Извозчик потянул вожжи и дернул тормоз. Карета резко качнулась и остановилась. Все уставились в окна, но за ними были только дождь и мгла. Они стояли на лесной дороге в непроглядной темноте.

- Ну что теперь-то будем делать? - высоким натужным голосом спросил кучер сверху - назад едем?

- А ты куда, нас завез, а? - строго спрашивал его офицер - вот и вывози!

- Да я что знаю что ли? Тут в темноте не разберешь! Свернули не там, видно...

- Вот только довези нас! Ни жалования тебе, а плетей! - страшным голосом, визгливо закричала на него жена банкира.

- Езжай давай! - грубо приказал ему офицер - дорога есть, куда-нибудь да приедем!

- Так не видно ничего! - перекрикивая дождь, кричал возница - куда я поеду!

- Едь прямо, тебе говорят! - утирая платком рот от слюны, кричал ему офицер.

Возчик выругался и потянул вожжи. Карета тронулась. Так они ехали еще некоторое время, и с каждой минутой попутчики становились все мрачнее. Офицер видимо думал о том, что не видать ему вкусного ужина и фужера вина на постоялом дворе. Банкир предвкушал, как ему будет дурно спать на жесткой крестьянской постели, если вообще не на полу на соломенном тюфяке в избе, где бегают куры, где топят по-черному и полно шумных крестьянских детей. Его жена тревожилась о том, что она непременно опоздает на прием, подруги ей выскажут свое мнение, и в этом виноваты все. О чем размышлял поэт, глядя в непроглядную дождливую мглу за окном, известно, наверное, только пережившим подобное волнительное приключение поэтам. Он задумчиво смотрел в окно, в темноту, закусывал губы бантиком и, наверное, ему в голову шли какие-нибудь стихи, когда, присмотревшись, он как-то разглядел, что теперь они едут по какому-то полю, а лес как будто остался далеко позади. Здесь, на равнине ветер только усилился, забил в борт, так что начало казаться, вот-вот и он перевернет карету.

- Смотрите! - воскликнул, указал в окно поэт, заметив на очередном повороте какой-то, яркий, пробивающийся сквозь дождь, как будто бы электрический, огонь вдалеке.

Офицер деловито перегнулся через его колени, чтобы выглянуть, что там снаружи, тоже заметил свет и важно доложил.

- Скоро приедем!

Кажется, от близости жилища приободрились все, даже кони побежали быстрее. Дорога еще несколько раз повернула между громоздящихся на поле то там то тут камней, и вскоре они выехали к какому-то старому каменному забору, за которым светлел обшарпанный, местами замазанный цементом фасад двухэтажного дома с ярко освещенной электрическим фонарем входной дверью и несколькими тощими темными соснами во дворе.

- Культурное место - словно это был его особняк, представил даме незнакомое жилище офицер - свет есть, значит и другие удобства тоже в комплекте!

- Приехали! - грубо крикнул кучер и остановил карету. Все выглянули в окно и с сомнением уставились на обгоревшее крыльцо, освещенное ярким беловато-зелено- голубым светом. Никто не вышел встречать их. Дом был тих. Безмолвны были и окружающие его избы, черные гнилые стены которых выхватывал из дождливой темноты фонарь на крыльце.

Первым открыл дверцу и вышел из кареты банкир. Достал с полки плащ, надел на плечи, подал руку жене.

- Ну и грязь! Хоть калоши носи! - утопая по щиколотку своих модных осенних сапожек, которые были ей не по размеру узки, выполнены с таким расчетом, чтобы создавалось впечатление аристократичности, высказалась та, вышла на двор, накинула на голову капюшон, огляделась. Следом вышел офицер, за ним поэт. Юноша то и дело озирался по сторонам, словно решал куда бы отойти и вскоре приметил стоящий слегка в стороне от крыльца туалет-скворечник, но, как культурный человек, он все же решил потерпеть еще немного, не ломиться в него на глазах у всех.

- Пойдемте - обратился кучер ко всем - берите вещи.

Офицер подхватил свой саквояж. Банкир с трудом взялся за свой кофр, возчик подхватил чемодан поменьше и все направились к крыльцу. Окна дома были занавешены белыми грязными тряпками, через которые пробивался яркий зеленовато-белый свет, но, казалось, дождь и ветер становились все сильнее и никого это особо не смутило. Первым поднялся на крыльцо банкир и застучал тростью в дверь. Подождал немного, но ему никто не ответил, не открыл. Банкир потянул за кольцо. Дверь распахнулась. Все начали заходить, с грохотом протискиваясь вместе с поклажей в помещение. Последним был поэт. Бросив быстрый взгляд на дверь, он поспешил к скворечнику, подбежал, но тот оказался закрыт. Тогда он, испугавшись, что хозяева могут не так понять, если он будет справлять нужду прямо под стенами, выбежал за ворота и, несколько раз обернувшись, забежал за угол забора так, чтобы не было видно из изб, если кто захочет посмотреть, кто приехал - он все-таки был образованным, воспитанным, человеком и к тому же поэтом. Но как только он распустил завязки уже порядком намокшей от дождя мантии и приготовился взяться за штаны, как из дома раздался страшный и отчаянный, единый, вырвавшийся сразу из всех трех глоток его спутников по этой неудачной ночной поездке, крик, а следом и перекрывший все протесты громкий и страшный, голос, который поразил юношу настолько, что он, даже не завязав мантию, кинулся в темноту и помчался по полю, не разбирая дороги, поскальзываясь, падая и снова вскакивая из черной, размытой ливнем грязи. Дождь хлестал по его плечам и спине, шапочка слетела с головы и бесследно сгинула в мокрой свекольной ботве. Он бежал к опушке леса, куда глядели глаза, а в его голове бесконечно повторялся, отзывался эхом этот страшный и глумливый не то квакающий, не то мяукающий с каким-то чуждым, нечеловеческим акцентом крик.

-Ах, дорогие гости, заходите не бойтесь! Больно не будет, может совсем чуть-чуть! Укольчик! Раз и чик!

***

***

Вертура проспал всю ночь и все утро. За прошедшие сутки он устал, намаялся настолько, что не услышал, как Мариса оделась, набросила на плечи плащ, взяла свою шляпу и, прикрыв за собой дверь, покинула его жилище. Как опять ругались дворники под окном, как кто-то выстрелил из пистолета с верхних этажей и ему грубо ответил снизу какой-то рыцарь.

Детектив проснулся поздно. Ночная буря закончилась, ветер утих. За занавешенными окнами стояло прохладное бело-голубое августовское небо. В комнате было тепло и немного душно. Вертура оделся, подошел к столу. Вчерашнее вино было выпито, от действительно вкусного цыпленка не осталось и костей. Были только хлеб, кусочек уже успевшего зачерстветь за ночь сыра на дне корзинки и пучок увядшей зелени, перевязанной по пенькам тонкой серой ниткой.

Оставленные еще с ночи Марисой дрова в печи давно прогорели, а из-под незапертой входной двери торчал желтоватый уголок принесенной с утра, наверное дворником, газеты. 'Скандалы' - подняв его, прочел на заглавной странице детектив.

- Ну и чем порадуете? - скептически поинтересовался Вертура, от нечего делать, заглядывая в этот, как он уже успел понять, самый популярный в Гирте еженедельник.

На первой странице он прочел о возвращении принца Ральфе Булле, младшего сына Герцога за авторством Анны Марии Гарро. В статье во всех красках, в лицах, с прямой речью и шуточками рассказывалось о том, как принц и его спутники пили в три горла, а потом им стало дурно в паланкине и они, перевесившись через край, тошнили в реку Хо, прямо в распахнутые пасти ожидающих что они свалятся к ним с обрыва крокодилов.

Вертура только покачал головой и перевернул страницу. Тут уже была уже ставшая бородатой история про Модеста Гонзолле, которую он уже не раз слышал в комендатуре и на улице и обзор событий пятничного рейда принцессы Вероники и графа Прицци. Подсчет жертв и сожженных заведений. К этой статье прилагался целый ворох мнений каких-то колумнистов, высказывающих свои прогнозы и экспертные оценки случившегося инцидента. Все они спорили, какие последствия, от смещения коменданта Солько до открытого бунта могут иметь эти события, выражали озабоченность, а иногда и осуждение, но при этом все непременно сходились на том, что необходимо разобраться как следует и признавались в верности действующей администрации Гирты, во всем полагаясь на суд герцога Вильмонта Булле и его справедливое разрешение возникшего конфликта. Была еще бессвязная заметка про пожар на складе в порту, который с трудом удалось потушить, пока он не перекинулся на соседний дом и статья, опять же за авторством Анны Марии Гарро о некоем банкире Моше Друлле, что вместе со своей женой, отцом и братом были арестованы за какие-то растраты из герцогской казны. Что теперь все они на основании служебного подлога и государственной измены, скорее всего будут преданы смерти. Следом прилагались списки тех, кому суд постановил за тяжкие преступления отрубание пальцев и рук и объявление о том, что казни будут приводиться в исполнение во все дни фестиваля Гирты на Рыночной площади с полудня до самого вечера как пример в назидание всем добропорядочным жителям герцогства. На предпоследней странице красовалась гравюра с людьми в модных столичных нарядах и вооруженных современными музыкальными инструментами. У каждого на лице была глухая, ярко расписанная маска, а на заднем фоне красовался черно-белый трехцветный флаг с драконом - судя по всему цветов Гирты. К гравюре прилагалась заметка про то, что к фестивалю, в Гирту приезжает неизвестная детективу, по всей видимости, столичная группа, которая будет давать концерты во дворце Булле, доме депутатов и салоне графа Прицци, услаждая слух самых уважаемых и богатых подданных Герцога. Но при этом все желающие смогут приобрести пластинки с записями этого коллектива в лавке 'ПлясачЪ' в подвальчике на улице Виктора Катанео дом номер три. Далее следовал список спектаклей и розыгрыш билетов на симпозиум в ботаническом саду, посвященный выставке хищных растений, который нисколько не заинтересовал детектива. На последней же странице, как всегда красовалась карикатура недели: благородного вида рыцарь в салоне предлагал станцевать даме менуэт, на что она кокетливо отвечала 'Что, прямо тут, при всех?!'.