь найти в себе мотивации открыть окно, то вполне можно отдать концы.

Ей вдруг вспомнился эпизод из детства, как она однажды по неосторожности обмазала руки едким химическим клеем. Кожа тут же покраснела и начала чесаться. От терпкого запаха заболела голова и заслезились глаза. Она знала, что ей срочно нужно было вымыть руки, но не знала с чего начать. Ей было стыдно обратиться за помощью к маме. Какое-то время она стояла в ступоре, боясь дотронуться до дверной ручки, чувствуя как её кожа набухает волдырями. Нечто подобное она испытывала и на этот раз. Только смыть с души липкую вонючую гадость оказалось сложнее, чем с рук. Ей бы следовало поваляться в перьях, чтобы завершить самосуд над собой в лучших старинных традициях. Как-то вечером она простояла под горячим душем полтора часа, а когда вышла, вся кожа была покрыта кровавыми царапинами.

МакАртур больше не посылал Хейзел таскать передачи на Южную улицу. За последнюю неделю он ни разу не вошёл через красные ворота, отделявшие стационар от исследовательского корпуса. Похоже, он решил на какое-то время оставить её в покое и дать ей возможность до конца разжевать и распробовать всю горечь, весь позор своего положения. Впрочем, не было надобности повторно посылать её в Никотиновый Туннель. Он устроил ей испытание, и она сделала свой выбор, обличив себя предательницей. Ущерб уже был нанесён. Она подставила своих друзей, которые несколько месяцев кормили и веселили её, чтобы спасти Кена Хаузера, который даже не мог запомнить её имени и который, не долго думая, оклеветал её перед прокурором, чтобы увильнуть от судимости.

Однажды вечером, наконец, приоткрыв окно, глядя на освещённую огнями Филадельфию, она услышала гитарную музыку, лившуюся с соседнего балкона. Странные слова песни показались ей знакомыми. Они будто доносились из другой жизни, из другого века.

Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо.

Есть сердца, где любовь не живёт.

«И хрен с этим поспоришь», — подумала девушка, захлопнув окно и рухнув на постель.

У неё не было сил даже продолжать расчёсывать царапины на руках и шее. На них их так живого места не осталось. Жгучее покалывание не приносило чувства очищения.

В эту же ночь ей приснился на удивление яркий сон. Она лежала в той же позе, в которой уснула — на животе, обхватив подушку. Мужские руки, тонкие, но сильные, мяли ей спину. Жёсткие губы прижались к её затылку. Всё было бы сносно, даже, пожалуй, приятно. Какое-то время она лежала неподвижно, принимая настырные ласки. Как и следовало ожидать, беспокойные руки незнакомца не задержались на её спине и принялись скользить по бёдрам и груди.

— Эй, приятель, — пробормотала она в подушку, заёрзав, — сбавь обороты. Я не привыкла, чтобы так ко мне сзади подкрадывались.

Незнакомец навалился на неё всем телом.

— Сжалься, девушка! Люби меня!

Это был голос МакАртура. Сумасшедший учёный, который до этого кормил её высокопарными речами и изящно завуалированными угрозами, добрался до её постели. Так вот к чему он готовился все эти дни! Негодование током пробежало по нервным окончаниям Хейзел.

— О нет, как бы не так, добрый доктор!

Странный запах плесени, не свойственный медицинскому учреждению, ударил ей в ноздри. Открыв глаза, Хейзел вдруг увидела, что жёсткий больничный матрас превратился в бесформенный тюфяк, покрытый кровавыми пятнами. Её окружали каменные стены. А что это у неё над головой? Распятие Христа вместо плаката группы Led Zeppelin. Какого чёрта? От нарколога почему-то веяло ладаном и растопленным воском.

— Если бы ты знала, что такое моя любовь к тебе! — воскликнул он, сжав её в объятиях. — Это пламя, расплавленный свинец, тысяча ножей в сердце!

Вот до чего доводит голодание. Всё-таки, нельзя ложиться спать с пустым желудком. Этот дурацкий сон служил наказанием за то, что она так издевалась над своим организмом. Всё же, ей ничуть не улыбалось быть изнасилованной МакАртуром, даже во сне. А в том, что он собирался выполнить свои намерения, не было сомнений. Ведь не для того же он пришёл, чтобы читать сонеты у неё в ногах всю ночь. Его ледяные дрожащие руки блуждали по её телу. Губы впивались ей в шею.

— Пора с этим покончить, — сказал он, скрипнув зубами.

— Действительно, пора, — прошептала девушка, умудрившись перевернуться на спину под тяжестью его тела.

На мгновение показалось, будто она отвечает на его ласки, чем сбила его с толку. Можно было поклясться, что тонкие ножки обвились вокруг него. Этого короткого отрезка времени ей хватило, чтобы завладеть ситуацией. Её рука нащупала под подушкой холодный металлический предмет с рукояткой и лезвием. Она понятия не имела, как этот предмет проник к ней в постель, но он подвернулся ей в самый подходящий момент. Сделав последние усилие, Хейзел ударила им наобум. Незнакомец не издал ни единого звука, но девушка почувствовала, как тело, навалившееся на неё, вздрогнуло и обмякло, и его руки соскользнули с её тела. Что-то горячее и вязкое капнуло ей на лицо.

Очнувшись, Хейзел увидела вокруг себя привычные больничные стены, украшенные плакатами. Она сидела на той же самой койке, сжимая в руке скальпель, который ей шутливо подарил доктор Томассен. На белых простынях виднелись свежие красные пятна. Присмотревшись поближе, Хейзел поняла, что кровь капала из пореза у неё на ладони. Очевидно, во сне её угораздило схватить лезвие.

***

На следующее утро в наркологическом стационаре произошёл небольшой переполох. У юной пациентки в седьмой палате случился нервный срыв. Она валялась на полу и выла, «На помощь ко мне! Убийца! Вампир!» Такие эпизоды случались достаточно часто, так что медперсонал отнёсся к этому вполне спокойно. Потому как в тот день её нарколог был болен, к ней прислали хирурга, который когда-то оперировал её локоть, прислали, скорее, ради формальности.

Доктор Томассен неторопливо зашёл в палату и тут же поморщился.

— У тебя галлюцинации от кислородного голодания. Что за мода сидеть в духоте? Если у тебя заклинила рама, надо было сообщить. Или ты боишься, что к тебе ворвётся летучая мышь?

Голос его звучал сонно и безразлично, но Хейзел заметила, что его руки, спрятанные в карманы халата, были сжаты в кулаки.

— Не поверишь, — начала она, — но… я даже рада видеть тебя. Всё-таки, человеческое лицо.

— Даже если оно не совсем человеческое? — усмехнулся Мартин. — Вроде, ты сидела в палате одна по собственному желанию. Тебе никто не запрещал гулять по стационару.

— Я не это имела в виду. Я рада, что прислали именно тебя, а не… его.

— Доктора МакАртура? Чем он тебе не угодил?

Хейзел не видела смысла отвечать на этот вопрос честно. Но надо же было что-то сказать.

— Меня бесит запах его одеколона. И то, как он хрустит суставами. Этого достаточно, чтобы у меня начался панический приступ.

Мартин кивнул понимающе.

— Передам. Скажу начальнику не душиться и не хрустеть суставами. Кажется, последнее время он тебя не так уж и доставал. В любом случае, он взял больничный.

Хейзел почувствовала, как у неё закололи кончики ушей.

— Ему нездоровится? Вот как… А что с ним? Если, конечно, это не секрет.

— Мигрень, аллергия? Откуда мне знать. Он как-нибудь сам разберётся. Давай лучше поговорим о тебе. Так скажи мне, что случилось ночью? К тебе ворвался вампир? Сам Дракула пожаловал в гости?

— Честно говоря, я уже не помню. — Хейзел провела пальцем по лбу и усмехнулась. — Плохой сон. Пустяки.

— Значит, моя помощь не нужна? — спросил Мартин, оживившись. — Видишь, как всё просто. Как мало времени отняло. Тем более, что психиатрия — не моя специальность.