— Так все-таки вы откуда? — звонко поинтересовалась она. — Да, из другого мира… Я поверила. В Мосант где остановились?

— Звучит так, будто я в мире проездом, — хмыкнул Бетельгейз, но в голосе мелькнуло что-то вроде горечи. — Не остаюсь в городах подолгу. Позавчера был в Нитте. Наскучило побережье и тусклое солнце. После Палаира отправлюсь в Оссатурлэм.

— Никогда не загадывала, куда поеду дальше, — Йонсу только покачала головой. — Это ведь так… — продолжать не стала и подумала: «Интересно, действительно уйдет, когда открою дверь?» Будет грустно.

— Не уважаю неопределенность.

— Тогда я говорю, что определенно не отпущу без чашки чая.

— Какой смысл таит этот чай? — произнес Бетельгейз, и непонятно было, то ли он обращался к Йонсу, то ли в никуда. Ливэйг решила, что первое.

— Благодарность, — коротко сказала она, начиная злиться. Свет дрожал. Оказавшись у нужной двери, Йонсу прислонила ключ к замку, не сводя испытующего взора с отражения спутника на ручке. Силуэт размывался, раздваивался, просвечивал. Владычица апейрона испытала укол сомнения.

— Я чувствую вокруг вас тоску. Не желание отблагодарить.

Ливэйг замерла на миг, но сразу же взяла себя в руки и толкнула дверь. Зияющая чернь квартиры стала привычной и уже не пугала. Йонсу щелкнула выключателем: светильник на стене показал ровную вереницу шкафов-купе, склад обуви в углу и обезоруживающую чистоту. Валери всегда удивлялся, что при всей безалаберности его жена оказалась хозяйственной.

— Вы вдова.

— Слишком давно, чтобы придавать этому значение, — сказала Йонсу, развернувшись к Бетельгейзу. Он продолжал стоять в коридоре. — Мне за шарф притягивать? Заходи.

Только сейчас, в маленькой квартире, Йонсу поняла, насколько Бетельгейз выше ее. Он возвышался над торшером и грозил сбить люстру, снимая шапку. Жемчужные переливы доставали ему до лопаток. Йонсу позавидовала их красоте. Ей-то, женщине, приходилось добиваться очарования маслами, масками и настойками, а Бетельгейз, как мужчина, обладал всем от природы. Йонсу все больше убеждалась, что он аристократических кровей. Гость не знал, куда положить вещи и неуверенно озирался по сторонам. Потеряв терпение, Йонсу отобрала у него пальто и спрятала за дверцей шкафа. Бетельгейз не заходил дальше проема.

— У вас раньше была собака?

— Да. Элли, — Йонсу аккуратно сложила его шарф на край тумбы и прислонилась к стене. — Черный, зеленый, красный, травяной? Кофе? Или чего покрепче? Проходи, не стой столбом. Сапоги у двери оставь. Руки помой, ванна справа.

Бетельгейз аккуратно поставил сапоги у двери и промолчал. «Как с тобой сложно», — тоскливо подумала полуэльфийка и щелчком пальцев включила чайник, не добившись ответа. После чего направилась на кухню.

— Чего покрепче, — раздалось из коридора и со злости Йонсу едва не разбила чашки, которые только что вытащила. Пришлось достать бокалы, вслед за ними — непочатую бутыль коньяка. «Жженная карамель, — подумала полуэльфийка. — Совсем как жженная карамель. Что там к нему подают, суфле?» Совладав с совестью, Йонсу села и обхватила голову руками, пытаясь поменять местами деньги и продукты из магазина. Получилось не сразу, но вскоре суфле, конфеты и прочие вкусные мелочи оказались на столе. Ливэйг выдохнула и поправила волосы.

— Что с тобой делает одиночество, — обратилась она к себе и громко спросила: — Ты уже сбежал или нет?

Бетельгейз светлой тенью прошел на кухню. Сейчас, в ярком свете, Йонсу могла разглядеть его в деталях — до белых вен у глаз.

— Садись. И пей. За наше знакомство?

Гость с сомнением покрутил бокал в руке.

— Я ведь пошутил, — произнес он, заставив Йонсу вновь внутренне загореться. — Ужасная вещь. От нее столько зла. Высвобождает то, что стараются скрыть, — тут он кинул на Ливэйг очередной пронизывающий взгляд и провел ладонью над чужим бокалом. — Теперь это какао. Можешь пить.

— Очень смешно, — с иронией откликнулась она. — Слышала о похожей шутке, только там воду в вино превращали, а не наоборот.

Бетельгейз пригубил коньяк и поморщился. Йонсу приподняла брови.

— Мне нечего скрывать, — заявил он.

— Неужели? Замечательное оправдание. А мне, значит, какао пить?

С пищей, напитками повелительница апейрона никогда не могла совладать. Это были слишком тонкие вещи, чтобы она, не способная сосредоточиться, меняла их, не нарушив вкуса. С эфемерной, едва различимой улыбкой Бетельгейз вновь провел ладонью над бокалом — напиток стал желто-белым, шуршащим.

— Шампанское, — и, задумавшись на мгновение, он чуть пошевелил пальцами. — Розовое шампанское.

Йонсу залюбовалась лиловыми переливами. Казалось, в бокал налили лепестки пиона. Полуэльфийка приподняла его и задумчиво посмотрела на Бетельгейза сквозь стекло. Он, полностью белый, стал темно-розовым, какой, по рассказам леди Валетты Инколоре, была сама жизнь.

— Кажется, коньяк помог. Ты кажешься более открытым. Может, полностью выпьешь? Вдруг узнаю, каким таинственным светом ты обладаешь, превращая алкоголь в какао.

— Я не закрытый. Я люблю наблюдать и слушать.

— За чем ты наблюдаешь, сидя рядом со мной?

Его бокал опустел от одного движения.

— Я люблю людей. Они удивительны. Сидя рядом с тобой, я чувствую тоску, боль и тихую злость. Тоскуешь от одиночества, боль пришла с потерей… не могу понять, на что злишься. На меня? Нет, ты переживала злость на набережной, смотря на волны. И как воспылала, смотря на луну. Это удивило. Поэтому я сел тогда в кафе. Я слабо вижу твое лицо и фигуру, — Йонсу сглотнула. — Мосант расплывается, как в запотевшем зеркале. Вижу чувства, пропускаю через себя. Наблюдаю за ними. Сейчас над тобой повисло облако страха. Почему?

Йонсу торопливо сделала глоток. Напиток освежал и слабо напоминал шампанское. Скорее разбавленный сладкий сироп, от которого мутнело в голове.

— Потому что ты Черный клинок Синааны, — с трудом проговорила она.

Клинки. Слуги Короля. Несчастные души, но не стоило считать их злыми или жестокими: многие становились Клинками будучи обманутыми. Черный клинок был не таков.

— Я наконец поняла, на кого ты похож. Принц Бетельгейз. Похож на папашу, — с отвращением процедила Йонсу. — Дитя связи двух миров, как говорят. Изгнанный из родного, не принятый здесь. Не человек, туман ночи, владеющий серебристой кровью, как и члены императорской семьи. Поэтому не краснеешь, и вены белы. Поэтому не видишь меня — только чувства, которыми питаешься. Уходи, пока я не вызвала апейрон. Уходи.

Бетельгейз, склонив голову, изучал ее кукольной синевой.

— Высокомерные, оторванные от обычных людей эгоисты, — обнажила она обвинение. — Мне не о чем с тобой разговаривать. Исчезни. Не заставляй делать хуже другим. Если я тебя трону, папаша явится с другого мира, чтобы отомстить, верно? Ты точно должен знать. Вы мыслите одинаково.

Принц Синааны встал.

— Ты говоришь так из-за моего отца или из-за меня самого?

В ответ Йонсу подняла и согнула в локте руку, освещенную зеленой материей. Бетельгейз отступил на шаг.

— Уходи.

— Предубеждение, — сказал он всего лишь одно слово и растворился в тумане, который впитался в пол, не оставив следа. Йонсу почувствовала, как где-то далеко-далеко, на другой стороне шара, лопнула струна, гласящая о перемещении.

— Предубеждение, — повторила Ливэйг. — Сынок Майриора не может быть нормальным. Тем более Клинок. Черный клинок. Я ведь слышала о тебе. Отец ест человечьи сердца на завтрак, а ты впитываешь чувства, как вампир в поиске крови, путешествуешь по Мосант. Вы с ним одинаковые. Можете помочь, но ничего не делаете. Как все остальные. Никому нет дела до родного дома, все болтают и думают, что конец никогда не наступит, а если наступит, то уже не при них. Ни у кого нет храбрости признаться. Кому я это рассказываю? — Йонсу попробовала «розовое шампанское», поморщилась и вылила его в раковину, после чего набрала стакан воды.

Буря за окном продолжала выть.