– Да?

Я понимаю, что она меня не узнала. Красные цветы у нее на платье – это тюльпаны.

– Привет, – говорю я, ощущая себя последним идиотом. – Мы виделись на занятиях боксом. В зале на Хьюстон-стрит.

– Хау-стон, – поправляет она.

Я чувствую, что краснею, и прыщи у меня на лице наливаются кровью.

– Она так называется? Я не знал. Думал, это от названия города, – бормочу я.

Соджорнер улыбается.

– Ты тот новый парень. С джетлагом. Тебе лучше?

Я киваю:

– В целом да, хотя я умудрился неправильно прочитать название улицы. Но через пару дней все наладится.

Вчера волосы Соджорнер были туго собраны на затылке. Сегодня они распущены и шаром окружают голову. Губы накрашены в тон тюльпанам. На занятиях она была без макияжа. Она красивая, но как будто не та же, что вчера.

– Я не узнала тебя в обычной одежде, – говорит она; как мило с ее стороны, мы ведь действительно только познакомились. Точнее, и не познакомились толком. Интересно, она знает, как меня зовут? – Ладони у тебя не замотаны, со лба не течет пот. И вообще, ты в рубашке.

Я смотрю на свои руки. Вокруг костяшек пальцы немного красные.

– Я примерно то же подумал о тебе.

– Ага. Каждый раз, когда я надеваю платье и крашу губы, мне кажется, что я маскируюсь.

– Не слишком удачно. Я тебя сразу узнал. – Наверное, это звучит странно, ведь я едва с ней знаком.

– Ты не поверишь, но парни из зала почти никогда не узнают меня на улице.

Я точно узнал бы ее в любой одежде. Она идет так легко и непринужденно, словно при ходьбе у нее не задействована ни одна мышца. Мало кто так двигается.

– Куда направляешься? – Надеюсь, я не слишком откровенно на нее пялюсь. Но, скорее всего, я пялюсь слишком откровенно.

– В церковь. А ты?

– Просто гуляю. – Она ходит в церковь? – Мы только переехали. Я исследую Алфабет-Сити. – Я мог бы сказать, что гуляю с семьей, что мы сейчас впервые встретимся со старыми друзьями Салли и Дэвида, но мне не хочется рассказывать о Розе. Это не ложь. Я и правда гуляю. – Я еще толком не знаю этот район.

– Для начала запомни: только старики называют наш район Алфабет-Сити. Это Лоуисайда.

– Лоуи… что?

Соджорнер с улыбкой закатывает глаза.

– Как это пишется?

Она произносит название по буквам, и я записываю его себе в телефон. Потом поищу в сети.

– Я дала тебе пароль, потому что ты тут новичок.

Я улыбаюсь. Пожалуй, слишком долго. И думаю о том, что Нью-Йорк для меня полная загадка, а в нашем районе, Алфабет-Сити, Ист-Виллидж, или Лоуи-как‐там-его, полно улиц, по которым я еще ни разу не ходил. Я хотел бы пройтись по ним с ней.

– Тут полно белок, – говорю я, а она в тот же миг спрашивает:

– Ты давно занимаешься боксом?

– С тех пор, как мне исполнилось…

– Это твоя сестра?

Сердце подпрыгивает у меня в груди. Я оборачиваюсь. Роза идет к нам на цыпочках, кудряшки колышутся в такт шагам. Она словно сошла с рекламной картинки. Светлые волосы, голубые глаза, розовые щеки, ямочки, широкая улыбка. В качестве подсказки она, как всегда, держит в руках свою маленькую белую сумочку с портретом Ширли Темпл.

– Она очень на тебя похожа.

Мы с Розой вообще не похожи. Мы оба светловолосые, но на этом сходство заканчивается. У меня прямые, густые волосы, как у Дэвида. И нос как у Дэвида. У Розы нос Салли. Глаза у меня гораздо темнее, чем у Розы, – совсем синие, как у Салли.

– Я Роза Клейн, – говорит Роза, протягивая руку.

Соджорнер пожимает ее ладошку. Я стою рядом и понимаю, что должен был представить их друг другу.

– Очень приятно с тобой познакомиться. Я Сид.

Сид?

– Ты красивая, – говорит Роза, включая ямочки на щеках. – Мне нравится твое платье. Черный с красным смотрятся просто великолепно.

– Спасибо. Мне тоже нравится твое платье.

Роза делает реверанс. Это еще откуда? На танцах научилась? Они там делают реверанс?

– Мы с Сод… Сид вместе занимаемся боксом, – в конце концов выдавливаю я.

– Тебе нравится бить людей до крови? – спрашивает Роза.

Соджорнер смеется.

– Ты ломала кому‐нибудь нос?

– Однажды.

– Было весело?

– Весело? Нет. Но я была рада, что выиграла тот поединок.

– А что, если бы ты кого‐то убила?

Интересно, где Салли и Дэвид и почему они отпустили Розу одну. Будь они рядом, Роза не стала бы задавать такие вопросы.

– Это было бы ужасно. Но такое редко случается. Даже в НФЛ умирают чаще, чем на ринге.

Интересно, это правда?

– Бокс совсем не так ужасен, как кажется. Все дело в умении себя контролировать. Если ты решишь нанести удар, потому что злишься, ты наверняка проиграешь. Хорошие боксеры не выходят из себя. Я не хочу причинять людям боль. Я не для этого занимаюсь боксом.

Интересно, что об этом думает Роза, ведь сама она всегда хочет причинять людям боль.

– Я люблю все контролировать.

Вот это правда.

– Мы все это любим, – говорит Соджорнер.

Она улыбается Розе так, словно считает ее очаровательной, и у меня обрывается сердце. Я люблю Розу, но мне грустно, когда кто‐то еще проникается к ней симпатией. Неужели люди не видят, какая она на самом деле?

– Тебе приходится оправдываться за то, что ты занимаешься боксом? – спрашивает меня Соджорнер. – Или только у девушек такие проблемы?

– Я все время оправдываюсь. Родителей бесит, что я боксирую.

– А у вас в зале есть еще девушки? – перебивает меня Роза.

Соджорнер смеется:

– Конечно. Я тренируюсь вместе с лучшей подругой, ее зовут Джейми.

– У тебя есть лучшая подруга? – спрашивает Роза, вкладывая в свои слова всю тоску, на которую способна.

– Пожалуйста, – бормочу я. Вряд ли они меня слышат.

– Ну да, – говорит Соджорнер, – а у тебя нет?

Именно этого ждала Роза.

– Наши родители часто переезжают с места на место, мы на домашнем обучении. Нам сложно завести друзей, – говорит Роза с едва слышным надрывом в голосе.

Соджорнер смотрит на меня.

– Иногда мы и правда учимся дома, – говорю я. – Но чаще всего мы ходим в обычную школу. Роза любит преувеличивать. Где Салли и Дэвид? – спрашиваю я у Розы. – Мы еще не опаздываем?

Соджорнер смотрит на экран своего телефона:

– Мне тоже пора. Будешь в зале в понедельник?

Я киваю:

– Вечером. А ты?

– И я. Увидимся.

– Пока, Сид, – говорит Роза. – Было приятно с тобой познакомиться.

Соджорнер улыбается, машет нам рукой:

– До встречи.

– Пока, – говорю я. Я не смотрю ей вслед, а хотел бы.

– Ты что‐то пересластила, – бросаю я Розе, убедившись, что Соджорнер уже далеко. – И где родоки? Мы должны быть на месте через пять минут. Дэвид взбесится, если мы опоздаем.

Вместо ответа на мое замечание о том, что она подхалимничала с Соджорнер, Роза говорит, что ей должны разрешить сыграть в шахматы с парковыми завсегдатаями.

– Дэвид говорит, они жульничают. Но я точно играю лучше, чем они. Я их перехитрю.

В этом я не сомневаюсь.

Мы обнаруживаем родоков на другом конце парка, они говорят о политике с каким‐то белым стариканом, раздающим анархистские листовки. Они даже не заметили, что Роза пропала. Дэвид машет нам рукой:

– Готовы?

Они прощаются с анархистом, тот что‐то бурчит им вслед.

– Нам туда, – говорит Салли, глядя в телефон. – Я так рада, что вы с ними наконец‐то встретитесь. А вы?

Роза говорит, что она очень рада, и, чтобы подчеркнуть свою радость, включает ямочки. Я вымучиваю улыбку. Я почти уверен, что дочери Макбранайтов окажутся избалованными засранками. Они с рождения получают все, что только захотят. Наверняка они считают, что все, кто не так богат, как они, не заслуживают и крупицы их внимания.

Дэвид обнимает Салли за плечи и уводит ее на правильную сторону тротуара. Она шла навстречу пешеходам. Мы с Розой пристраиваемся за ними.

– Тебе нравится Сид? – говорит Роза, глядя, как какой‐то дядька с крошечным пудельком на руках протискивается мимо наших родителей. – У нее кожа сияет.