— Прошу прощения, миледи! — насмешливо проговорил брат и откланялся. На шее у него блестел очередной медальон — надо думать, с портретом очередной любовницы внутри. Аццо был одет в своё любимое голубое сюрко, расшитое золотом и серебром. Брат отличался редкостной расточительной и обычно тратил деньги на одежду, украшения и вино. Эта его привычка ужасно раздражала. Леди Штакельберг не понимала, как так можно жить. — Вызывали меня?

— Да, — бесцветным голосом отозвалась Ильзе. — Завтра ты приступаешь к правлению этой землёй. Ты ведь понимаешь, какая это ответственность? — Девушка отошла к шкафу и достала оттуда несколько фолиантов. — Если ты будешь только пить и развлекаться всё это время, ты рискуешь разрушить всё, что создавали наша мать и я.

— Ты не так уж и долго правишь этой дырой, чтобы что-то создать. — Аццо как-то особенно выделил последнее слово. Он всегда был резок в выражениях, и хотя девушка привыкла к этому и почти не обращала внимание, сейчас прямо-таки оскорбилась. Похоже, Аццо забывает, с кем разговаривает и что бы стоило ему такое поведение, будь он обычным бароном или графом.

— Но я могу приказать отрезать тебе язык или повесить… — начала было Ильзе, но осеклась. Всё-таки он был ей братом, и так говорить о нём было не слишком хорошо. У них всё же были тёплые и куда более доверительные отношения, чем с матерью.

— Но ты не сделаешь этого, потому что я должен заботиться о земле в твоё отсутствие. — Брат барабанил пальцами по столу. — И я согласился только потому, что ты моя сестра. Ну и по тем причинам, о которых ты только что упоминала — я всё-таки хочу жить. Жизнь прекрасна. Я не самоубийца, чтобы отказывать своей леди. — Аццо усмехнулся и отвёл взгляд. Ильзе скрестила руки на груди. Похоже, она скоро действительно прикажет сделать с ним что-нибудь не слишком хорошее. — Но ты ж ведь понимаешь, какой я правитель. Власть — это совершенно не для меня…

— Пора взрослеть, — бросила Ильзе. Она произнесла это не зло, не грубо, а скорее наоборот — с заботой. — Аццо, ты старше меня на шесть лет, в твоём возрасте многие графы и графини умирают на поле битвы, оставляя свои семьи умирать от нищеты и голода. А ты в свои двадцать пять только пьёшь и развлекаешься с крестьянками, пользуясь своим положением…

— Подожди. — Брат перебил её. — Я тоже не совсем бесполезен. Кто собирал тебе наёмников с Ойгварца, Вайсланда и Великого Севера и будет платить им за службу? Эльжбета Кюгель? Генрика Корхонен? Витольд Герц? Вацлава Склодовская?

— Да, я понимаю, и я безмерно благодарна тебе за это. За это ты получишь в будущем своё вознаграждение. Можешь хоть всю жизнь после этого заниматься чем нравится, но сейчас тебе придётся править неизвестное количество времени. Править осознанно, не растрачивая казну на свои удовольствия, не играя в азартные игры… — Ильзе вздохнула. — Отец бы тобой гордился. — Леди Штакельберг почувствовала, как сердце забилось сильнее. Гюнтер Штакельберг умер три года назад, и его потерю Ильзе с братом перенесли довольно болезненно. Отец учил леди Штакельберг сражаться с малых лет, был для неё лучшим другом и помощником в любом деле. Он никогда не запрещал ей, не приказывал и не осуждал её решения в отличие от матери. С ним Ильзе могла советоваться по любому вопросу, не боясь быть униженной или отхватить нравоучений.

В последние годы отец был слаб здоровьем и во время тренировки на мечах с Аццо его неожиданно хватил инфаркт. То ли возраст, то ли алкоголь и большие нагрузки — можно было вечно гадать, чем был вызван приступ. Ильзе даже на похороны не явилась — настолько горе раздавило её изнутри. Да и Аццо горевал не меньше. Она это знала. И даже сейчас заметила в его глазах искорку боли.

— Ладно, я всё понял. — Брат виновато опустил голову. — Я обещаю быть достойным правителем, пока тебя не будет. Что уж там, много с чем справился, справлюсь и с этим.

— Мы уходим на рассвете. Завтра я зайду попрощаться и к тебе, и к матери, если она не будет спать. Советую начать заниматься государственными делами с утра, — ответила Ильзе и села обратно в кресло. — Можешь идти. Завтра у тебя будет не менее важный день, чем у меня. Не менее важный для всего Эрхона. — Леди Штакельберг опустила голову и принялась дальше работать с документами.

— Как скажете, миледи, — усмехнулся Аццо и вышел за дверь, но остановился. — Или уже стоит называть тебя ваше величество?

Леди Штакельберг самодовольно усмехнулась и кивнула в ответ. Аццо ушёл, оставив её наедине с кипой бумаг и своими мечтами о будущем.

Ильзе перевела взгляд на лежавший на столе медальон. Она открыла его, и её взору предстал портрет родителей, таких молодых и счастливых. Художник передал их красоту с большой точностью, казалось, что их лица были живыми и вот-вот заговорят с Ильзе. Гюнтер и Гертруда с портрета улыбались ей самыми тёплыми и светлыми улыбками. Даже страшно осознавать, что отца уже нет в живых, а мать… можно ли считать её состояние жизнью? Так, бессмысленное существование, которое скоро прервётся — иначе и быть не могло с её-то здоровьем. Ильзе горько усмехнулась, думая об этом. Несмотря ни на что, она любила мать. Именно леди Гертруда вырастила её такой, какая она теперь есть.

Закрыв медальон и смахнув с щеки слезинку, девушка надела его на шею. Отец бы поддержал её идею захватить Ламахон — она не сомневалась.

***

Покинув покои матери, Ильзе тихо выругалась. Похоже, Гертруда всё ещё не верит в неё, сомневается, уже ненавидит. Она говорила так, словно вообще забыла всё, что Ильзе рассказывала ей вчера. И этот визит только настроение испортил. Гертруда, как выяснислось, не спала всю ночь, ожидая прихода дочери, кажется, только для того, чтобы сказать ей, что эта идея бессмысленна, и упрекнуть в самонадеянности.

От бессилия захотелось просто упасть на кровать и забыть обо всём, но было нельзя. Зацикливаться на словах матери было глупо — она уже ничего не сможет сделать, а Ильзе не увидит её ещё очень долго.

Леди Штакельберг нервно вздохнула. Она ненавидела, когда её ограничивали, препятствовали, запрещали. Ещё больше её раздражало, когда люди, не разбирающиеся в проблеме, лезли со своими советами, указывали, будто действительно понимали, о чём говорят. Леди Гертруда была именно такой. Ей хотелось вернуть прежнюю власть, контролировать, управлять, но, к счастью, для неё уже было слишком поздно. Её время прошло.

Ильзе продолжала сыпать проклятьями, забыв о том, что ещё вчера думала о том, что всё-таки любит мать, какой бы она ни была и что бы не говорила. Но раз мать не верит в неё, с чего Ильзе должна к ней прислушиваться?

Злые мысли всё ещё терзали девушку, и, лишь увидев возле своего кабинета улыбающегося брата, Ильзе забыла обо всём плохом. В такие моменты она понимала, как на самом деле сильно любит Аццо. Последний раз такое было, когда умер отец, и Ильзе больше некому было доверить свои переживания. Да, они с Аццо часто ругались. Да, иной раз хотели друг друга убить. Но человека роднее у Ильзе всё равно, кажется, никогда не будет.

Она приблизилась к брату и поздоровалась.

— Береги себя, — тихо сказал он и обнял сестру. — Иначе мне придётся этим всем тут править.

— Не разрушь здесь всё без меня, — сказала она с улыбкой. — И в новую войну не ввяжись.

— Ты думаешь, что я настолько безнадёжен? — Аццо резко разжал объятия.

Ильзе в ответ только улыбнулась ему и удалилась в свои покои.

Переодевшись в походную одежду, леди Штакельберг закрепила на поясе свой меч и пару кинжалов. Она взяла всё самое необходимое, привела в порядок кабинет и, что было необычно для неё, помолилась. Ильзе никогда не была религиозной, но какая-то слабая вера, сидевшая в глубине её души, заставила её сделать это. Возможно, богиня войны Криггеррия поможет ей… или всё это глупые сказки, в которые верят лишь необразованные крестьяне?

Когда всё было наконец готово, и Ильзе оседлала своего вороного коня, она встала во главе войска и окинула его взглядом. Воинов и вассалов было бесчисленное множество. Ближе всех к Ильзе были Генрика Корхонен и Эльжбета Кюгель со своей девятнадцатилетней дочерью Вибек и мужем. У них, этих двоих вассалок, было больше всего людей.