Оказавшись за пределами двора, Йонсу сразу же пришпорила лошадь. Под копытами Ники утрамбованная земля перешла в густой травяной покров пастбищ, а потом — в камень мощеных дорог. Мимо проносились раскинувшиеся на холмах и равнинах фермы, башни, склады, телеги, сады, поля… Миновав несколько небольших поселений, Йонсу снова вырвалась на свободу. Здесь начинался распадок.

Природа менялась: тропа, на которую вышла Ники, шла под гору, лес сгущался, превращаясь в чащу. Йонсу цокнула языком — кобыла пошла быстрее. Полуэльфийка знала, кто обитает в северных лесах. Деревья с густой листвой постепенно сменились хвойными, цветы и кустарники ─ на мхи и лишайники, а те, в свою очередь, сдались на милость снега и льда. Ники шла уже не так быстро, как прежде. Лошадка утопала в снегу до середины пястья, высоко поднимая коленца; Йонсу спустилась на землю. Она не проваливалась: полуэльфийка была легкой, практически невесомой, как и ее отец когда-то, созданный самой Эрмиссой. «Слишком много снега, — думала Йонсу. — На той неделе здесь росла трава». Прошлой ночью над северными горами бушевала метель. Очередная. Голые ветви деревьев оделись в лед, ручейки застыли и скрылись под сугробами. Ни птиц, ни животных не было слышно. Наконец, Йонсу вышла на полностью открытую местность. Перед ее взором расстилалась снежная равнина с редкими каплями водной лазури.

Зима… почему Йонсу так любила ее? Почему возбуждение охватывало с головой при виде белого цвета? Если бы она могла понять! Если бы она могла понять, почему бросает в дрожь при виде снега и растущих на полях васильков, таких синих, точно чьи-то глаза…

Йонсу почувствовала, как вновь начинает мутнеть в глазах, и насилу отогнала мысли. Лучше думать о другом. Зима не приходит просто так в земли Анлоса. Волею императрицы столица купалась в лучах солнца и тепла, и только желание Короля приносило метель и холод. Календарная весна — пустой звук, ведь времена года давно сошли с ума. В любой момент мог грянуть ливень или снегопад, а после смениться привычной Анлосу жарой. Последние девятнадцать лет катаклизмы посещали Хайленд практически каждый день.

— Стой, Ники, — Йонсу придержала лошадь за удила и повернулась к югу. Эту равнину окружали хвойные леса. Справа горели башни столицы, а слева, чуть ближе, блестело замерзшее озеро. Так спокойно… Утреннее происшествие испарилось без следа; легкий холодный ветер щекотал щеку. Осталось подняться на склон, чуть углубиться в лес — и охотничий домик согреет ее уютом своих стен. Погладив подругу по гриве, Йонсу пошла дальше. Ники осторожно ступала рядом. Снег хрустел под поступью лошади, свежий, нетронутый. Кроме нее, тут никто не бывал, охотники и пастухи побаивались заходить на перевал, довольствуясь дичью в лесах и пастбищами, что находились намного ниже. В предгорье царила тишина и спокойствие первозданности. Ливэйг казалось, что ее прошлый дом тоже находился в северных пиках. Иначе почему чувство уюта посещало полуэльфийку каждый раз, стоило ей оказаться в подобных местах?

Так спокойно… Ей хотелось упасть на ложе из снега и уснуть, исчерпанной жизнью.

Но вдруг впереди что-то блеснуло, особенно ярко, чужеродно нетронутой белизне снега. Йонсу приподняла голову, пытаясь разглядеть, что же привлекло ее внимание, и ускорила шаг.

На снегу лежала, переливаясь на свету, прядь волос. На склоне — ни следа, она будто упала с неба. Йонсу подняла глаза: пасмурно, низкие облака скрывали солнце, позволяя освещать местность лишь редкими короткими лучами. Приятно пахло грозой.

Грозой… Наверное, в Риорре опять шторм.

Йонсу подняла находку. Волосы были, вероятнее всего, женскими, человеческими, они сверкали, будто светились изнутри. Йонсу присмотрелась. Прядь с одного конца словно обгорела: подпаленные концы скручивались в безжизненные, потерявшие свой природный цвет колечки.

Лошадь за ее спиной испуганно всхрапнула. Йонсу обернулась. Склон был пуст, лес темнел вдали. Ники, склонив голову набок, уставилась блестящим карим глазом на хозяйку. Та, потянувшись к ней, погладила чувствительный нос лошадки, успокаивая. Правая рука продолжала сжимать прядь, как драгоценность.

— Что такое, милая?

Ники сбросила ее ладонь. Йонсу заволновалась. Лошадь, тем более эльфийская — чуткое создание. Может, почуяла волка? Или, того хуже, хрустальную деву? Заплутавшего вампира или подобную кровососу опасную тварь? Йонсу сама же и отвергла свои предположения. Слишком близко к замку, она даже не спустилась с перевала, до Анлоса всего пара километров. Создания Синааны не посмеют подобраться так близко во время перемирия.

Короткое рычание — и небо поплыло над головой, смешавшись со снегом. Йонсу, осознав, что лежит в сугробе, приподняла голову. Ники большими скачками бежала вниз по склону, поднимая за собой облачка снега, сверкавшие, как пыльца феи.

Смрадное дыхание разлагавшейся плоти обожгло ее ухо теплом, одна из лап наступила на руку, заставив вскрикнуть от боли. Когти, пройдя сквозь кожу плаща, словно он был не толще бумаги, впились в плоть. Йонсу, обернувшись, замерла, увидев застывшую над ней оскаленную морду: перед ней нависали зеленовато-серые глаза оборотня, на дне которых мерцал отсвет яростного голода.

— Отпусти меня, Архой! — нервно выкрикнула она, заметив, что левое ухо зверя было порвано. Йонсу помнила этого поганца.

Морда весело оскалилась, обнажив крупные белые клыки. Оборотень сдвинул лапу, чуть отступил назад. Полуэльфийка, выругавшись, поднялась. В руку словно впились холодные иголочки. Йонсу зло посмотрела на зверя.

— Что ты тут делаешь? ─ спросила она, выпрямляясь. — Вам нельзя подходить к Анлосу.

Издав короткий вой, оборотень упал на снег, сдирая с себя шкуру длинными, острыми когтями. Йонсу торопливо закрыла глаза. Смотреть, как зверь становится человеком, было неприятно. Лишь когда она услышала, что дыхание волка утихло, стало медленным и размеренным, Ливэйг вновь обратила взгляд на Архоя.

— А я и не подходил, — заметил поднявшийся на ноги черноволосый мужчина средних лет, стряхивая с себя остатки шерсти. Все тело оборотня покрывали шрамы. Один из них тянулся от рассеченного на две части уха и по шее спускался к плечу. — Это уже нейтральные земли.

— Я тебе не верю.

— Я больше волк, чем человек. Почему волк не может спокойно гулять по пустынным лесам и полям? — Архой поежился. Он был совершенно обнажен. — Холодновато, не правда ли? Даже для меня. А тебе, смотрю, все равно.

Йонсу сложила руки на груди. Ситуация ей не нравилась. Ники убежала, до замка далеко. Добираться на своих двоих до безопасных земель — сложно, долго и опасно. Оборотень не мог этого не понять. То, что оружия она с собой не носила, он наверняка догадывался. Их двоих связывало долгое знакомство, но отнюдь не дружба. Это воспоминание осталось. Йонсу в любой момент могла представить сцену своей битвы с Архоем.

— Волка застрелят без раздумий. Наши охотники так и сделают, если увидят тебя рядом с пастбищами.

Оборотень что-то пробормотал, чуть пошевелив левым ухом. Ликантропы и в человеческом обличии сохраняли способность в совершенстве владеть своим телом.

— Оборотень может спокойно напасть на человека и если убежит, то никто не узнает, что именно он разорвал человека, а не обычный серый щенок, — криво улыбнувшись, сказал Архой. Один из клыков был сломан. Кажется, именно ее удар много веков назад преобразил оскал пса Синааны.

Йонсу, сглотнув, опасливо отступила назад. Увидев это, оборотень хохотнул, смешок перешел в подвывание. Архой столько лет был ликантропом, что сущности смешались окончательно: для него грань между зверем и человеком размылась давно.

— Но у нас перемирие, — с явным разочарованием добавил он. — Ты спрашивала, что я делаю тут, на нейтральных землях? Тот же вопрос могу задать тебе.

— Гуляла. Синаана за тысячи миль отсюда, ─ упрямо сказала Йонсу. ─ Ты не мог попасть сюда, не нарушив договоренности. Не ври мне.

─ Для одинокой девушки в лесу рядом с оборотнем ты слишком надоедлива, — Архой, наоборот, был спокоен, только его хвост ─ неизменный признак «перевертыша», чуть ощетинился. — Если гуляешь ты, то почему я не могу делать то же самое?