Я не спорил с ней. Легонько поглаживая её костлявую спину, я разыгрывал комедию исповеди. В эту минуту я вёл себя, как примерный духовник. Конечно, бывшая проститутка истолковала мои нежные жесты на свой лад и принялась обцеловывать мой кадык. Давно она не прижималась к мужскому телу. По крайней мере, она оставила мысли о мести на какое-то мгновение.
— Клод, — шептала она, — мы давно друг друга знаем. Мы понимаем друг друга. Не так ли?
— Признаться, я сам себя порой не понимаю. Однако, речь не обо мне. Обещай мне, что больше не будешь делать глупостей. Не прячься в норе и не пытайся стать монашкой. Не твоё это. Тебе нужен мужчина.
— Да, это так, — согласилась она, кивая. — Только вот, кому я нужна?
— Не отчаивайся, сестра моя. Твою красоту ещё можно вернуть. Тем более, ты из хорошей семьи. Говорят, твой дядька по материнской линии, господин Прадон, был мастером медных и жестяных в Париже, на улице Парен-Гарлен. У меня в келье подсвечник из его лавки. Видишь, как тесен мир. Что я пытаюсь тебе сказать? У тебя есть шанс выйти замуж. Капитана стрелков, конечно, не обещаю. Но у моста святого Михаила не все дома грязны и убоги. Там проживают мясники и кожевники, а они люди рассудительные и зажиточные. А не хочешь оставаться в Париже — возвращайся обратно в Реймс. Я дам тебе денег на дорогу. Мой друг архиепископ позаботится о том, чтобы ты ни в чём не нуждалась.
Худо-бедно успокоив безумицу, я помог ей подняться на ноги и выпроводил её из башни. Квазимодо всё ещё стоял у двери.
— Какой короткий визит, — пробормотал он.
========== Глава 53. Etre putain et aimer un pretre! ==========
Сострадание к бывшей затворнице было чуть ли не первым более или менее чистым чувством, посетившим моё сердце за последний год. Я ухватился за него, как умирающих хватается за край одеяла. Нет, я не верил в собственное спасение. На этот счёт я не питал никаких иллюзий. Слишком далеко я зашёл в своих злодеяниях. Меня занимало спасение Пакетты. «Ещё не поздно», — говорил себе я. Бедняжка так одичала. Она походила на собаку, просидевшую много лет на цепи, которую наконец выпустили на улицу. Пакетта ходила на цыпочках, прижавшись к стенам построек, стараясь оставаться в тени. Ей будто заново пришлось учиться говорить на языке обычных горожан. Раньше её речь состояла из стонов, ругательств и проклятий. Я чувствовал, что она хотела вернуться в мир, что она тянулась к свету и что она была благодарна мне за то, что я не позволил ей осуществить её злой умысел.
После разговора на ступеньках башни мы ещё несколько раз встречались. С каждым разом она выглядела всё моложе и оживлённее. Чья-то невидимая рука разглаживала морщины у неё на лбу. Ума не приложу, что способствовало этому преображению. Быть может, в Париже был какой-то потайной фонтан юности, из которого она пила.
Как однажды она призналась мне, Фалурдель ей посоветовала смазывать кожу гусиным жиром, а волосы промыть отваром коры, чтобы хоть как-то закрасить седину. Старая карга, в своё время сделавшая обольщение своим ремеслом, помнила кое-какие уловки. Более того, Пакетта вспомнила своё прежнее мастерство и сшила себе несколько нарядов. Крой её платьев больше подходил молодой девице, нежели зрелой женщине средних лет. Но Пакетту нельзя было назвать почтенной матроной. Она была преждевременно увядшей девицей. Быть может, она думала о своей дочери, когда шила себе платья. Лёгкие светлые ткани, изобилие лент и кружев. Она одевалась так, как одевалась бы её покойная Агнесса.
Представьте себе растоптанный сорняк, который вдруг вздумал тянуться к солнцу. И вот Вы раздвинули первые листья и обнаружили внутри бутон, и вдруг осознали, что это вовсе не сорняк. Суждено ли было этому бутону раскрыться?
Я устал от себя. Вас не удивит это признание. Устал быть Клодом Фролло, разочарованным алхимиком, вероотступником, гонителем и губителем уличных танцовщиц. Каким облечением было бы притвориться кем-то другим, хоть на мгновение. Как бы поступил нормальный мужчина на моём месте? Когда его отвергает одна избранница, он находит себе другую. Ещё год назад мысль о женщине, любой женщине, казалась мне смешной и абсурдной. А теперь я готов был на всё, даже на связь с одичавшей затворницей, чтобы хоть как-то отвлечься. Раз молитва и пост не помогли мне перевести мои мысли в правильное русло, быть может, следовало испробовать другое средство? Мне было наплевать о чём думать, лишь бы не думать о ней.
Всегда она. Везде она.
Прав был Лаваль. Грех плоти самый пустяковый. Если бы я с юных лет давал себе поблажки и позволял себе лёгкие связи, я бы не стал убийцей. Я бы сидел за столом епископа рядом со своим бастардом, кормил бы его из рук виноградом и перекидывался пошлыми шутками. Мои ночи не были бы ужасны. Я бы не впивался зубами в подушку. На утро я бы улыбался прихожанам, а моё чело излучало бы покой и небесную благодать.
Отбросив на миг свою надменность, я взглянул на Пакетту глазами обычного мужчины. В облике её не было ничего отталкивающего. Если бы я не знал её истории, если бы я не слушал её хриплые крики на протяжении пятнадцати лет, если бы я увидел её на улице в первый раз, я бы замедлил шаг и оглянулся. Эта женщина была достойна лишнего взгляда. Тонкие, правильные черты лица. Длинная шея. Ну и пусть кожа её была не так свежа. Зато как строен был её стан! В Париже хватало дебёлых двадцатилетних девиц с круглыми красными лицами и складками жира на шее. «Рядом с ними тридцатишестилетняя Пакетта смотрелась выигрышно», — сказала она мне, когда я зашёл навестить её в лачуге у моста святого Михаила.
— Ну вот, всё готово, — сказала она, бросив взгляд на узелок, лежавший на постели.
— О чём ты?
— О моём возвращении на родину — если Реймс можно так назвать. Не знаю, разумное ли это решение. Рыжий шалопай из собора мне сообщил, — видя моё удивление, она поспешно пояснила. — Органист, которого опекает Пьер де Лаваль. Мальчишка поведал мне, что меня ждёт небольшая квартира недалеко от соборной площади. В одной комнате будет спальня, а в другой мастерская. В Реймсе живёт одна дама… которой нужен новый гардероб. Ведь я умею работать и с дорогими тканями: с шёлком и парчой.
Мне пришлось закусить губу, чтобы не рассмеяться. Одна дама! Очередная пассия Лаваля, не иначе. Надо дать ему должное, он заботился о своих любовницах и следил, чтобы их одежда была в порядке. Ради одного этого он готов был нанять личную швею.
— Я рад, что архиепископ внял моей просьбе, — ответил я, поглаживая хрупкую ручку Пакетты. — Но почему у тебя такой грустный вид? Ты будешь заниматься любимым делом. У тебя будет достаток. К тебе будут свататься кавалеры.
— Я не готова покинуть Париж, — ответила она со вздохом.
— Тебе жаль бросать старуху Фалурдель?
— И это тоже. Но это не главное, — она подняла тёмные, задумчивые глаза к потолку.
— Обещай, что не будешь смеяться надо мной. У меня такое чувство, что судьба готовит мне какое-то открытие, какое-то откровение. Я должна узнать что-то важное.
— Бог послал тебе достаточно знаков.
Уже давно перешагнув грань отношений священника и прихожанки, мы говорили как друзья, как несостоявшиеся любовники. Я думал о том, как бы вёл себя Фролло с женщиной — и поступал с точностью наоборот. Свободной рукой я принялся поглаживать её лицо. Её бледная, прохладная щека вспыхнула от моего прикосновения.