- Вы уже все знаете или нет? - кивнул на Марису, прямо спросил он у детектива - вы все рассказали ему? - не дожидаясь ответа, задал, такой же внезапный и строгий вопрос Марисе.

Та опустила глаза и печально кивнула в знак подтверждения.

- Марк, вас же зовут Марк? - уточнил отец Ингвар - зачем вам такая жена?

Вертура был озадачен этим прямым требовательным взглядом и столь прямолинейным вопросом. Священник же оперся на свою палку обеими руками и теперь смотрел на детектива внимательно, строго и вопросительно. Детектив смутился, все мысли смешались в его голове. Ему стало страшно от того, что этот малознакомый ему человек там прямо требует от него ответа на такой важный вопрос, лежащий в сугубо иррациональной плоскости его мышления. Стала мрачной и напряженной и Мариса, отпустила руку Вертуры, поджала плечи. Печальное выражение появилось на ее лице, во взгляде читались сомнение и страх, все усиливающиеся с каждой секундой промедления детектива. Но, обернувшись к ней, заметив ее страх, он нашел в себе силы и ответил.

- Я хочу взять ее в жены. Увезти с собой в Мильду.

- Зачем? В Мильде нет подходящих девиц? - настаивал иерей. Взгляд его добрых серых глаз изменился, стал непреклонным и суровым, как у человека, готового взять и ударить в любой момент - или вы будете кормить ее обещаниями пока вы здесь, а потом сбежите, как делают все безбожники, трусы и проходимцы?

- Нет - все-таки собравшись с силами, твердо ответил детектив. Мысли спутались в его голове. Он взял Марису за руку и внимательно посмотрел в глаза иерею - я дал слово Анне, себе и Богу, чтобы все, что с ней произошло, никогда больше не повторилось. Каждому мужчине нужна женщина, что будет ему подругой и будет во всем оказывать ему поддержку и каждой женщине нужен мужчина, что будет ее другом, защитником, мужем и отцом ее детей... В общем... Я видел много всякого, я слышал об Анне много всего дурного, в некоторых вещах убедился лично, но я принял это решение и теперь намерен забрать ее в Мильду и жениться на ней.

- А что думаете вы? - дослушав детектива, кивнул Марисе иерей.

- Я не против - ответила та, тоже растерявшись от волнения и быстро прибавила - если он обманет, я его зарежу...

- Очень хорошо, с обманщиками так и нужно - кивнул ей отец Ингвар - благословляю на помолвку, а вот венчание не раньше чем через год. Но прежде вам обоим епитимья. Пятьдесят тысяч поклонов на двоих. Выполните, пишите мне, я поговорю с мэтром Дезмондом о снятии с Анны отлучения. Пятьдесят тысяч. И чтобы делали оба вместе.

Он поднялся со скамеечки. Встали и Вертура с Марисой, преклонили головы к благословению, поцеловали тяжелый стальной наперсный крест. Все втроем вышли из скверика. Отец Ингвар, попрощавшись, зашагал прочь по улице. Вертура и Мариса переглянулись.

- Пятьдесят тысяч поклонов ты понял? - строго спросила она у детектива - ты хоть представляешь, сколько это?

- А что это за дом? - оглядываясь на высокий забор и скрытый липами и вязом фасад, рассеянно поинтересовался он - почти как крепость...

Вахтер - человек явно военный, вооруженный мечом и пикой сидел в будочке у ворот в тени, внимательно наблюдал за ними.

- Ты что не знаешь что ли? - увлекая детектива подальше от ворот, раздраженно, бросила ему Мариса - это дом владыки Дезмонда, тут живет твой дружок Борис. Прячется от сэра Августа и леди Вероники. Она приглашает его на все приемы и банкеты, хочет посмеяться над ним, как над юродивым дурачком, а он все не приходит, как прокуратура игнорирует. Совсем ее вывел.

***

Когда они вернулись домой, уже начало темнеть. Рыжий закат заглядывал в окно. Холодало, сквозняк колыхал огонек керосиновой лампы на столе. Сидя рядом с ним, листая рыцарский справочник, Вертура обратил внимание на одну из статей со сложной, с многочисленными подписями, иллюстрацией выполненной в художественном стиле средневековой гравюры. Указал не нее Марисе.

- Служение Христу, что способно переломить любое проклятие, колдовство и злую волю. Это Лео такое любит, наука, математика, богословие через физику - кивнула она, встала рядом с детективом, положила руки ему на плечи. Он коснулся пальцами ее ладони. Что-то торжественное и прекрасное было во всем ее облике, словно какие-то необычные внутренние изменения произошли в ней за эти недели, одухотворив ее черты какими-то особенными спокойствием, красотой и величием, которые он впервые заметил в ее облике тогда, в ночь фестиваля, когда принцесса Вероника позвала их к себе во дворец.

Вертура спохватился. Достал из своей сумки чистый лист бумаги и написал на нем 'Поклоны', встал посреди комнаты, уставился на стоящие на полке в книжном шкафу иконы и крест. Задумался, подошел к ним, вытер тряпочкой красно-белую, в шашечку, лампаду, налил в нее масла, засветил фитиль. Снова встал посреди комнаты, не решаясь начать. Отчего-то ему стало неловко и стыдно от того, насколько глупо и нелепо он будет выглядеть со стороны.

- Ничего - подбадривая, сказал он себе - Христос за нас вообще распят был, так что не пристало христианину креста стыдиться.

Он встал на колени и, перекрестившись, поклонился лбом в пол, снова встал на ноги и повторил действие. Мариса какое-то время с недоумевающим скептицизмом смотрела на него, потом встала рядом, кинула плащ, чтобы не вставать подолом юбки на доски, собрала волосы в косу, и тоже начала делать поклоны.

- Где-то двести пятьдесят на двоих - когда она окончательно выбилась из сил, чуть улыбнулся, помог ей подняться на ноги Вертура и сделал пометку на листке - осталось всего... В общем, еще много. Ничего. Это самое меньшее, чем можно расплатиться здесь, на земле. Лучше так, чем вечно гореть в бездне.

Мариса кивнула, обняла его за плечи, в изнеможении повисла на нем . У нее был утомленный и полностью сокрушенный вид. За окнами уже стемнело. Последние отсветы заката еще расцвечивали уже почти совсем по- вечернему темно-синее ясное небо. Над Гиртой снова звонили колокола, возвещая о начале всенощной.

***

Ему снились книги. Множество книг с картинами и схемами. Он сидел за просторным, заставленным толстыми массивными томами, столом, в темноте, в окружении жарких, оплывающих свечей, листал страницы, видел какие-то схемы и таблицы, но не понимал не текстов, ни подписей к ним.

Перед его глазами проплывали исполненные в стиле старинной гравюры иллюстрации, аллегорические рисунки изображающие историю Творения.

На них он видел, как ангелы Божие, бесконечные потоки ужасного, обжигающего пламени в непроглядной глухой пустоте, как кисти художника в руках Господа Бога, рисовали, сплетаясь своими бесчисленными хвостами и шлейфами, составляли собой ткань мира, создавали вселенную. Видел Адама и Еву, на новой, сотворенной для них и подаренной им Творцом земле: как на циферблате огромных часов, на котором росли красивые деревья, стояли горы и текли реки. Крышкой этих часов были облака и небесные светила, а снизу его вращал, приводил все в движение, сложный, состоящий из множества шестерней, колес и шкивов, механизм. Он видел сатану, великого Архитектора, что, будучи смотрителем и главным механиком этих часов, позавидовав блаженной слепоте и счастью первых людей, пожелав погубить их, открыл им суть работы этих часов, показал им устройство мира и тайные рычаги управления им, чем навсегда сломал их души, отравив их ледяных дыханием разверзшейся под ногами бездны. Видел человека темных веков со светильником и крестом в руках, с тревогой вглядывающегося вперед, слепо бредущего, в кромешной темноте. Видел пришедшего ему на смену, человека античного, отвергшего Бога, посчитавшего себя центром вселенной, научившегося с помощью наук и знаний менять свое тело и окружающий мир, познавшего тайны материи и энергии, презревшего Бога и выродившегося в чудовище, подобное обладающим бесконечной силой повелевать ветрами и земной твердью, гасить и зажигать звезды, демонам. Видел как, обратившись ужасными тварями, эти, потерявшие свой первозданный облик и разум сущности пожирали друг друга в страшной междоусобной вражде. Видел пришедшие им на смену не менее жестокие и страшные разумные машины, что утилизировали последних уцелевших из тех, чьи предки когда-то назывались людьми. Видел картину, где Ангел Божий укрывал своей десницей, оставшийся от этих огромных часов, крошечный, озаренный светом, осколок земли с реками, морями и облаками в глухой бесконечной пустоте. По нему ходили люди, работали, служили, молились в храмах, растили хлеб, а снаружи, из внешнего мрака, на них таращились множеством ненасытных глаз, скалились, исполинские уродливые твари, наводили на них свои линзы и технические устройства, раскрывали пасти, готовые в любой момент наброситься, разорвать и пожрать их.