Барон оказался заядлым коллекционером, особенно его радовало искусство Бриколло. К концу жизни всеми признанный мастер решил, что несовершенство людей недостойно быть увековеченным на холсте. Живописца вдохновили мифические существа – правицы – прекрасные женщины с белоснежными крыльями за спиной. Они считались воплощением божественной справедливости, чуть ли не богинями, присутствовали при гибели Творца и сотворении Им мира из собственной крови. Время от времени они возвращались в Эрохо, вдохновляли на подвиги и дарили радость побед. В столичном дворце картины с их изображением тоже любили, но у барона ими оказались увешены все стены. Совершенные, прекрасные, полуобнаженные – однако ни одна из красавиц не могла и близко сравниться с молчаливо сопровождавшей отца и гостя Инари.

Наконец в комнату вошла служанка и пригласила всех в голубую гостиную. Амари с облегчением вздохнул (выдержать восторженный рассказ барона о правицах оказалось нелегко) и нисколько не удивился тому, что тотчас забыл и лицо служанки, и голос, и об ее существовании вообще. Рядом стояла Инари – это казалось самым важным.

***

Обед медленно перетекал в ужин. Амари не заметил, как солнце скатилось за соседние дома, а заполыхавшее небо угасло, став ярко-синим, волшебным и загадочным. Разговор коснулся приезда в Нозарок, и Амари неожиданно выложил барону все, о чем думал. Раньше он плохо сходился с незнакомыми людьми, тем более не страдал болтливостью и откровенностью, однако Бастиан действовал на него как-то странно и словно примирял с происходящим.

– Герцог Керво… – пожевав губами, сказал барон и, чуть причмокнув, отправил в рот ломтик мяса. – Он достоин жалости, а не презрения и злобы. Этот несчастный мальчик терпел придирки властного отца, однако слишком его любил, чтобы сопротивляться. Веласко год за годом ломал себя, изживал слабости, а вместе с ними и привязанности; когда же он сумел добиться самостоятельности, Рикардо погиб.

Амари удивленно вскинул брови.

– В нем попросту не осталось ничего человеческого, – продолжал барон. – Веласко разучился радоваться и горевать, полностью перекроил себя в угоду мертвецу. Душа умерла, а сердце опустело. Однако как герцог он весьма неплох и заботится о людях.

– Как о тех несчастных на площади?! – воскликнула Инари, голос ее дрогнул от скрываемого гнева.

– Мы не знаем истинной подоплеки его поступков, – покачал головой Бастиан. – Возможно, Веласко вновь ранило чувство потери, ведь Маклери служил ему едва ли не с детства и остался с ним после смерти Рикардо.

– О чем вы, барон? – Амари отставил опустевшую тарелку.

– Бастиан, – укоризненно вздохнув, поправил тот. – Для дорогого гостя я не согласен именоваться титулом.

– Тогда и меня зовите просто Амари, – подобное было против этикета и всех правил, но ему это показалось безразличным. И, в конце концов, он уже видел барона будущим родичем, а Инари – принцессой.

– Герцог ведь поселил вас в своем дворце? – спросил Бастиан.

Амари кивнул.

– А свиту вашу отослал подальше. В кабак. Несмотря на то, что в столь огромном доме можно разместить хоть целую армию.

– Что вы хотите этим сказать?

– Немного. Веласко может попытаться сломать вас так же, как когда-то поступил с ним собственный отец. Детей у Керво нет, он не женат, бастардов – тоже. Вы же… юны. Конечно, внешне герцог выглядит намного моложе прожитых аньо, но он вполне мог бы быть вашим отцом.

Амари вздрогнул. Упаси погибший Создатель от подобного родственничка! Тем более близкого…

– Мой отец – Алонцо Первый Рейес! И я не понимаю, зачем Керво это?

– Герцог превосходный игрок; не помню, чтобы он проигрывал. Вы же, Амари, неосторожно бросили ему вызов, – ответил Бастиан и тяжело вздохнул. – Веласко не терпит, когда ему противоречат. Особенное удовольствие он получает, унижая и ломая тех, кто пытается спорить с ним или ставит под сомнение справедливость принимаемых им решений.

«Нет! Этого не будет!» – Амари скрипнул зубами. Он Рейес, и этим все сказано! При необходимости он захватит Нозарок, как некогда его предок завоевал Рей. Керво же может убираться хоть за сто морей, хоть падать моревийцам в ноги!

– Извините, – Бастиан вновь тяжело вздохнул. – Я вовсе не хотел вас пугать. Вы спасли мою дочь, считайте мои слова предостережением от возможных напастей. Воистину, герцог Керво холоден и жесток, однако никогда не станет мстить безвинному. Именно поэтому заклинаю вас не становиться на пути этого человека.

Амари отпил из своего бокала. Вино было неплохим, но не шло ни в какое сравнение с тем, что пили в особняке Керво.

– Боюсь, вы опоздали с советом. Я нарушил планы герцога, когда вмешался в казнь, а после имел с ним неприятный разговор. Мы уже враги, и этого не исправить.

– Вы спасли жизни несчастных… – вздохнула Инари и поднесла руки к груди, в ее глазах застыли тревога и искреннее участие.

– Перетерпите, – Бастиан говорил очень серьезно. Светлые, почти бесцветные глаза барона смотрели в упор, не мигая, и Амари почувствовал, что не может отвести взгляд или даже моргнуть. – Вы только приехали и не знали, с кем имеете дело. Керво это понимает. Главное теперь – не противиться его воле.

Амари побледнел.

– Но я же дворянин! Принц крови!..

– Герцог, конечно же, станет вас испытывать, говорить предосудительные, даже оскорбительные вещи. Терпите. Вы молоды, ваше время еще придет, а Керво уже через несколько аньо пойдет под гору. Никто в этом мире не вечен, в прошлой месе Веласко исполнилось тридцать семь. Довольно скоро из красавца и первого дуэлянта он превратится в старую развалину, вот тогда и настанет ваш черед отыграться.

Амари медленно опустил руки под столешницу и стиснул кулаки. Бастиан был отцом Инари, и только это не позволяло наговорить ему лишнего, но он предлагал путь, недостойный дворянина и тем более принца.

– Герцог Керво – мой кровник, – собрав всю свою выдержку, сказал он.

Бастиан охнул, а Инари взглянула с искренним беспокойством и даже страхом.

– Это было очень давно, – пояснил Амари. – Дело в том, что мой предок, Аларо, захватил Сурэю и отнял у Керидо Керво город Рей. Проигравшего врага Аларо заточил в подземельях, но Керидо бежал, соблазнив одну из дочерей своего пленителя. Не думаю, будто герцог Веласко забыл историю собственного рода.

На мгновение над столом повисла напряженная тишина. Бастиан всплеснул руками и неожиданно рассмеялся:

– Но… сколько времени прошло! Принц!.. То есть… вы меня удивляете.

Амари закусил губу и уже приготовился к резкому ответу, когда маленькие прохладные пальчики скользнули по его запястью. Инари смотрела ласково и чуть грустно, она словно извинялась за речи отца. Впрочем, наверное, так и было. Скорее всего, барон вовсе не хотел его оскорблять, просто ему не понять того, что значит быть Рейесом. Наверняка у Милагринов никогда не имелось врагов: они простые люди и далеки от кровной мести.

Разговор вильнул в сторону и понесся легко и непринужденно. Бастиан больше не заговаривал о герцоге, Инари временами поддерживала беседу. Амари удавалось ловить ее взгляды.

– Уже поздно, – произнесла Инари и поднялась к себе, подарив на прощание обворожительную улыбку.

Амари был счастлив. А за окном таилась темнота, и город с наступлением сумерек словно вымер.

Из дома Милагринов Амари вышел, когда окончательно стемнело. Возвращаться в особняк ему не хотелось, бесцельно кататься по городу – тем более. К тому же не хватало еще, чтобы Омеро снова разыскивал его по всему Нозароку. Небосклон посетила первая звездочка, вслед за ней над головой зажглись свечи. Инари, покинув их, поднялась наверх: это могло оказаться ее окно. При одной мысли о том, что ничего не стоит вскарабкаться к ней по лепнине и стеблям винограда, сердце бешено заколотилось в груди. Амари не сомневался: он влюблен – впервые и на всю жизнь, желал видеть баронессу своей принцессой и немедленно попросил бы у Бастиана ее руки, но сначала она должна была согласиться.