Даже вода показалась холодной сегодня, и из душа Михаэль вышел дрожа, как от болезни. Обтирание полотенцем ни к чему не привело. Странное ощущение: казалось, что он находился в чьих-то руках, руках существа, дыхание которого источает мороз. Оно терзало ночью, ненадолго отступило рядом с Королем и вернулось, стоило остаться в одиночестве. Как много бы Михаэль отдал, чтобы узнать, действительно ли его сердце наполовину обратилось в хрусталь.

Одежда не грела, холод шел изнутри. Раковая опухоль разума начала распространяться по телу. Михаэль обрушился на кресло с бокалом вина, отпил и закрыл глаза. За окном шелестели снежинки.

— Папа!

От неожиданности Михаэль едва не опрокинул бокал. Кронпринц перевесился через подлокотник — по коридору стучали чьи-то звонкие каблучки. Михаэль ощутил ауру дикой обиды. Он торопливо провернул ключ в двери мыслью.

— Что такое, милая? — с беспокойством крикнул он. Дочь, утирая слезы, влетела в спальню, как живительный порыв ветра в затхлую комнату. Примерно так же, как вчера, разобидевшись на эльфийского недомерка в карете, чем безумно обрадовала отца.

— Спэйси опять хотел подарить маме цветы! — пожаловалась Сэрайз и пристально вгляделась в него, явно ожидая какой-то реакции.

Бокал с хрустом треснул. Шипя от боли, Михаэль замахал правой рукой. Отколки стекла переливались лунным светом на ковре, окно справа приобрело трещину, светильники, разом вспыхнув, перегорели. «Спокойно, — воззвал к самообладанию Михаэль. — Испугается…» Но дочь стояла с таким загадочным видом, что Михаэль понял — влез в типичную ловушку маленькой женщины. Знать бы, в какую. Вот только ревность совершенно вскружила голову, не оставляя места для размышлений.

— Тебе больно, пап?

— Что значит «опять»? — как можно ласковее спросил Михаэль, вытирая руку о сидение кресла. Лишь бы не увидела Сэрайз. Мысленно он представлял, как поджигает злосчастные цветы во рту горе-любовника. Те горели прекрасно наперекор всем законам физики.

Сэрайз состроила рожицу, гласящую — «я обижена». Густые темные брови страдальчески опустились, губы надулись.

— Мне он их не дарит. Только маме перед дверью ложит после ужина.

— Кладет, — автоматически поправил Михаэль. Он был обескуражен. Почему Мару не говорила? Сколько это длилось? Месяц? Год? Два?

— А я розы себе забираю! — похвалилась Сэрайз, подняв нос. В эту секунду она походила на Вердэйна, который впервые обыграл отца в шахматы. Воспоминание о сыне подкинуло дров в пылающий костер внутри.

— Возьмешь еще один, — начал Михаэль тихо и спокойно, но эмоции окончательно взяли вверх и он выкрикнул угрозу, которую не озвучивал со времен детства старшего внука, — будешь стоять в углу, пока они не завянут! В комнату, живо!

Взбешенный до предела, оскорбленный и чувствующий себя величайшим в истории предателем, Михаэль схватил дочь за руку и буквально дотащил до ее спальни, дверь в которую открыл пинком. Сэрайз ревела. Он, кажется, искренне не понимала, по какой причине всегда добрый папа накричал и запер в комнате. Но оставаться спокойным — то все же оказалось выше сил Михаэля. Щелкнув замком, он прислонился к двери спиной и выдохнул.

— Я его убью, — заявил Михаэль, обращаясь к картинам и статуям. — Чтобы всякая безродная шваль уводила мою жену? Ну уж нет. И… Сэрайз! — в сердцах крикнул он. — Если я еще раз увижу тебя рядом с Ленроем!.. Его — вздерну, тебя — ремнем выпорю!

В последнем он сомневался — рука не поднимется. Вздернуть Ленроя — совсем другое дело. «Пресвятой боже, вдруг он решит переключиться с Мару на Сэрайз?» — от мысли стало совсем дурно, и поэтому на грохот, доносящийся из спальни дочери, Михаэль никак не прореагировал. Безмозглый потомок торговцев и она, принцесса Хайленда, поступившая, как брат Вердэйн когда-то… «Нет, — пообещал Михаэль. — Я скорее сдохну, чем подпущу его к Сэрайз. Поговорю со Спэйси, намекну, что будет, если… Никаких гребаных «если»! Придушу идиота заранее, пусть Эрродан катится в бездну!» Михаэль оторвался от двери и на нетвердых ногах отправился к покоям Спэйси. Аргументов к прощению не находил. От чего больше злится — попыток сблизиться с Мару или возможных отношений с Сэрайз — упорно не понимал.

«Да что не так? — бесился Михаэль. — Кто она, эта женщина? Союзник, только союзник! Тогда откуда ревность? Не просыпались вместе со времен, как ты забеременела. И…» — по спине пробежал холодок. Двенадцать лет. Она не могла оставаться невинной и верной двенадцать лет! Михаэль нутром чуял грандиозный обман, таящийся под носом.

«Обоих убью», — сделал кронпринц мрачный вывод. Лестница не кончалась, рука кровоточила. Когда-то со схожими мыслями он поднимался к Аделайн: первая жена сделала все, чтобы свести с ума от ревности, а позже начала упрекать, что он вешает свои грехи на других. Было страшно признаться, что нынешняя ситуация ничем не отличается от прошлой. Михаэль так боялся, что мужем Сэрайз окажется такой же человек, как он, что предпочел бы, чтобы дочь осталась одинокой.

Сойдя на нужном этаже, он начал хладнокровно придумывать план бесшумной ликвидации. Отрезать голову лунным светом? Слишком много крови, сплетен не миновать. Язык? Ослепление? Четвертование? Лунные образы и точечный удар в сердце? Сжечь полностью? «Набить морду для профилактики», — решил Михаэль. Приятно, а проблем не будет.

«Да что со мной? — вновь задумался кронпринц. — Вспомни Вердэйна, когда…»

Нет, он не желал вспоминать. Слишком больно. В тот день, казалось, душа получила первую трещину. Но как Михаэль мог смотреть на тварь, сестры которой похоронили его родителей на морском дне?

Были бы слезы, но они замерзли, стали хрустальной крошкой слишком давно. Михаэль стоял, изучая переливы кварца под ногами и все больше понимал, что драка не поможет. Сэрайз увидит последствия — синяк, перелом, царапину, во что бы ни вылилась злость — и узнает про темную сторону души отца, которую так не хочется показывать. Разочаруется, как Вердэйн много лет назад. Михаэль не вынес бы презрения снова. Не от дочери — единственной причины, чтобы жить.

Он мог только поговорить. Приказать не появляться рядом с Сэрайз и Мару. «Видит свет, желаю Сэре лучшего мужа чем Спэйси. Тормоз без фантазии. Розы дарит. Какой смысл в увядающих букетах, — зло думал Михаэль. — Выбрал наипошлейшие цветы. Только самый убогий парень додумается их дарить», — он продолжал пышать гневом, отгоняя воспоминание, в котором сам дарил розы Аделайн.

Слова словами, а в себе он не был уверен. Михаэль вспомнил, сколько раз выходил из себя при Аделайн, Вердэйне и Мару — при тех, кого любил — и остановился на последней ступени. Вспомнил, как его испугалась невестка во время знакомства и злость Вердэйна. Сын никогда не звал его в отстроенный Каалем-сум, «Хрустальное сердце» посещала только Аделайн. Михаэль впервые увидел внуков, когда они остались сиротами.

Привыкший управлять всем, он не мог убедить себя остановиться. Аргументы бились о лед упрямства и сгорали в ревности.

— Просто поговорить, — прошептал Михаэль и нервно огляделся — коридор пустовал. Спальню слева он знал, в ней обитала Селеста Ленрой, а дверь же справа никогда не открывалась при Михаэле. Он бы и не хотел, чтобы открывалась. Однако постучать пришлось.

Спустя полминуты, увидев Спэйси, сдержаться он все же не смог.

— И зачем ты это сделал? — спросила Мару, вытирая кровь с опухших губ мужа спустя полчаса. Тремя этажами ниже Кэтрин Аустен залечивала раны Спэйси.

— Он дарил тебе цветы, — с козлиным упрямством гнул свое Михаэль, барабаня пальцами по креслу от боли. Если бы кто-то сказал ему, что хрупкая ручка балеруна Ленроя способна оставить синяк такого качества, он бы рассмеялся. Практика доказала обратное.

— Все влюбленные дарят цветы. У них отключается голова, и они используют традиционные способы. Я не взяла ни одного цветка.

— Сэрайз брала.

— Она только начинает взрослеть, — примиряюще сказала Мару. — Она не знает, что значат цветы.

— Сэра не настолько глупая.