Потом смотрели на оружие: разглядывали ряды боеприпасов и разнообразных ручных и стационарных орудийных систем, лежащих на стендах укрытых тонированным стеклом, защищающим пластиковые детали от воздействия солнечного ультрафиолета. В основном старые, неработоспособные образцы, созданные еще в те времена и в тех землях, где физические законы действовали с точностью констант, и квантовые взаимодействия были стабильны. Читали приложенные к экспонатам таблички, рассматривали лежащие под стеклом иллюстрации и чертежи исписанные мелким, выцветшим и малочитабельным шрифтом.
В конце экспозиции, посреди зала, темнел корпус массивной бронированной машины на резиновых колесах, оснащенной плоской башней с перископом и установленным в ней фонарем не то какого-то эмиссионного оружия, не то прожектора. Рядом, в стеклянных коробках, лежали какие-то почти полностью истлевшие от времени элементы одежды и похожие на личные, рассохшиеся и распавшиеся до неузнаваемости вещи. Тут же было и запасное колесо, а рядом стоял манекен в современном длиннополом плаще баллистической защиты и с вложенным в деревянные руки, крашеным в черный цвет ружьем, выпиленным из фанеры.
- Штурмовая машина пехоты - без особого энтузиазма прочла на табличке Мариса и отвернулась к окну. Над городом еще светило солнце, подсвечивало набережную внизу и кроны высаженных по ней деревьев. Ту самую, на которой они с детективом не так давно впервые услышали музыку барда Дональда, наперсника Рейна Тинкалы. За серой рекой, на вершине горы, белели стены крепости Гамотти, но над морем было уже темно. Огромная, на полнеба, сизо-черная туча надвигалась на город с северо-запада, тяжелой и хмурой дождливой пеленой, нависала над заливом.
- Сохранилась в торфе, ее нашли в трясине Митти - заинтересовавшись машиной, прочел на стенде детектив - это времен Осады, ровесница Гирты. А вот колеса современные. Вместо мотора у нее должны быть синтетические, кремнеуглеродные жилы...
Он зачитал вслух техническую аннотацию, но она ничего не прояснила. Зато историческая справка поведала о событиях, о которых Вертура не раз читал в детстве в отцовских книгах.
- А, вот как раз на похожей модели ездил лейтенант Кирен Белкерт. Ну, который привез сигнатуры на маяк Мирны...
- Интересно, когда же они ударят по этой штуковине? - подошла к застекленной арке, недовольно склонив голову, презрительно высказалась Мариса, кивнула на стоящий далеко в море Обелиск. Из окна открывался живописный вид на устье Керны, крепость на противоположном берегу, на горе, и серые тучи, что нависли над заливом. От их тусклого света, от ощущения приближающегося дождя, в галерее одной стороной выходящей на высокий обрыв и серую реку, а другой в сад в университетском дворе, становилось как-то по-особенному уютно и сумрачно, так, как бывает только в коридорах и аудиториях учебных заведений, чуждых деньгам, политике и войне. Где знания важнее сиюминутной наживы, где молодых людей обучают самому ценному, что есть у человечества: наукам, умению и желанию менять к лучшему окружающий мир, где прививают любовь к познанию и книгам, воспитывают прилежание, разумность и ответственность.
Снаружи за окнами, на скамейках вдоль клумб и кустов сирени, сидели, листали книги и тетради, переговаривались, спорили, облаченные в длинные темно-бордовые мантии и войлочные колпаки студенты. Стояли у памятника какому-то важному профессору, имя которого детектив постеснялся спросить, курили, ругались, размахивали книгами, как доктора наук на консилиуме вели свои крикливые ученые беседы. Глядя на них, Вертуре стало грустно: ведь самые счастливые люди на свете, подумал детектив.
- А ведь они даже сами не догадываются за этими стенами, как хорошо им здесь. Изучают науки, слушают умных людей, разговаривают на ученые темы, читают хорошие полезные книги... Не ведают ни войны, ни страха, ни того зла, что творится на земле... Да и не надо, и сам бы я хотел не знать всего этого быть молодым, наивным, целеустремленным и восторженным, как они. Но уже поздно, душа моя разъедена как ржавчиной злом, которому я постоянно становлюсь свидетелем. Кто-то скажет опыт, школа жизни... Лучше бы его не было, не нужен такой опыт, не нужна такая жизнь. Пусть у них этого не будет, пусть все эта мерзость обойдет их стороной, не коснется их. У них все получится, они вырастут и изменят мир, они сумеют.
Где-то наверху забил колокол. Позвал преподавателей и слушателей в аудитории и классы, возвестил о начале вечерних лекций.
***
Тучи сгустились, стало совсем темно, поднялся ветер. Какие-то юнцы показали на детектива пальцем, послышались оскорбительные шутки и смешки.
- Пойдем отсюда - увлекла его под локоть в сторону, бросив быстрый взгляд на обидчиков, Мариса, заметив, что он положил руку на меч - малолетки, они всегда хотят устроить драку, задирают всех.
Он не стал спорить с ней, пошел следом, но от этого неприятного происшествия ему стало как-то по-особенному грустно и обидно.
Когда они шли по узкой улочке зажатой между темных домов и высокими в два-три человеческих роста железными изгородями палисадников, где за плотными кустами шиповника и сирени росли огромные старые деревья, ветер подул особенно напористо и жестоко, а спустя еще несколько секунд небо разразилось по-осеннему тяжелым и холодным ливнем.
Чтобы не промокнуть, Вертура и Мариса свернули в ближайший сквер и прижались спинами к стволу огромной корявой и могучей ивы, что одной из своих толстых ветвей намертво вросла в чугунные столбы решетки украшенной по верху литыми остриями пик. Ожидая, когда схлынет первый напор дождя, смотрели, как скачет галопом прочь от воды мокрая, обезумевшая от шума листьев, хлещущих струй воды и ветра кошка, а навстречу ей из дома бежит какая-то уже немолодая женщина с объемистой корзиной. Нерасторопная хозяйка схватила с веревки первую попавшуюся простыню, но снова ударил дождь, рванул ветер, женщина не рассчитала силы, и вся веревка оборвалась. Свежевыстиранное постельное белье и рубашки попадали в мокрую, размытую дождем пыль.
До дома было недалеко и, убедившись, что дождь не собирается утихать, Вертура и Мариса, накинув на головы капюшоны плащей, поспешили по лужам в сторону улицы генерала Гримма. Остановились, чтобы перевести дух на вязовой аллее, что находилась почти под самой скалой, на которой стояло поместье графа Прицци. Укрывшись под сводами часовни, смотрели на уложенные в ряд под деревьями, похожие на могильные, плоские каменные плиты.
- Эти вязы посадили еще сто лет назад, после чумы - кивнула в сторону аллеи Мариса - я писала заметки о ней, смотрела подшивки старых газет... Тут было поместье магистра, Симета, одного из богатейших людей Гирты. На месте этой часовни стоял большой дом, а вокруг был парк. Многие в этом доме умерли от болезни, другие сбежали, а сам дом разграбили и подожгли. Люди приносили на пепелище умерших и безнадежно больных: ни у кого не было сил везти их за город, к ямам, которые вырыли за стенами. Солдаты вывозили их, потом стали прямо тут рыть общие могилы. А когда чума закончилась, сэр Виктор Булле, отец сэра Конрада, приказал в память об умерших разбить здесь эту аллею.
- У нас чуму остановили, Орден делал всем прививки - глядя на мемориальные гранитные плиты с бесчисленными списками имен и фамилий, немного помолчав, отозвался, ответил детектив. У всех стоял один и тот же год смерти. Тысяча четыреста двадцать третий.
- А у нас прививки делать было некому - тяжело вздохнула, сказала Мариса, печально констатировала - никому мы тут не нужны.
Они некоторое время молчали, смотрели на серый дождь и деревья. Звуки текущей по камням воды гулко отражались под крашенными свежей белой известкой сводами часовни. В глубине маленькой комнаты, перед распятием горели несколько свечей. Рядом лежали полевые цветы - подношение тех, кто приходил сюда молиться.
- Когда душа уходит к Богу, деревья впитывают остающуюся в мертвом теле дрянь. Дурные мысли, злобу, страхи - сказала Мариса, наверное, просто для того, чтобы не молчать, сказать хоть что-то - к северу от Гирты, откуда я родом, на кладбищах сажают сосны, через них продувает ветер, и солнечный свет падает на могилы. Я была на могиле дедушки. Он умер двадцать лет назад, его хоронили собутыльники. От нашей семьи не осталось никого, я последняя. На мне наш род и завершится.
