— Я не потерялся, — ответил Пит, одёрнув майку. — Наоборот, я нашёл себя. Возможно, не там, где Ввы меня представляли, но я нашёл себя. Ведь разве не это являлось целью моего лечения? Обрести гармонию с самим собой, избавиться от чувства вины. И вот, можно сказать, Вы преуспели. Мы преуспели. Знаете, я даже рад, что тот документальный фильм так и не был показан. Все мои предыдущие труды кажутся мне такими блеклыми и безжизненными. Впервые за свою карьеру я дышу полной грудью. Я обязан этим Вам, но также своим новым друзьям.
— А эта голодранка с камерой — она из этого же круга?
— Хейзел? Она стала главной фигурой в моей жизни. У нас одна аура на двоих.
— В каком смысле?
— В прямом. Моемся под одним душем, спим под одним одеялом, едим из одной консервной банки. Я ни с кем в жизни ещё не испытывал такого единства.
Дин оттащил бывшего пациента от фонтанчика и заговорил с ним тихим голосом, хотя никого поблизости не было.
— Друг мой, если Вы не боитесь Бога, то побойтесь тюрьмы. За растление малолетних — минимум семь лет. Думаю, мне не нужно вам напоминать, что случается с мелкокостными светловолосыми юношами за решёткой. Мне будет за Вас очень обидно.
Пит помотал головой.
— Хейзел не простая малолетка, доктор МакАртур. Она получила эмансипацию от судьи, и теперь сама выбирает, с кем ей мыться и спать. Если она совершит преступление, её будут судить как взрослую.
— Интересно.
— Но дело не в этом. Вы меня превратно поняли. Я рассказал вам про душ и постель чтобы показать, как мало людям на самом деле надо, чтобы выжить. Достаточно желания делиться друг с другом, идти на какие-то бытовые компромиссы. А ещё я понял, что можно держать раздетую девчонку в объятиях и испытывать лишь братскую нежность.
Дину пришлось поразмыслить несколько секунд над тем что он только что услышал чтобы сформулировать корректный ответ.
— Пожалуй, лучше испытывать братскую нежность к уличной девчонке, — сказал он наконец, — чем желать родную сестру, как лорд Байрон. Я за годы работы наслышался много любопытных историй.
— Значит, y Вас самого ничего подобного в жизни не было?
Раз его бывший пациент так радостно поделился деталями из своей интимной жизни, Дин решил, что будет вполне справедливо ответить ему взаимностью.
— Я знаю, Вас терзает вопрос моего полового опыта. Не Вас одного. Некоторые мои коллеги считают меня девственником. Якобы я не достаточно внимания уделяю практиканткам. Как вам известно, мои подростковые годы прошли в южной Америке. К нам приходили дочки фермеров, живших по соседству. Приносили нам фрукты, тёплый хлеб. Как Вы думаете, долго ли при таких возможностях мальчик-подросток может сохранить невинность?
— Думаю, что недолго, — пробормотал Пит. — Красивый мальчик, не по годам развитый…
— Потом ещё была одна учительница, намного моложе мамы. Я организовал её личную библиотеку, за что она меня щедро отблагодарила. Я ещё ходил к ней несколько раз затачивать карандаши. А потом мы вернулись в Филадельфию, и я понял, что американки меня не возбуждают. Алчные коровы, слепленные из мякиша белого хлеба. Приходится копить своё либидо до очередной командировки в Европу и латинскую Америку. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство?
— Более чем.
Действительно, Пит не ожидал такое развёрнутое повествование.
-Ну вот. Можете успокоить своих косматых друзей, что этот изверг МакАртур по крайней мере не девственник. Да, он крадёт детей демократов, препарирует их в своей сатанинской лаборатории, делает эликсир молодости из их костного мозга, запаивает в капсулы и продаёт президенту Рейгану. Зато не девственник. Я знаю, в Вашем новом кругу смотрят на воздержание, как на проказу.
— Вы заблуждаетесь, доктор. На самом деле, у нас этому явлению поклоняются. Хейзел девственница, и вся компания смотрит на неё, как на Богородицу. Она бережёт себя для одного типа. Нравится ей один здешний студент. Вот почему она ходит за мной хвостиком.
— Бедный парень. Надо его предупредить. Такие девственницы как Хейзел могут заразить избранника венерическим заболеванием. Это касается Вас тоже, мистер Холлер.
Пит решил, что достаточно выслушал гадостей в адрес своих новых друзей. Шутливо поклонившись наркологу, он вернулся в зал. Музыканты доиграли последнюю песню отделения и готовилась к антракту. Хейзел всё ещё стояла перед сценой. Увидав её оголённую спину, Пит не мог не чмокнуть её в лопатку.
— Долго ты воду пил, — сказала она, не оборачиваясь. — Что, очередь была у фонтанчика?
— Да нет. Просто я столкнулся с одним старым знакомым.
— Ты подоспел вовремя. У меня как раз кончилась плёнка. Подай мне ещё один рулон.
Пит игриво помусолил губами мочку её уха.
— Я весь в твоём распоряжении. Обещаю не бросать тебя до конца вечера.
Когда они вернулись в свой приют на Южной улице, Хейзел ждал приятный сюрприз. У двери чулана стояла коробка, в которой лежал её фотоаппарат. С радостным возгласом матери, которая нашла потерявшееся дитя, она взяла своё сокровище в руки и убедилась, что все части были на месте.
— Я уже и не надеялась! Кто же свершил это чудо?
— Какой-то студент зашёл и принёс коробку, — откликнулась гадалка Магда из коридора.
— Как он выглядел?
— Не разглядела его лица. Он был в плаще с капюшоном. Уже было темно. Я пригласила его войти, но он отказался.
Хейзел ещё порылась в коробке в надежде найти записку, но ничего не нашла кроме скомканных газетных листов.
— Я знаю, кто это сделал, — сказала она Питу перед сном. — Это был Кен. Кто же ещё? Храбрости и находчивости ему не занимать. Он знал, как много этот фотоаппарат значил для меня. Он хотел меня порадовать. Думаешь, он бы стал так хлопотать, если бы ему действительно было на меня наплевать?
========== Глава 14. Два человека в чёрном ==========
По дороге из хосписа, в котором умирала его третья по счёту жена, прокурор Джек Риф решил заскочить в бар, обмыть своё решение больше не жениться. Тихое домашнее счастье было явно не для него. К своим пятидесяти пяти годам он, наконец, пришёл к этому выводу. Свою первую жену, преподавательницу истории искусств, он бросил сам. Вторая ушла от него к какому-то пузатому адвокату. Третья была заядлой курильщицей и заработала рак лёгких. От каждой жены у Джека осталось по ребёнку — две девочки и мальчик. Все трое были на диво бестолковыми, унаследовав черты своих матерей. Старшая дочь весь день лепила какие-то глиняные миски и обжигала их в печи. Младшая дочь писала рассказы в стол. Они все как один начинались с фразы «Ночь была темна и ненастна» и заканчивались словами «Его силуэт растворился во мраке». Сын не вылазил из подвала, в котором мать продымила себе лёгкие.
«Хорошо Дину МакАртуру», — думал прокурор, погружая верхнюю губу в пивную пену. — Живёт в своё удовольствие, миллионы свои не трогает. Мудро поступил, отказавшись от семьи. Не купился на байку, что жена и дети — это счастье. Часами торчит в бассейне. Вот почему у него в тридцать пять фигура, как у студента, и давление, как у космонавта».
Невзирая на разницу в возрасте около двадцати лет, Джека и Дина можно было назвать друзьями. Измождённый прокурор смотрел снизу вверх на своего младшего товарища. Джек разбирался в человеческих законах, в то время как Дин понимал законы вселенной, что делало их разговоры стимулирующими. Действительно, во многих вопросах стоило прислушаться к Дину МакАртуру. Он порой говорил страшные, жестокие, циничные вещи, правдивость которых трудно было оспорить. Прав он был, утверждая, что наркология — королева всех медицинских отраслей. Любой человеческий порок, любую слабость можно было объяснить с точки зрения химического дисбаланса. Кортизол, адреналин, серотонин, тестостерон. Эти вещества правили миром. Их перемешал дьявол. Испокон веков шаманы, алхимики, богословы, фармацевты и психиатры пытались восстановить гармонию, найти ту волшебную формулу, которая помогла бы искоренить зло. Увы, все эти многовековые попытки были тщетны. Исправляя одно, неизбежно приходилось ломать что-то другое. Вот в чём была загвоздка. Задачей этика было взвесить все плюсы и минусы и решить, оправдывал ли конечный результат побочные эффекты. Джек Риф понимал, в лучшем случае, третью часть того, что говорил ему друг. А говорил Дин очень быстро и увлечённо, забывая о слушателе. Джеку оставалось лишь поддакивать с умным видом. Ему было лестно, что светило медицины говорил с ним на равных.
