Хельга Тралле кружилась в танце по комнате. Длинные полы и рукава ее мантии переливались алым с золотом, стремительным потоком. Вместе с растрепавшимися волосами летели по ветру, и, глядя на ее ловкие, летящие, плавно и умело, с идеальной точностью, переходящие от одной фигуры к другой движения, инспектору даже показалось, что танцуя под его музыку, она смеется и, залюбовавшись этой порхающей в сумерках фигурой, замечтавшись о ней, он взял неверный аккорд и, резко оборвав мелодию, испуганно и растерянно, как мальчишка, отдернул руки от инструмента, смутившись, что сам же и разрушил эту прекрасную и завораживающую картину, но Хельга Тралле сделала стремительный шаг и уже была подле него. Полы ее мантии разошлись от движения, обнажив белый с красным ворот нижней рубахи. Нательный крест на цепочке выпал поверх одежды. Волосы растрепались, ее глаза, фосфоресцируя в темноте, вспыхнули прямо перед ним.

- Тогда играл сэр Роместальдус! - сказала она тихо, восхищенно и торжественно. Ее дыхание не сбилось ни на секунду, только, казалось лицо, и руки были разгорячены настолько, что инспектор невольно отшатнулся, побоявшись, что обожжется, если прикоснется к ним и, что еще немного, и она вся вспыхнет словно охваченный огнем феникс из какой-то фантастической, давно забытой легенды.

- Да, тот самый танец. До сих пор раскаиваюсь, до сих пор помню... - горько кивнул полицейский и, словно бы нерешительно протянув руку, коснулся ее ладони. Она была действительно горячей, намного жарче, чем рука человека разгоряченного самой тяжелой болезнью. И казалось, что даже в просторном зале с открытыми в уже почти по-осеннему холодную ночь, окнами стало тепло, как будто затопили печь. Хельга Тралле не отвела ладони. Улыбалась, заглянула в лицо инспектору.

Он встал, обнял ее за плечи и ласково привлек к себе. Она прильнула к нему, прижалась щекой к его широкой груди. Так они стояли минуту или две. Он гладил ее волосы и плечи. Она замерла, из ее глаз катились горячие, обжигающие его даже через толстую шерстяную мантию и рубаху, слезы. Инспектор нахмурился еще больше, напряг скулы и веки, как будто бы тоже пытался удержаться от накативших на него горести и волнения, но пересилил себя, еще крепче сжал ее плечи. Так прошло еще совсем немного времени. Хельга Тралле отняла от его груди голову, взяла его за запястья, откинулась назад, заглянула в лицо. Ее волосы рассыпались по плечам, внутренний огнь начал утихать. Дышащий нестерпимым жаром облик снова стал прекрасным, величественным и застывшим, как на портрете, когда мастер старается запечатлеть в том, чье изображение он рисует, все самые лучшие и благородные стремления, чувства и мысли.

- Зачем все это? - с трудом пересиливая себя, одними губами прошептал инспектор - ты же знаешь...

- Да - кивнула она в ответ.

Он покачал головой, но не выпустил ее руки.

- Если тебе больно, я могу уйти - прибавила она, лаская своими ладонями его широкие плечи. В ее непроницаемых глазах по-прежнему горел тот таинственный и одновременно печальный и теперь немного безумный колдовской огонь, так не сочетающийся с ее обычным строгим и деловым видом.

- Просто побудь тут немного. Этого будет достаточно. Ничего страшного не случится - сдавленно и глухо прорычал, ответил ей полицейский, и, совладав наконец со всей той бурей эмоций и чувств, что на эти секунды страшной гримасой исказила его лицо, скептически прищурился и склонил голову - пойдем на улицу, прогуляемся, посидим на стене у реки. Я возьму плащ, вино и печенье.

- Пойдем - кивнула она и прищурилась так, что морщинки появились у краешков ее глаз и на лбу, глядя в его, счастливое лицо, как будто помолодевшее за эти минуты на много-много лет - пригласить куратора безопасности Гирты, попить вина с печеньем на полуразрушенном бастионе. В этом городе даже Августу такое не под силу.

***

Молодой кавалер, опрятный юноша шестнадцати лет со светлыми волосами, собранными в сложный модный пучок и в бело-голубой мантии цветов принцессы Вероники, проводил Вертуру и Марису в их комнату. Дворец стоял на скале и многие комнаты для гостей были устроены ниже уровня парка, смотрели окнами с высоты отвесного склона на крыши и улицы южных районов Гирты. Но детектив нисколько не был против - совсем наоборот, столь скромный по герцогским меркам и королевский по меркам, его, Вертуры, прием настолько смутил его, что он едва не начал расшаркиваться, извиняться и заискивать перед юным пажом принцессы.

Чистая, отделанная на столичный манер в светлые тона, комната, которую отрядили Вертуре и Марисе, была не очень большой, но достаточно просторной настолько, чтобы почувствовать себя в богатом и щедром жилище. Прямо посредине комнаты, спинкой к стене, ногами к окну, стояла большая мягкая, укрытая бежевым мягким но плотным пледом машинной выделки постель. Ближе к входной двери, рядом с кроватью, располагались, прозрачный, из толстого стекла и изогнутых в замысловатом узоре металлических трубок, выполненный тоже на столичный манер, стол и исполненные в подобном виде, похоже из одного гарнитура, два табурета и трубчатое глубокое кресло с плетеной спинкой. По углам комнаты на украшенных лепными цветами и листьями кронштейнах висели, радовали глаз, создавали почти что домашний уют, вазы с красивыми комнатными растениями, названия которых детектив когда-то знал, но потом забыл. Скрытые под стенными панелями выше человеческого роста светильники, перевернутыми конусами подсвечивали обои и белый потолок, наполняли комнату мягким уютным светом.

Картину довершали толстый лохматый, как какая-то взъерошенная шкура, ковер перед постелью, на который, поднимаясь ото сна, так приятно ставить босые ноги и большое, во всю противоположную входной двери стену, зеркало, что, отражая перспективу, создавало то самое чувство простора, и за раздвижной панелью которого скрывался, опять же исполненный на столичный манер, стенной шкаф-купе.

Но что больше всего порадовало Вертуру, так это, балкон с видом на крыши и улицы Гирты, что открывался с высоты отвесного скального обрыва, на краю которого стоял герцогский дворец. Наддав на пластмассовую ручку и откатив в сторону раздвижную раму, отодвинув с дороги табурет, что стоял за ней, детектив выглянул за высокий бетонный парапет. Над городом уже стояла ночь, летел прохладный морской ветер. Под утопленным в стену, огороженным с обеих сторон литыми бетонными перегородками, балконом зияла темная скальная стена. Детектив еще подметил про себя, что внизу, под скалой, темнеют какие-то густые заросли, а между высоких каменных заборов, разделяющих какое-то непроглядно-сумрачные темные дворы, растут огромные разлапистые кусты и деревья. Что темные, как будто доходные, дома стоят тесной стеной, зажимая своими черными, едва освещенными светом газовых фонарей фасадами кривую и узкую, огибающую холм Булле по основанию с юга, улицу, а за ней находится какая-то крепостная стена и начинается еще один темный обрыв.

Дальше, за домами стояли еще дома, а за ними город с востока на запад пересекала широкая и ярко освещенная улица - та самая, генерала Гримма, на которой далеко по правую руку, за проспектом Рыцарей, стоял дом, в котором жил детектив.

Пришла та самая девица, Регина, которую Вертура и Мариса видели на банкете. Весь вечер она бегала по залу, выполняя то одно, то другое поручение принцессы Вероники. Облаченная в опрятную багровую с золотом мантию, черную жилетку и красное платье, с длинной светло-русой косой за плечами из которой было выпущено несколько прядей, что красиво обрамляли ее молодое, румяное лицо, с видом полновластной хозяйки дома, она вошла в комнату, раскрыла стенной шкаф у зеркала, начала стелить постель. О чем-то весело заговорила с Марисой, с которой они тут же нашли общий язык, засмеялись над какой-то понятной только им девичьей сплетней, завели свою веселую, бестолковую, но очень важную беседу. Открыла дверь у дальней стены, продемонстрировала за ней ванную комнату с краном с горячей водой, а рядом свежие чистые рубахи и полотенца, ароматную соль, шампунь налитый в манерный, столичной выделки флакон и терпкое ягодно-травяное мыло.