– Но… – начинаю я; не важно, кто зарабатывает деньги, она в них купается, – они ведь твои родители. Это значит, что ты точно не бедная, ведь так?

Она снова испепеляет меня взглядом.

– Я не говорила, что я бедная. Но деньги их. Если бы не родители, я бы так не жила.

– Еще бы. Если бы не родители, я бы не оказался в Нью-Йорке. Они все решают за нас, пока мы не вырастем и не съедем.

– К несчастью.

– Но ты можешь этим наслаждаться!

Она опять смотрит на меня, как на последнего идиота.

– Чем тут наслаждаться? Они родили нас только для того, чтобы сохранить фамилию, дурацкую выдуманную фамилию, а еще чтобы мы были их идеальными мини-копиями. Конечно, у них ничего не вышло, но ты удивишься, когда узнаешь, какими тщеславными бывают люди. Я бы не удивилась, но ты у нас всему удивляешься.

– Это из‐за кукурузы, которой меня пичкают. От нее я становлюсь страшно доверчивым. Ее обрабатывают инсектицидами, наверняка все дело в них.

Она тихо всхрюкивает.

– Ты почти засмеялась!

– Нет, – говорит она, прикрывая рот рукой. – Я даже не улыбаюсь. Идем.

Я иду за ней, недоумевая, почему она так язвит насчет своих родителей.

– Это спальня Майи и Сеймон.

Дверь в спальню закрыта, на ней нарисованы серп и молот. Я молчу.

– Это Майя нарисовала. Как‐то связано с Сибирью.

Мне явно лучше не задавать вопросов.

– Они живут в одной комнате?

– Им так нравится. Они всегда все делают вместе. Есть только одно различие – Сеймон танцует, а Майя играет в теннис. В остальном они настоящие двойняшки. А вот их кабинет.

Дверь открыта. Я замечаю два письменных стола, стулья, кресла-мешки, книги, планшеты, аквариум, плакат на всю стену с рыбами и другой морской живностью. Над одним письменным столом висят постеры красивых азиатских поп-звезд. Над другим – прибитая гвоздем лошадиная подкова.

– Это китайский? – На стене напротив входа я замечаю большой лист пергамента с каллиграфической надписью.

– Корейский. Мой папа кореец. Мы сто раз бывали в Корее. У нас родственники в Сеуле.

Я знал об этом. Джина усыновили белые американцы, сделавшие все, чтобы он выучил корейский и прекрасно знал историю и Кореи, и США. Они поддерживали связь с его биологической матерью.

– Моя спальня. – Закрытая дверь без единой наклейки. – А это мой кабинет.

Пол черный. Я вхожу следом за ней и чувствую, что покрытие под ногами пружинит.

– Как в спортзале. Круто. Какими боевыми искусствами ты занимаешься?

– Никакими. Не рвусь заработать себе какой‐нибудь там черный пояс. Я актриса, забыл? Актер работает всем телом. Так что я понемногу занимаюсь всем – карате, фехтованием, боксом, гимнастикой. Помогает поддерживать форму.

– Тогда понятно, что здесь делает беговая дорожка.

– У меня не всегда есть время бегать на улице. Беговая дорожка – более или менее приемлемая замена.

У меня чуть не срывается с языка: «Давай иногда бегать вместе». На Манхэттене вдоль набережных проложены дорожки для бега.

– Идем на террасу.

– Если тут есть терраса, – бормочу я.

– Терраса есть, – отзывается от двери Майя.

Мы с Лейлани вздрагиваем.

– Где Роза и Сеймон? – спрашиваю я, вдруг забеспокоившись.

– Папа показывает им фокусы.

Лейлани тяжело вздыхает. Майя хихикает.

– Розе хотелось посмотреть. А Сеймон решила быть гостеприимной и посидеть с ней.

– Бедная Сеймон. Она слишком добра.

– Роза танцует, – заканчивает свою фразу Майя, словно это что‐то объясняет.

– А, – говорит Лейлани.

– Она тоже ходит к Маккендрик.

Эту фамилию я уже точно слышал.

– Роза и Сеймон будут вместе ходить на танцы?

– Ага, – говорит Майя. – После этих дурацких фокусов мы пойдем плавать. Я пообещала найти всем купальники.

– Так у вас есть бассейн?

Лейлани прикрывает рот рукой. Майя хихикает. У них есть терраса. С видом на город. На крыши соседних домов, некоторые – с зеленым газоном, водонапорные башни, бельевые веревки.

– Предков мы сюда не пускаем, – говорит Майя. – Это наша терраса. Видишь ту церковь? Вон ту крышу? Какая‐то тетка все время выводит туда свою собачку, чтобы та сделала свои дела. И никогда за ней не убирает. Наверное, там ужасно воняет. Мы никогда не видели эту собаку на улице. Никто с ней не гуляет. Бедная.

– Но как они попадают на крышу? – Крыша плоская, с двумя шпилями по сторонам, но я не понимаю, как на нее можно подняться.

Лейлани внимательно смотрит на меня.

– Через дверь.

– Это католическая церковь, – говорит Майя, словно это многое объясняет, но я все равно ничего не могу понять.

– Вы этим тут занимаетесь? Подсматриваете за соседями?

– Все так делают, – говорит Майя. – Правда, мы еще не видели ни одного убийства.

– Майя не теряет надежды.

Роза бы тоже не теряла.

– У Мистера-Курит-Слишком-Много был сердечный приступ. – Майя указывает на многоквартирный дом рядом с церковью: там, на пятом этаже, на ступеньках пожарной лестницы, курит какой‐то мужчина. – Я уверена, что ему после этого запретили курить, но он всегда там торчит. Зажигает одну сигарету от окурка другой. Как. Это. Ужасно. Мы видели, как приехала скорая. У него лицо стало лиловое. Яни из углового магазина говорит, что у него сердце остановилось. Он умер. Можешь себе представить?

– Могу, – говорит Лейлани.

Майя не обращает на нее внимания.

– А теперь он снова там и курит, как раньше. Яни говорит, он покупает только вяленую говядину, шоколадки и сигареты. Еще она говорит, что ему всего сорок три. Значит, он младше наших родителей!

– Он выглядит как наши бабушка с дедушкой.

– Прабабушка с прадедушкой.

– Как прабабушка и прадедушка мумий из Музея естественной истории.

Майя хохочет.

– Давайте поиграем в прятки?

– Нет, – говорит Лейлани. – Мне не пять лет. И я не пьяна до полусмерти.

– А я люблю играть в прятки. – Майя поворачивается ко мне. – Хочешь поиграть?

– Хм, – говорю я. – Может, позовешь Розу и Сеймон?

Майя пожимает плечами.

– Они еще смотрят фокусы.

– Но ведь когда много народу, играть веселее?

– Ну да.

– А тут, наверное, здорово играть, – говорю я. – Так много мест, где можно спрятаться.

Лейлани издает какой‐то невнятный звук.

– Что?

– Ей одиннадцать, а не пять.

– Но здесь правда весело прятаться. Можно залезть на потолок. Почему ты не любишь веселиться, Лейлани?

Лейлани снова хрюкает.

– Я ненавижу Веселиться с большой буквы В по той же причине, по которой ты ненавидишь идиотские поп-группы, которые слушает Сеймон. Потому что это зло и бред.

Майя смеется. И я тоже. Лейлани выдавливает из себя улыбку. Интересно, она вообще когда‐нибудь смеется? У Лейлани жужжит телефон.

– Это предки. Твои родители уходят. Похоже, мы будем встречаться за бранчем каждую неделю. Вот радость‐то.

Мы спускаемся вниз. Прощаемся.

– Завтра в десять утра! И давайте скорее договоримся о том, когда устроим новоселье, – говорит Джин.

Роза и Сеймон обнимаются на прощание и заявляют, что они теперь лучшие подруги. Майя закатывает глаза, пока взрослые на нее не смотрят.

– Надо научить вас всех пользоваться автоматическим инжектором. Это просто. Пришлю вам ссылку на видео, – говорит Джин. – Я думаю, они будут проводить вместе много времени.

– Чем пользоваться? – спрашивает Дэвид.

– Автоматическим инжектором. Вдруг Сеймон станет плохо от арахиса.

– Смотрите! – говорит Роза, вытаскивая что‐то из кармана. – Сеймон подарила мне такие же перчатки, как у нее. Мне не нужно их носить, потому что у меня нет аллергии. Но мы теперь перчаточные близнецы. Какие они красивые!

Она надевает перчатки и снова обнимает Сеймон.

– Пока, Че, – язвительно говорит Лейлани. – Приятно было познакомиться.

– Аналогично, – совершенно искренне, в отличие от нее, отвечаю я.

– Почему мы не остались поплавать? – спрашивает Роза, когда мы выходим на улицу. – Почему у нас нет бассейна?