— А я и не обижаюсь, я же знаю, что это Гестия панику подняла, за авторитет свой опасается. В аврорате кто-то упорно распускает сплетни, что я претендую на ее должность, вот она и побежала жаловаться.

— Да она не жаловалась, — примирительно произнесла подруга. — Это Кингсли спросил, как у тебя дела, а она рассказала, что ты филина с особыми полномочиями взял без спросу и использовал в личных целях.

— А что, я должен был заявление по всей форме накатать, мол, мне нужна птица, для того чтобы узнать, почему мне не пишет бывший пожиратель смерти? Чтоб через полчаса все министерство было в курсе моей личной жизни? — не сдерживая злости, поинтересовался Гарри.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь интерес министерства к твоей личной жизни.

— Но если верить твоему шефу, это — единственное, что интересует Министерство Магии и все остальное магическое сообщество.

— Я уверена, что Кингсли имел в виду совсем другое.

— Ну, да. Он имел в виду, что Гарри Поттер должен быть образцово-показательным бронзовым памятником самому себе, чтобы было куда возлагать цветы и водить детей на экскурсии.

— Гарри, ну в чем-то он прав. Ты совершил подвиг, и весь магический мир гордится тобой. Ты не имеешь права нарушать дисциплину, потому что все в аврорате равняются на тебя.

Девушке обидно было слышать нападки на своего босса, хотя и друга она хорошо понимала.

— Да причем здесь дисциплина? Если бы я отправил того же филина, например, в Нору с букетиком фиалок, то та же Гестия Джонс прослезилась бы от умиления и самое большее, что сделала бы — это погрозила бы пальчиком. Так что дело не в дисциплине, а в том, кому и куда я отправил письмо. В конце-концов, я кое-что сделал для этой страны и могу рассчитывать на то, чтобы меня не отчитывали как первокурсника.

— Гарри, министр очень хорошо к тебе относится. Он беспокоится о тебе и не хочет тебя потерять. Его можно понять.

— А я его очень хорошо понимаю, он беспокоится о всеобщем благе. Так? Ты мне в последнее время напоминаешь Перси, тот тоже обожал своего шефа. Может, на приемную министра чары обожания наложены, и каждый, кто садится в кресло помощника, попадает под их влияние?

— Ты хочешь меня обидеть? Но я тебя люблю и потому на тебя совсем не обижаюсь. А если тебе так не нравится служить в аврорате, то почему бы тебе не уволиться?

— Мне нравится служить. А вот просто так взять и уволиться я уже не могу, именно потому, что я нужен Кингсли. И к тому же он теперь знает, на что нужно надавить, чтоб я не делал глупостей. Он мне так прямо и сказал, что если дурное влияние приспешника Волдеморта будет и дальше мешать мне добросовестно относиться к своим обязанностям, то он отправит некое дело на повторное дознание, и тогда кое-кому точно Азкабана не избежать. Так что не волнуйся за меня, я теперь образцовый служака и примерный член сообщества, — с горечью ответил Гарри.

Гермиона, всплеснув руками, воскликнула:

— Как так получается, что даже не находясь рядом, Малфой ухитряется портить тебе жизнь? Ненавижу этого гада белобрысого! Надо было его оставить там, в Выручай-комнате, чтобы никому больше жизнь не отравлял!

Гарри пристально посмотрел в глаза подруге. Объяснять, почему она неправа, не имело смысла. Она никогда до конца его не поймет, и вряд ли когда-нибудь поверит Драко. Проще прекратить этот ненужный спор.

— Интересно, строительство нового дома дорого стоит? Надо узнать в банке, сколько денег у меня на счету, может быть, дом Сириуса не придется продавать? И, кстати, к монументу возле школы Малфой имеет некоторое отношение, если ты помнишь. А вот твой любимый шеф даже не потрудился об этом упомянуть на совещании. И давай больше не будем об этом говорить.

— Может, пойдем посмотрим, как там Рон с костром справляется? — Гермионе тоже не хотелось портить этот чудесный день.

— Это кто тут Рона, наконец-то, вспомнил? — пробасил веселый голос. — Проголодались? Пошли сосиски жарить. Костер уже горит, и, заметьте, без какой-либо магии! Гермиона, ну, скажи, что я молодец.

Гарри встал и побрел к костру. Смотреть, как школьная подруга, оказавшись в кольце мускулистых рук, и привстав на цыпочки, нежно оттирает платочком пятна сажи с конопатого носа, было немного грустно.

========== 3. Лето 2000 г. ==========

В просторную уютную комнату заглянуло солнце, и радужные сполохи от большой хрустальной люстры рассыпались по стенам. В раскрытое окно долетали пароходные гудки с Темзы, теплый ветерок раскачивал светлую кружевную занавеску, наполняя помещение речной свежестью и шорохом листвы старой липы.

Гарри Поттеру некогда было любоваться видом на реку из окна или молодыми листочками, омытыми первой весенней грозой. Он был на службе.

Удобно расположившись в кресле спиной к окну, он слушал сбивчивую невнятную речь крупного высокого мужчины в неопрятной запыленной мантии, капюшон которой скрывал его лицо почти полностью. Мужчина сутулился, сидя на краешке стула рядом с входной дверью, щурил глаза от яркого света и, часто моргая куцыми ресницами, наблюдал за игрой солнечных зайчиков на своих нечищеных ботинках.

— Ну, не мямли, Паленый, — подбодрил собеседника Гарри. — Давай с этого места подробнее. Где был Малфой-старший, во сколько пришел, как выглядел, что сказал, что в руках было?

— Откуда мне знать, где он был? Люциус только поздоровался с нами и ушел к себе. В руках ничего не было, кроме трости. Пришел поздно, я уже уходить собирался, выглядит в последнее время неважно. Злой, замотанный. Даже как-то постарел.

— Малфой-младший о чем с отцом говорил?

— Ни о чем не говорил, поздоровался только — и все.

— Младший знает, чем отец занимается? Сочувствует? Переживает? Что об отношениях с отцом говорит?

— Почти ничего не говорит. Отношения у них давно испортились, они почти не разговаривают, так только, «здравствуй — до свидания». Драко, в основном, с матерью общается, и говорит, что отца дома почти не бывает, а куда тот ходит и чем занимается, про то ему не известно.

— Что-нибудь из рукописей нашел?

— Вот, только кусок черновика удалось вытащить из мусорной корзины, — мужчина полез за пазуху, и стали видны уродливые рубцы и участки неестественно бело-розовой кожи стянутой в безобразный узор на руках. Такие же рубцы и следы от ожогов уродовали его крупное лицо с тяжелой челюстью.

— Теперь про младшего Малфоя давай, со всеми подробностями. Где был в последнее время, с кем встречается, чем занимается в свободное от учебы время?

— Ну, я же не могу каждый день к нему домой ходить. В последний раз встречались в субботу, у Забини день рождения был, он всех в ресторан пригласил, еще наши девчонки были — Панси, Милли.

— Что в ресторане было?

— Да так… ничего особенного.

— А это не тебе решать, давай в деталях.

— Ну… выпили… Ну, поели… Потом еще курили… ребят вспоминали.

— Мне что, из тебя каждое слово клещами тянуть? Излагай живее.

— Говорю, как могу. Ну, что еще… Часа три посидели, потом Блез в клуб отправился, а Драко домой. Я его сам до камина проводил и слышал, как он «Малфой-Мэнор» говорил.

— А что ж Забини его с собой не позвал?

— Он звал, но Драко отказался, сказал, что к занятиям надо готовиться.

— А ты почему не пошел?

— А я — нормальный мужик, не гомик какой.

— А Забини с Малфоем, значит, гомики?

— Ну, Блез и не скрывал никогда, что женщин терпеть не может, а Драко… Не знаю, я свечу над ним не держал.

— Они же встречались в Хогвартсе, все же это знают.

— Вот кто знает, у тех и спрашивай, и вообще, Хогвартс — дело прошлое. Я ничего не знаю.

— Не знаешь — значит, узнаешь. В следующий раз доложишь о личной жизни Малфоя. Как часто встречается с Забини, с кем еще, кроме него. И если будет возможность, то сходишь с ними в клуб. И нечего мне тут презрение изображать, если потребуется, не только в клуб пойдешь, а еще и подставишься кому надо. Задница-то не обгорела?