- Тебе нравилось? - внезапно перебил, спросил у нее детектив - ну все это...
Мариса вздрогнула и сжалась, словно ей думалось, будто она проговаривает свою исповедь в пустой комнате для себя, а не для постороннего человека. Ее дыхание стало тяжелым, взгляд помутнел, словно далекие воспоминания адскими выхлопами снова подступили к ее сердцу, но она с усилием воли сложила руку троеперстно и крестным знамением сбросила с себя эту нечестивую похоть теплой и зловонной, кишащей переплетающимися нагими человеческими телами, бездны.
- Да... - прошептала она совсем тихо - все было просто... Так не бывает в жизни. И сэр Генри покупал мне украшения, богатые одежды, мы вместе посещали дома и приемы уважаемых и богатых людей... И эти сессии, это было как... просто космически. Эти мужчины и женщины, сразу все... А потом как похмелье, расплата. Это было просто мерзко, хотелось пойти броситься в реку, и с каждым разом становилось все тяжелее и гаже на душе, но как и похмелье все эти терзания через пару дней проходили, и хотелось снова и снова чувствовать в себе и вокруг эти тела, сразу много мужчин. Такие перемены было невозможно терпеть. Я ненавидела их всех, но уже не могла без них, я приходила, не могла усидеть на месте... Ты сам все сегодня видел. Я маялась, ждала всю неделю, когда Генри соберет всех своих друзей, разденет, поставит меня перед ними, поставит на колени, на кровать посреди той комнаты с узкими окнами, тяжелыми коврами и низким потолком, как на мраморном алтаре. Отдаст меня им...
Вертура молча слушал, не пытаясь прервать ее речь.
- ...Или на диван у стены, спиной ко всем... - продолжала Мариса, ее голос стал тихим и глухим, словно пережитые когда-то чувства и образы рождали в ее сердце новые похотливые, затмевающие разум, мысли. Но она осеклась и, сжав руки детектива, сделала паузу и внезапно произнесла холодно и коротко.
- Я сожгла их всех. Встань, я покажу тебе.
Ее голос наполнился ненавистью, стал звенящим гулким и ледяным. Не понимая, о чем пойдет речь, детектив поднялся на ноги. Мариса взяла его за запястья. Ее лицо было охвачено волнением, но не тем похотливым бесовским пламенем, что сегодня он видел в ее глазах, когда через них на него смотрела кишащая уродливыми падшими тварями бездна, а ледяным, одухотворенным огнем, когда даже в самом вероломном грешнике на миг просыпается частичка Божьей силы, способная подвигнуть его на очень ответственное и праведное решение.
Что-то изменилось вокруг. Вертура не успел опомниться, на миг ему показалось, что они куда-то падают. Одной рукой он схватился за Марису, второй принялся отчаянно искать какой-нибудь опоры, но ни стола, ни кровати, ни спинки стула рядом больше не было. Вокруг стояла темнота, хлестал мокрый ледяной дождь, задувал ревущий, пронизывающий насквозь ветер, разрываемый необычайно резким и яркими электрическими вспышками, похожими на мерцание проблесковых маяков, что зажигают ночью на стенах примыкающих к морю укреплений.
- Это башня замка Гамотти! - перекрикивая рев ветра, звонко воскликнула Мариса - на северном берегу Керны!
Миг отчаяния - Вертура даже не успел спросить, что случилось, как они уже снова стояли в комнате, держась друг за друга, но уже в снова мокрой от дождя одежде. Теперь они очутились у стола, рядом с дверью. Вода стекала на пол с вмиг промокшего, накинутого поверх рубахи пледа. Марису трясло. Скинув с себя мокрое одеяло, она обессиленно упала на положенные перед жарким очагом подстилки, опустив плечи, уставилась в огонь, поджала под себя колени. Вертура сел к кровати на пол рядом с ней, крепко обхватил ее, притянул к себе, обнял ласково и нежно, коснулся подбородком ее волос. Она навалилась на него спиной, уткнулась затылком в его шею. Эти объятия, казалось, придали ей новых сил.
- Леди Хельга называет это принудительным калибровочным преобразованием. Я не знаю, как это работает... Просто в какие-то моменты это получается, когда мне очень плохо, или когда все бесит. Обычно, если просто захотеть, ничего не выходит, но сегодня получилось... О том что я так умею, знают только леди Хельга, Ева и теперь ты. Скорее всего, еще, мэтр Тралле, но он никогда никому не скажет, это только с виду он тупой и ленивый, на самом деле он совсем другой человек. Леди Хельга хотела бы сделать его начальником полиции Гирты, но там нужен политик и хитрец, типа сэра Гесса, а мэтр Тралле не справился бы... Я могу переместиться в то место, которое когда-либо видела. Еще дедушка говорил мне никогда никому не рассказывать об этом, иначе меня убьют, но скорее поймают, будут держать на сильнодействующих средствах. Кто-нибудь типа Загатты или Ринья для своих черных дел. У нас была няня в пансионе. Когда я была маленькой, она до полусмерти била меня, если я пыталась использовать свой дар, запрещала мне о нем даже говорить, шплепала по губам до крови. Я ее ненавидела. Но потом поняла, что она делала это чтобы меня спасти... Когда была очередная встреча я сказала что не смогу прийти. У друзей Генри тоже были подруги, которых они приводили с собой на эти сессии, как они называли эту мерзость. Так что в этот вечер они собрались без меня, а я была в отделе, старалась держаться на виду, заглядывала в кабинеты, чтобы все видели что я здесь, и никуда не уходила. Обычно в такие вечера Генри и его дядя, Натан Тарче, отпускали всех слуг и оставались со своими подельниками одни. Я переместилась в их дом, у меня были ключи от их дверей, а пока они все были заняты в большом зале с коврами, низкими потолками и узкими окнами с решетками на втором этаже, я заперла все замки, подожгла занавески и ковер на стене. Они были так увлечены наверху, что ничего не услышали, а когда пошел дым, то не смогли открыть дверь. Я забросила ключи в очко клозета, чтоб не было пути назад, думала остаться, сгореть вместе с ними, слышала их отчаянные и жалобные крики о помощи сверху. Они задыхались в дыму. Вокруг бушевало пламя. Если ты когда-нибудь видел, как горит комната, из которой ты не можешь выйти... Мне стало так страшно, что я неосознанно вернулась в комендатуру. Мэтр Тралле увидел меня, сказал поднятья к себе наверх. Он спросил, что у меня плохо с сердцем и налил крепкого, повел через весь второй этаж в кабинет к леди Хельге. Он догадался обо всем, он очень умный человек, но не сказал никому ни слова, ни тогда, ни на суде. Они сгорели все. Девять человек. Тут же меня осудили, что я вдова была в порочной связи с покойным Генри Тарче, которого хоронили всей Гиртой и все говорили, какой он был замечательный, честный и хороший человек. Меня хотели привлечь как виновницу пожара, но дело развалилось: все видели меня в комендатуре целый день. Но мне присудили плетей за блуд, самое большое количество, какое разрешает судебник, и публично отлучили от церкви. Хотя, пока Генри был жив, все видели нас на людях вместе, все всё знали и никто даже и не думал сказать ни слова осуждения ни ему, ни мне. При этом все были уверены, что именно я виновата в смерти этих людей, потому что только я одна осталась из всей той компании, что каждую неделю в пятницу, в день, когда распяли Христа, собиралась в том доме, хотя лучше бы я тогда тоже сгорела вместе с ними...
Она сделала паузу, словно ожидая ответа детектива, но он только пожал ее руки и кивком головы велел ей продолжать.
- А потом леди Хельга сказала, что я должна быть с полковником Лантриксом. Она просто приказала и все. Ей все равно, она не человек. Она такая же ведьма, как и Мария Прицци, она тоже жрет людей, хотя этого никто никогда не видел, а те, кто видел, мертвы. Но она другая, она из Столицы, не наша. Она никогда не ест со всеми, только пьет какой-то похожий на кровь напиток, но это не кровь, что-то другое, какая-то мерзостная химия. Она никогда не делает того, что делают обычные люди, она не расчесывается, не моет волосы, как будто они сами распрямляются и расчесываются, она не стареет. У нее нет запаха как у всех людей, кроме запаха ее благовоний и еще какого-то странного, как будто какой-то ароматической смолы... и когда она быстро ходит от нее веет жаром. У нее очень горячие руки. У людей так просто не может быть. Она тренирует Еву с мечом, и она всегда быстрее. Они занимаются с открытыми окнами и все равно в маленьком зале под крышей, в ее квартире, жарко так, как будто там горит костер или растоплена печь. Когда я жила с ними, она всегда приказывала мне тренироваться по утрам вместе с ней и Евой. Когда она движется, на ней не появляется ни капельки пота. Только усиливается этот запах смолы и становится очень жарко в помещении... Она и сэр Прицци убивают всех тех, кого прикажет сэр Вильмонт, но в отличии от сэра Августа и леди Марии, которыми все восхищаются, у которых ищут наставничества и покровительства, с которым все хотят дружить, леди Хельгу открыто сторонятся и ненавидят. Она приказала мне, чтобы я вступила в отношения с сэром Лантриксом. Тогда, три года назад, он был комендантом южной Гирты. Он не был дряхлым стариком, но был уже не молод, он был омерзителен мне во всем. Леди Хельга дала мне пилюли, я пила их и забывалась, когда он хватал меня своими красными ручищами и тащил в свою мокрую от пота, вонючую постель. Он тоже пил что-то, какой-то стимулятор... Подолгу мучил меня со всех сторон и никак не мог завершить начатое дело. Уставал, лежал с отдышкой, кряхтел, начинал, все сызнова... Я хотела бежать, но леди Хельга сказала, что я должна и все. Она дала мне прозрачную пластинку, сказала, что я должна открыть сейф полковника, достать бумаги и провести ей рядом с ними. Но я не могла открыть сейф, а полковник не допускал меня в свой кабинет. Как-то я спросила его о делах, и он с грубым смехом ответил, а может мне лучше присмотреть себе новую нарядную мантию, сапоги, плащ, или какое украшение, а не лезть в дела серьезных мужчин. Он не был гадом или дрянью... Скорее старым богатым, бесчувственным служилым человеком, который даже не понимал с чего бы это молодой женщине на тридцать пять лет младше его, вести с ним отношения. Он был уверен, что я с ним из-за роскоши и денег и, был со мной даже добр. Как с дорогой игрушкой, как с породистой кошкой или редкой птицей... Операция была назначена на одну из ночей. Леди Хельга дала мне бутылку вина, я должна была сказать, что купила ее ему в подарок. Я думала это снотворное, но оказалось что от нее он стал просто бешеным... С вечера я сказала слугам пойти домой, что мы собираемся провести вечер вдвоем и, когда они ушли, впустила Эдмона. Мне было очень страшно, что он убьет его, или что все повторится, как у Траче, я уже не во что и никому не верила... Но пока полковник мучил меня, развлекался с таким омерзительным остервенением и такой силой, что я думала что не выдержу и разобью ему голову, Эдмон проник в его кабинет, открыл его сейф и сделал копии всех бумаг. Через две недели его арестовали и увезли в замок Этны. Эдмон сказал, что на сейфе стоял контрольный механизм оповещения, который запускал систему безопасности, если пытались открыть его, пока полковник не дома или спит. Я дала показания под присягой в суде, что полковник не посвящал меня в свои дела, и они очень легко удовлетворились этим ответом. Видимо это была заслуга леди Хельги. Но мне опять дали плетей за то, что я вдова и была с мужчиной... Грозились в следующий раз побить камнями у позорного столба. Если бы они знали как все было на самом деле... Но все кто знал, молчали и все обвинения рассыпались. Протокол вели мэтры Алькарре и Глотте, в чьих свидетельствах никто никогда не посмеет усомниться. Все догадывались, показывали на меня пальцем, сторонились, потому что я сгубила не просто еще одного влиятельного, доброго и достойного человека, но еще и честного, уважаемого полицейского.
