Он резко вскинул ладонь. Филипп Кранкен, что стоял рядом с Вертурой, моргая с недосыпу, смотрел в окно, судорожно схватился за раму, повалился на пол. Страшный полный боли и отчаяния крик огласил дом, ему ответили печальные, испуганные возгласы прячущихся в других комнатах и коридоре детей и женщин. Детектив бросился на помощь к коллеге.

Доктор Сакс закричал, спрятался в угол, заметался, забился в истерике.

- Жгут быстро! - страшно зашипел Фанкиль припавшему рядом с корчащимся, молотящим от боли ногой, лейтенантом, Вертуре - Марк, ремень!

Все вокруг было залито кровью. Когда разбилось окно, Вертура случайно свернул свечу. Он попытался чиркнуть спичкой чтобы посмотреть насколько тяжела рана, но она не загорелась.

- Дайте меч! - застонал с кровати лейтенант Турко, отчаянно замахал здоровой рукой в темноте.

- Дай голову посмотреть - послышался снизу спокойный, рассудительный и как всегда сварливый голос инспектора - обсудим это.

- Чего? - презрительно и напористо крикнул Эрсин - что ты сказал?

- Голову кидай сюда мне! - с угрозой потребовал полицейский, а когда Эрсин щелчком пальцев отправил ему голову Хельги Тралле, поймал ее за волосы и в тот же миг, крутанув со всей силы, бросил ее обратно, целясь Поверенному прямо в лицо, в ответ.

Пронзительно завыл свисток.

- Огонь! - загремел сержант Алькарре.

Начальник отдела Нераскрытых Дел бросился в сторону и скрылся в доме. Даскин подскочил с луком к окну. Со всех сторон в Эрсина полетели камни и стрелы. Поверенный отбил голову, замахал руками как мельница, начал их ловить, но их было столь много, что он не смог увернуться и поймать их все. Одна за одной, они впивались в его белое, лоснящееся от света костров и пота тело, в лицо, руки, плечи и шею.

- Христос Воскрес! - сквозь зубы с ненавистью, вкладывая в каждый выстрел все свои силы, выговаривал Даскин, пуская одну за другой свои черные, оперенные пластмассой стрелы. Со звоном загремели арбалеты, тяжелые болты вонзились в грудь Эрсина, он попятился под их напором, с каждым ударом по чуть-чуть, но все же теряя скорость и инициативу.

- Сожри кота! - с напором выкрикнул Фанкиль. Он вскочил во весь рост и подпрыгнув к коту Дезмонду, что со вздыбленной шерстью сидел, ошарашено смотрел в окно, на столе, схватив его за загривок, отчего кот возмущенно завыл, попытался разорвать когтями бригандину рыцаря, со всего размаха бросил зверя в окно в сторону Эрсина.

- Отставить! Прячьтесь! Оступление! - высунувшись по пояс, закричал на весь двор, замахал руками Фанкиль, ничуть не страшась, что Эрсин в него выстрелит - все! Бегите!

Кот же, ловко приземлившись на четыре лапы в пыль, моментально отряхнулся, ощетинился, подскочил к Эрсину, припав к земле, как будто бы был не просто большим домашним котом с манерными кисточками на кончиках ушей, а беспощадным и яростным тигром, надулся, и, распираемый неудержимой кошачьей ненавистью, страшно, дико и громко, совершенно несоизмеримо со своими маленькими размерами, словно сразу наполнив все вокруг своим диким, отчаянным кошачьим визгом, завыл, бросился на пытающегося выдернуть все же попавшую в него стрелу с черным пластиковым оперением, корчащегося от боли демонического Поверенного. Прыгнул, вцепился ему когтями в сочащуюся омерзительной зеленоватой жижей, истерзанную стрелами грудь и шею.

Пламя в кострах упало, сами собой погасли и все остальные огни.

- Падайте! - отчаянно крикнул последний раз, взмахнул руками из окна Фанкиль - головы берегите!

Схватил какой-то плащ, укрыл им Ингу и лейтенанта Турко на стеллаже, увлек на пол Даскина и Вертуру, прижал их к полу и снова закричал на весь дом.

- Все на пол! Быстро!

- Назад! Бегом! Двери! - кричали во дворе капитан Глотте и сержант Алькарре.

Что-то непреклонно и страшно менялось в окружающей темноте. Какой-то шум, словно бесконечный жуткий треск или скрежет по стеклу, дереву и железу бесчисленных маленьких когтей, наполнил тени и углы. Что-то происходило в упавшем на дома и поле колдовском мраке, в котором не было больше ни света, ни огней. Свет померк, и лишь потустороннее сияние красно-багровой, нестерпимо яркой и страшной, ужасающе огромной, внезапно выкатившейся словно бы из ниоткуда, висящей низко-низко, так, словно она вот-вот упадет на землю, луны, стояло в окне. Тысячи глаз отражая его, загорались со всех сторон во мраке, в ее кровавой мгле. Полные ярости и злобы, отдельные кошачьи выкрики, все явственнее пробивались через этот все приближающийся шорох многочисленных лап, цокот и настойчивое царапание когтей, слышались со всех сторон, из подвала, с крыши, из-за дверей и стен. Наполняли нахлынувшую темноту жутким ощущением страшной и бескомпромиссной, неумолимой звериной злобы, перекрывая доносящиеся со всех сторон, с нижних и верхних этажей леденящие душу, полные страха и отчаяния людские крики. Все нарастая, становясь все громче и злей, сливались в бесконечный хор множества готовых к драке, разъяренных кошек, что явились по призыву своего патриарха в эту ночь кровавой кошачьей луны и теперь своим диким первобытным воем перекрикивали все иные звуки на земле. Тысячи лап нестройным стуком с настойчивым, страшным и неумолимым упорством и силой скреблись в двери, окна и стены, словно бы ища выхода и готовые вот-вот выломать их. Тысячи кошачьих голосов заунывно, страшно и навязчиво выли, требуя впустить их в человеческий мир, но им никто не открывал, и не прошло и нескольких секунд, как случилось страшное: с леденящим душу треском в коридоре со звоном отлетел первый шпингалет. С грохотом распахнулась как будто выбитая таранным ударом дверь. Дом наполнился звоном ломаемых петель, стуком и жалобным звоном стекла и треском дерева. Со всех сторон, на всех этажах, с жутким грохотом вероломного ночного грабителя распахивались и другие, выдавленных этим безудержным колдовским напором окна и двери. Люди в страхе кричали, визжали, плакали, с грохотом падали на пол, бежали кто куда мог, в панике прятались под столами, в шкафах и за мебелью.

- Головы берегите! - все также отчаянно и хрипло кричал им Фанкиль, прижимая к полу коллег. Последнее что видел Вертура все-таки бросив быстрый напуганный взгляд в сторону двери, это клубящуюся черноту в коридоре снаружи, за ней и сотни страшных, распахнутых в яростном оскале пастей, вылупленных кровавых глаз и торчащих ушей, а потом он тоже припал лицом к полу, едва усев накинуть на голову капюшон плаща и спрятать руки, чтобы тысячи кошек, что ворвались в человеческий мир через многочисленные двери комнат, ведь кошки всегда ломятся в дверь, толкаясь, суча лапами, царапаясь, буксуя, скользя, и цепляясь за все подряд когтями, не распороли ему голову, не выцарапали глаза, не разорвали его на куски в припадке своей неудержимой кошачьей ненависти.

Но коши не замечали его, прыгая по спинам в ужасе прижавшихся к полу полицейских, они мчались бесконечным потоком, вырываясь из темноты коридора, как из портала в иной, полный всего кошачьего, чуждого людской логике и понимания мира, прыгали, скакали по людям, наперебой отпихивали друг друга, с силой отталкиваясь задними лапами, взлетали на подоконник и бросались в окно со второго этажа, во двор, вниз, чтобы скорее успеть отхватить хоть маленький кусочек своей обреченной жертвы. Падая на землю, ловко, приземляясь на все четыре лапы, скалились, дико озираясь, выгибали спины, налетали на лежащие повсюду трупы и раненых, кто не успел отползти, наваливались на них, терзали, словно стремясь утолить свою ненасытную жажду крови и безумную агрессию, присущую всем мелким хищникам, с диким утробным рычанием и хриплым воем вгрызались в них. Но больше всех их манил к себе Эрсин. С нечеловеческим ревом и полным боли и ужаса визгом, он вертелся по двору, налетая на костры, спотыкаясь о тела и кошек, пытаясь сбросить стаей накидывающихся на него, вцепляющихся, грызущих, дерущих лапами серо-багровых в лучах кровавой кошачьей луны все новых и новых мохнатых чудовищ, бесконечным потоком атакующих его из темноты.