— Позер! — кинула вдогонку Сиенна.

Бетельгейз знал: королевскую кровь запрещалось смешивать. Испокон веков в Чарингхолле браки в династии заключались между собой. Мать и дядя предназначались друг другу, что не устраивало ни его, ни ее. Они нарушили старинные обычаи и готовились покуситься на нечто большее — законы.

Он знал и то, что не должен был рождаться. Отец посещал Чарингхолл всего один раз и оказался изгнан разгневанной богиней. Бетельгейз успел стать полноценным духом, но младшая сестра оказалась мертвым. Так пожелала Чаосин, и мама решила, что молитвы вернут благосклонность дальней родственницы. Бетти полагал, что Сиенна ошибается: он продолжал чувствовать себя лишним, ненужным. Да, тело нисколько не отличалось от туманного измерения вокруг, но внешность, душа…

Бетельгейз чувствовал родство только с кинжалом на молитвеннике храма. Говорили, что когда-то его выплавили из меча главного чаоситта потехи ради, символом вероломности и напоминанием о скоротечности жизни. Теперь меч лежал на плече Альбиуса Чарингхолле, пересекавшего площадь с изяществом леди. Как обманчива внешность: дядя с улыбкой мог обезглавить любого, на кого упал взор его или Сиенны. А с каким восторгом он бы казнил племянника! Тем самым исполнилось бы желание сотен чарингхолльцев. Чужак или урод — он не может стать королем в любом случае. Это понимали все, кроме Сиенны, и особенно сам Бетельгейз.

Музей при храме был пуст. В воздухе клубился пыльный туман: вот уже несколько тысяч падений его экспонатов не касались руки слуг, что должны были ухаживать за реликвиями. Обожженные, покрытые копотью, пропитанные ядом, искалеченные оружием короны, жезлы, серьги императриц, платья и костюмы, залитые клубящейся кровью, которая никогда не прекращала свое движение. Каждая реликвия хранила историю взлета и падения, историю рождения и смерти десятков предшественников нынешнего императора. Бетельгейз знал историю каждого из рода. Вот его прапрадед, убитый на охоте братом. Вот доспехи братоубийцы, пронзенные клинком. Мало кто из императорской семьи умер от старости. Терпение не входило в список черт, свойственных членам его рода, говорила мама. И сейчас, стоя перед единственным, что осталось от ее предков, за исключением памяти и крови, Сиенна Чарингхолле понимала, что тоже не может ждать — Бетельгейз видел это. Дядя Альбиус не был столь сентиментален:

— Теперь нас слышат только предки. Думаю, они поймут. Особенно он, — дядя с иронией кивнул в сторону потрескавшегося венца. — Самая запоминающаяся бойня в истории Чарингхолла. После нее в династии осталось только две побочные ветви, — его чуть женственное лицо испортила ревность. — Если существует жизнь после смерти, то они нам даже помогут, если нет, то…

— Не существует.

— Тогда справимся сами. Вопрос один: что ты решила? — строго спросил Альбиус и в ожидании сжал аккуратно очерченные губы. В Чарингхолле ценились другие, пухлые, которыми обладала Сиенна. Мать затеребила оторочку рукава. Вера в черную богиню дарила ей веру в себя; из-за молчания в храме младшая принцесса не решила ровным счетом ничего и боялась поступить по-своему.

— Наш дед спит на троне, пока идет война, а в мир рвутся чужаки.

— Именно.

— Отец, мать явно собираются делать то же самое. Наши дядьки — полные кретины. Риввериус…

Альби зло прищурился.

— Риввериус окружил себя сыновьями и дальше их интересов ничего не видит. А нас, младших, никто не берет в расчет.

Бетельгейз знал: маму это чрезвычайно оскорбляло. В Сиенне всегда видели красивую куколку и не замечали амбиций. Только дядя Альбиус знал о них и пользовался раздутым самомнением сестры, не забывая наступать на больное. Его, казалось, не заботил никто, кроме себя и сводной тети Бетельгейза. Брак брата Альби считал таким же оскорблением, как Сиенна — пренебрежение родственников. Он жаждал быть с той, чье имя никогда не упоминалось в разговорах, с раннего детства, первого знакомства, и был готов совершить многое для достижения цели. Наверное, поэтому мать и дядя действовали вместе: к разным целям вел один путь.

Альбиус, хитро прищурившись, произнес:

— Забавно, что в семейных ценностях Риввериуса упрекаешь ты, сдувавшаяся пылинки с Бетельгейза.

Очередной пронизывающий взгляд бездны.

— Да, сдуваю! — повысила голос Сиенна. — Но Бетти хотя бы похож на будущего правителя!

— Разумеется. Он у нас серьезный малый, с самой божественной кровушкой и привык слушать родителей. Да, идеальный правитель. Ты с муженьком сядешь на трон, потом вы отойдете от дел, и императором окажется Бетельгейз. Вечно забываешь, кто из нас старший, сестра.

Сиенна Чарингхолле выразительно завела глаза под потолок.

— О, прекрати. Знаю, каких ждешь слов. Получишь ты свою красавицу, не сомневайся.

Бетельгейз подумал, что дядя имеет в виду вовсе не то. Мама делала ошибку, считая брата простаком.

— Дура, — отозвался Альбиус и поднял вверх палец, заметив, что почерневшая Сиенна хочет что-то сказать. — Мы избавимся от деда, бабки, отца, его братьев, матери. Потому что интересы общества важнее родственных связей. Да, именно так я рассуждаю, ваш трон мне не нужен. Ты права, мне нужна она. Проблема в том, Сиенна, что после смерти императора власть наследует его супруга. Забываешь же ты о том, что старший — Риввериус.

— И что? Заставь ее отказаться от трона, в чем проблема? Поставь перед выбором: отказ или смерть. Я не общаюсь с твоей красавицей. Альби, эти детали можно решить потом. Мы не избавимся ото всех в одно падение, время есть.

— Ты просила обсудить план вслух, чтобы некто свыше услышал все, теперь просишь замолчать. Очень умно, — съязвил дядя. — Я перечислил всех, кого мы убьем и для чего. Чаосин, ты услышала? — продолжать клокотать желчью Альбиус. — Если она молчит и мы живы, то это значит согласие. Верно, Бетельгейз?

Юноша вздрогнул от неожиданности и торопливо кивнул.

— Видишь? Двое против одного.

— Не уверена… — протянула Сиенна. — Попробую обратиться к ней еще раз, — сказав это, мама повернулась в сторону дверей музея, лицом к храму. Ее черные волосы были уложены в узел, в который служанка вложила рыжие цветы, принесенные из другого измерения — Мосант. Мир Чарингхолла оказался слишком суров и мрачен для столь нежных созданий. Цветы медленно тлели в волосах матери, завораживая. «Интересно, все ли красиво там, дома?» — подумал Бетельгейз и попытался представить олицетворение отцовских мечтаний, но его прервали. Альбиус осторожно подобрался к племяннику и, схватив за руку, прошептал на ухо:

— Время подыграть, мальчик мой.

Только самые близкие могли касаться друг друга, прикосновение незнакомца считалось оскорбительным. Бетельгейз не чувствовал теплых отношений с дядей. Он боялся его, как свет — ночной мрак, живущий — смерти. Душа Альбиуса Чарингхолле жалила его, впивалась острыми колючками, а меч за спиной опасно блестел, вызывая смутные воспоминания. Иногда Бетти даже чувствовал фантомную боль в спине.

Если бы существовало перерождение душ, то Бетельгейз был бы совершенно точно уверен: его предыдущая жизнь оборвалась от меча дяди.

— Хорошо, — тихо сказал он. Альбиус перестал сжимать кисть и, сделав вид, что заинтересовался окровавленным щитом, отошел в сторону. Мама, ослепленная молитвой, ничего не заметила. Она просила корону, смерть родителей, смерти всем и каждому, кто мог встать у нее на пути к мечте. Колени ее заледенели от тумана, наполнявшего музей, ожерелье вдовы заставляло наклоняться к самому полу. Траурное платье холодило тело, кольца тлели, а губы твердили лишь одно.

Бетельгейз с легкостью почувствовал ее желания, лед и страстные слова. Окунувшись в матрицу, тусклую, гаснущую, он соединился с миром и впервые за долгое время перестал считать себя изгоем. В «изнанке» Чарингхолла оказалось для него место — Бетти остался бы в ней, если бы не любящие родители. Музей исчез, пропала мать; дядя остался в облике рыжего рыцаря с мечом, который поразил материальностью в крошеве тумана. Решив не задерживаться, Бетельгейз попросил призрачные факелы на стене вспыхнуть три раза, после чего вернулся обратно в пыльный зал.