Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Вот видишь? – говорит Роза. – Я беспокоюсь о других людях. Я помогла этой женщине. Какая награда мне за это полагается?

– Помощь другим людям и есть награда.

Роза закатывает глаза. Так она делает только в разговорах со мной.

– Я считаю, что стюардесса должна была подарить мне свои серьги.

Я откидываюсь в кресле и продолжаю слушать про Мохаммеда Али. Его еще зовут Кассиус Клей, он пока не стал профессиональным боксером.

Роза смотрит какой‐то фильм. Я не поворачиваюсь к ней, не пытаюсь взглянуть на ее экран. Может, она хоть ненадолго забудет про кнопки. Кассиус Клей только что выиграл золото на Олимпийских играх. Пьяный сосед, пошатываясь, встает в проходе. Он спотыкается и, чтобы не упасть, хватается за мое кресло. От него разит пóтом и алкоголем.

– Эй, девчушка, – говорит он, пялясь на Розу, – а у тебя красивые волосы. Как у Ширли Темпл. Но ты вряд ли знаешь, кто…

Роза показывает ему язык.

– Она знает, кто такая Ширли… – говорю я, но мужик уже волочит ноги по направлению к туалету: он явно тут же забыл, о чем говорил.

Стюардесса, разговаривавшая с Розой, идет по дальнему от нас проходу и наклоняется к женщине, к которой приставал выпивоха. Мы не слышим, о чем они говорят, но женщина тут же собирает свои вещи и вслед за стюардессой уходит в переднюю часть самолета.

– Ее пересадили в первый класс, – говорит Роза. – Это сделала я. Я ее спасла. Меня тоже должны посадить в первый класс. Вот что должно стать мне наградой.

Моя очередь закатывать глаза.

– Макбранайты должны были отправить нас первым классом, – говорит Роза. – Они богатые. Спорим, сами они летают первым классом.

Макбранайты – самые старые друзья Салли и Дэвида. Они знают друг друга с тех пор, как им было столько лет, сколько сейчас мне. Макбранайты вызвали нас в Нью-Йорк, чтобы родоки открыли там фирму. Мои родители уже открыли кучу фирм. Они в этом деле специалисты. Они открывают фирму, потом продают ее и переезжают на новое место.

– Ее они пересадили. Но как они накажут его? Жаль, что в самолетах нет тюрем.

– Может, они ему в кофе плюнут.

– Этого недостаточно.

– Я шучу, Роза. Они не станут этого делать.

– Жаль.

– Мир не всегда справедлив, сестричка.

– Кто-кто не всегда справедлив? – спрашивает Салли, перегибаясь через меня, чтобы поцеловать Розу. – Как поживают мои дорогие дети?

– В бизнес-классе просто здорово, – говорит Роза. – Мне нравятся места для богатых. Давайте всегда летать бизнес-классом.

Салли смеется:

– Я не против.

– Пусть Макбранайты за нас платят, – продолжает Роза. – Но в следующий раз попроси посадить нас в первый класс.

Салли фыркает.

– Я хочу посмотреть, как там все устроено. Представь, сколько там разных кнопок! – Роза жмет на кнопку и поднимает спинку своего кресла, затем снова жмет на нее и опускает спинку.

– Похоже, ты изучила все кнопки.

«Как и всегда», – не говорю я.

– Дэвид занимался тем же, но теперь он спит.

Мы с Салли обмениваемся понимающими улыбками.

Дэвид может заснуть где угодно.

– Я посмотрю все фильмы, – говорит Роза.

– Тебе не нужно в туалет?

– Салли! – восклицает Роза. – Я уже не маленькая, мне десять лет. Я сама могу сходить в туалет.

Салли поднимает руки, словно сдается:

– Хорошо, хорошо. Ты сама можешь сходить в туалет. – И тут же шепчет мне на ухо: – Приглядывай за ней.

Я всегда за ней приглядываю. Салли наклоняется, целует Розу, потом коротко обнимает меня:

– Поспи!

Мимо вновь плывет запах алкоголя.

– Он очень плохой человек. – Роза смотрит, как пьянчуга валится в кресло. – Но его никак не наказали, – добавляет она, закрывает глаза и мгновенно засыпает. Прямо как Дэвид.

Наш сосед отключился. У него открыт рот. Я просто уверен, что он храпит.

Я смотрю подряд все фильмы про бокс и надеюсь, что засну раньше, чем они кончатся. Я думаю обо всем, о чем обещал себе не думать. Например, о том, что сейчас мы летим в Нью-Йорк, а не домой. О том, сколько времени пройдет, прежде чем я смогу вернуться в Сидней. О том, что вскоре после того, как мы приземлимся, мне исполнится семнадцать. Праздновать я буду с Розой и родоками. Еще один дерьмовый день рождения. Сколько их у меня уже было. Но в основном я думаю о Розе, о том, что она никогда не поймет, почему я заставляю ее держать столько обещаний. Как объяснить ей, что быть хорошей – не игра?

Мне не сидится. Воздух в салоне пахнет пластиком. Я допиваю остатки воды, но в горле все равно сухо. Убедившись в том, что Роза спит, я иду в зону между нашим салоном и эконом-классом. Шторы в проходе задернуты. У белой пластиковой барной стойки стоят белые пластиковые вращающиеся стулья. Я наливаю себе воды, ставлю ногу на подножку стула, чтобы растянуть голень. Пью, растягиваю другую голень, доливаю воды. Даже после четырех стаканов язык так и липнет к нёбу.

Теперь надо отжаться. Я быстро делаю двадцать отжиманий, пока в проходе никого нет. Пока Роза не проснулась. Я обхожу по кругу салон бизнес-класса. Дэвид спит. Салли читает. Она улыбается, увидев меня, сжимает мне руку и продолжает читать. Роза спит в той же позе. Рот у нее приоткрыт, она легко, ровно дышит. Она похожа на ангелочка. Я прохожу по салону эконом-класса: пассажиры скорчились в креслах, которые едва можно откинуть. При этом почти все спят. Я никогда не мог тут спать. Я не могу так долго сидеть на одном месте. К тому же я всегда присматриваю за Розой и с ужасом жду, что еще она выкинет.

Перед вылетом я не спал почти всю ночь – болтал с Джорджи, Джейсоном и Назимом, мы не вспоминали о Розе, но я знал, что мог бы заговорить о ней, если бы мне захотелось излить душу. Мы знаем друг друга с тех пор, как нам было по пять лет. Мы познакомились на занятиях кикбоксингом для детей. Точнее, там я познакомился с Джорджи и Джейсоном. Назим с Джейсоном были лучшими друзьями по детскому саду. Скоро мы все стали не разлей вода. Когда я окажусь в Нью-Йорке, общаться с ними будет сложнее. Разница во времени между Сиднеем и Бангкоком всего три часа, а Нью-Йорк отстает от Сиднея больше чем на полдня.

Я делаю еще круг по салону бизнес-класса, хоть и боюсь, что зря так надолго оставил Розу. Сердце у меня начинает биться чаще – но нет, она все еще крепко спит. Салли тоже заснула. Спят все, кроме меня. Я смотрю еще один фильм. В нем нет ни одного поединка. Мы выйдем из самолета последними. Мы всегда последние, потому что Дэвид не любит спешить. Не важно, что я уже из кожи вон лезу, лишь бы размять ноги, пробежаться, мы все равно делаем так, как хочет Дэвид.

Когда мы наконец идем по трапу, пьянчуга – теперь он уже с похмелья, – раскрасневшись и тяжело дыша, бежит нам навстречу, расталкивает нас, торопясь попасть обратно в салон.

– Ну и грубиян, – замечает Салли.

Роза смеется. Я тоже готов рассмеяться. Мы почти добрались, а Роза так ничего и не выкинула.

Час спустя, когда мы уже прошли паспортный контроль и получили багаж, нас подводят к машине – самой большой из всех, в которых я когда‐либо ездил. Мы с Розой садимся назад. Перед нами телеэкраны, пульт, бутылки с водой, бумажные платочки, пакетики орешков. Мы словно снова оказались в самолете. Я готов заорать.

Родоки сидят в среднем ряду, возле небольшого холодильника. Они обсуждают, насколько правильно будет выпить сейчас вина, и неохотно решают, что это будет неправильно. Роза жмет на кнопки. Я гляжу в окно, хотя в нем видна только машина, припаркованная рядом с нашей. Глаза жжет. У меня устали даже пальцы на ногах.

– Снова кнопки для богатых.

– Во всех машинах есть кнопки, чтобы открывать окна, – бормочу я, не глядя на нее.

– Не такие, как…

– Дождь сильный, – говорит водитель, заводя машину. – Окна открывать не советую.

Роза жмет на кнопку, окно закрывается. Мы выезжаем на шоссе. Слышен лишь рокот двигателя, шум машин, свист ветра. Я откидываюсь на спинку сиденья, гляжу в мрачную, влажную тьму, которую время от времени расцвечивают размытые огни. Вряд ли мы увидим сейчас панораму Нью-Йорка. Похоже, мне на это плевать, что, наверное, хреново.

2
{"b":"646434","o":1}