— Добрый вечер, миледи! — Заметив Ильзе, Вацлава встала и поклонилась, не выпуская карт из рук. — Здесь очень достойная рисовая водка. Правда, торговка плохо имменский знает. Скажите ей просто “сакэ”, и она поймёт.
— Спасибо, ваша светлость, — холодно отозвалась Ильзе. — Надеюсь, вы не на шлюх тут в карты играете, или наличие головы на плечах вам поднадоело? — Она окинула взглядом всех троих. Почувствовав взгляд Ильзе на себе, Генрика оторвалась от разглядывания своих карт и сильнее задёрнула свой чёрный плащ.
— Говорят, если петуху отрубить голову, он будет жив ещё несколько часов. — Вацлава улыбнулась, сев на место. — Теперь понятно, почему, судя по слухам, ваш дед, после того, как его обезглавили, первые пару часов дёргался, лёжа на досках.
Ильзе опешила. Ульрика, доселе сидевшая с каменным лицом, сдержанно усмехнулась, Генрика отвернулась, очевидно, умирая от смеха, Вацлава же просто самодовольно улыбалась. Внутри у Ильзе всё кипело оттого, что она не могла придумать достойный ответ.
Сзади послышались шаги. Леди Штакельберг обернулась и увидела перед собой супругов Кюгелей. Эльжбета стояла так близко к Ильзе, что та могла детально рассмотреть узор на её платье. Графиня была ниже леди Штакельберг примерно на голову, что, впрочем, не умоляло её красоты. У Эльжбеты были длинные пшеничные волосы, заплетённые в косу, светло-карие глаза, лучезарная улыбка и желтоватого оттенка кожа. На ней было бордовое платье с глухим воротником, подчёркивающее все достоинства её стройной и изящной фигуры. Графиня Кюгель мечом не владела — только арбалетом и луком.
Её муж, Ежи Кюгель, был худым и невысоким — примерно одного роста с Ильзе. У него были светлые волосы и голубые, смеющиеся глаза. Ежи был одет в тёмно-красную тунику, подвязанную поясом, и тёмно-коричневые брюки. Впрочем, леди Штакельберг не доводилось видеть его в другой одежде
— Добрый вечер, — шепнула Эльжбета и поклонилась. Следом за ней с Ильзе поздоровался Ежи
— Ваше сиятельство. — С места вскочила уже Ульрика. Она пригладила свои чуть растрепавшиеся каштановые волосы и заулыбалась так искренне, что Ильзе даже впала в ступор, ведь привыкла считать герцогиню совершенно не способной даже изобразить человеческие чувства. — Добрый вечер. — Ульрика поклонилась.
— Добрый вечер, герцогиня Рихтер,— ответила Эльжбета и улыбнулась в ответ.
— Вы прекрасно выглядете в этом платье, — произнесла Ульрика с улыбкой.
— Не хотите выпить с нами? — неожиданно вмешался Ежи, подошёл к Эльжбете и приобнял её за плечи. Ульрика тут же вскочила с места, бросив карты на столе.
— Разумеется, ваше сиятельство, — ответила она с улыбкой. — Я чуть со скуки не сдохла с этими двумя. — Ульрика ещё раз посмотрела на Вацлаву и Генрику.
Генрика, в свою очередь, бросила робкий взгляд на Ильзе. Вацлава убрала со стола карты, осушила бокал с рисовой водкой и удалилась из таверны. Герцогиня Корхонен теперь выглядела одинокой и растерянной. Она явно чувствовала себя здесь неуютно что до того, как её все оставили, что после. Генрике отчего-то стало немного жалко её. Герцогиня Корхонен на неделе почти не попадалась ей на глаза, оттого, наверное, и перестала теперь раздражать. Ильзе даже захотелось поговорить с ней. Всё равно делать пока ей было нечего.
Всю неделю леди Штакельберг только успевала следить, как её армия и полки Тхакура объединяются в подготовке к первым боевым действиям, как вместе разрабатывают планы штурмов и осад. Ильзе даже слегка удивилась, когда узнала, что в этом, помимо, собственно, Судзуки, Эльжбеты, Вацлавы Склодовской и ещё нескольких феодалов, принимала участие сама Генрика. К тому же, делала это с таким рвением и энтузиазмом, будто бы стратегия — её родная стихия, и она прекрасно чувствует себя в атмосфере грядущей войны.
Так оно или нет, Ильзе судить не могла, но, кажется, герцогиня сильно скучала по дому. Неудивительно, если так она старается ради светлого будущего своей семьи — отца и младшей сестрёнки.
— Пойдём со мной. — Ильзе подсела рядом. Герцогиня вздрогнула, обернувшись к ней. Она молча встала, и они вместе проследовали в замок.
Гостиная замка была пуста. Леди Штакельберг сразу же заняла большое дубовое кресло у камина, а герцогиня села на соседний диван. Они сидели так довольно долгое время, герцогиня Корхонен схватила какую-то книгу лежавшую на столе, и с Ильзе совсем не разговаривала. Наверное, стеснялась. Сама же леди Штакельберг просто лежала в кресле, закрыв глаза и ни о чём не думая. Она не спала — спать ей не хотелось. А вот вспомнить прошлое…
Ильзе устало вздохнула. Мысль о том, что из-за неё погибнет множество невинных людей, ничуть не грела, но в душе девушке загорался какой-то странный азарт, будто бы насилие было местью за всю боль, причинённую ей когда-либо жизнью и окружавшими её людьми. Будто бы убивая непокорных ламахонцев, она станет увереннее в своей правоте, наконец заставит других убедиться в её силе. Мать часто говорила о том, что правительница должна беречь свою честь и проливать кровь какого бы то ни было народа лишь из необходимости. И с ней было трудно не согласиться. Но разве может Ильзе как-то иначе заставить чужой народ бояться её, а следовательно, быть покорнее и эффективнее в управлении?
Леди Штакельберг думала об этом с усмешкой, но она не ненавидела ламахонцев. Скорее, считала их пешками в своей игре, которые должны либо по-хорошему подчиниться ей, либо быть уничтожены. И присягнувшим Ильзе была даже благодарна. Они ведь были такими же людьми, как она сама, проливали кровь, как и её солдаты. У них были семьи, которые они оставляли, уходя на войну.
Её ненависть распространялась на другой, более немногочисленный народ. На ветианцев. Ильзе раздражало буквально всё в их устоях и быте. Ни религия, ни нравы, ни внешний вид — её не устраивало в них ничего. Леди Штакельберг считала ветианцев «грязной», нечистой расой, будто бы они посланы на землю нечистыми духами. Подлые, двуличные, упрямые… Хоть отношение к ним в Эллибии и даже Ламахоне всегда было неоднозначное, Ильзе трясло от одного лишь упоминания этой национальности.
В детстве она много раз видела в торговых рядах темноволосых, чуть смуглых людей в ярких одеждах. Ей нередко говорили не доверять им, сторониться их. Одна знакомая гадалка говорила ей, что на народе лежит порча, но Ильзе до последнего не верила. Отчего-то ветианцы привлекали её. Она любила наблюдать за ними, играла с ветианскими детьми и не видела в них что-то страшное и противоестественное. И хотя даже мать нередко предостерегала её, юная леди Штакельберг не слушала.
Пока однажды не столкнулась с группкой ветианских подростков в небольшом, но довольно людном переулке. Их было трое — две девушки и юноша. Ильзе даже не обратила на них внимание, шла по своим делам, пока вдруг эти трое не подошли к ней и избили, украв кошелёк с золотыми монетами. Родители, конечно, быстро решили этот вопрос, но Ильзе навсегда запомнила этот случай.
И всех ветианцев, которые окажутся на её земле после захвата, ждёт наказание.
Ненависть с каждым годом всё сильнее овладевала Ильзе. И сейчас, как только леди Штакельберг подумала о ветианцах, захотелось выпить. Выпить много, не один и не два бокала. Или же взяться за кинжал и покромсать в клочья какой-нибудь податливый предмет, на котором легко выместить свою злость. Да, с ветианскими графами и герцогами, их жёнами и детьми Ильзе будет вершить расправы лично. Может быть, она всё же не будет убивать всех — многие будут обречены на тяжкий изнуряющий труд. Убивать их просто так было всё же неразумно. И глупо.
Ильзе сжала руки в кулаки и, казалось, чуть не проткнула ногтями кожу. От злости она слабо скрежетнула зубами и задрожала.
— Миледи, что с вами? — Генрика взволнованно подскочила с места и повернулась в сторону Штакельберг.
— Всё в порядке, д-дорогая. — Ильзе не заметила, как это у неё вырвалось. Она устало вздохнула, разжала руки и облокотилась спиной на спинку кресла. Приступы ярости иной раз выжимали из неё все соки, иной раз бывало больно от того, что от её гнева могут пострадать дорогие ей люди. Но с годами Ильзе научилась держать себя в руках, и ссор с близкими по её вине стало значительно меньше.
