— Твоя самая большая ошибка, — наконец, выдохнул он. Йонсу с трудом приподнялась на локтях. Роскошный пиджак проели зеленоватые дыры, рубашка наполовину распахнулась, показывая торчащие ребра и ужасный шрам на груди. — Ошибка всей жизни! Отвергла меня, Бога? Будешь отвергнута миром!

Сверкающий силуэт ткнул пальцем в сторону гигантской карты, висевшей на стене. Но Йонсу ничего не видела, кроме синеватого узора на груди Владыки. Что надо пережить, чтобы заслужить такую отметину?

— Запомни ее! Запомни очертания! Больше никогда не увидишь… Ни ее, ни его! — Король резко повернулся и выжег лунным светом кусок карты по середине. Полуэльфийка не сразу поняла, что именно исчезло, а потом осознала — Аланда, ее родина. — Пошла вон.

Йонсу, растерявшись, смотрела на карту. Что задумал Король?

— Вон! — от нового крика Ливэйг поднялась в воздух. Взвизгнув, она полетела в сторону двери и прошла сквозь нее, прикрывая лицо руками. В коридоре полуэльфийка обрушилась на пол — довольно больно, но это не помешало ей сразу встать на ноги, пинком открыть дверь и гневно кинуть в кабинет:

— Я не буду с тобой, даже если наступит конец света!

После чего гордо повернулась и, ни глядя ни на кого, стремглав бросилась в свою келью, где разрыдалась от пережитого. Предложение уйти во мрак… Согласилась бы — и никогда не увидела бы кронпринца Хайленда, не оказалась в его гвардии. Руки, колени, все тело продолжала бить дрожь. Йонсу хотелось пойти в душ и смыть следы происходящего, но сил не хватало. Смотря в потолок, она закуталась в покрывало. Перед глазами стояла испорченная лунным светом карта мира.

Дверь скрипнула. Ники. Подруга вошла не в меньшем волнении, чем уходила. Будто очарованная, Наомика медленно прошествовала к платяному шкафу.

— Что слу… — начала Йонсу, хотя в глубине души знала ответ.

— Я согласилась, — тускло ответила Ники.

Ливэйг отвернулась. Одинаковая ситуация, схожие возможности, такое же обручальное кольцо на пальце, как у Йонсу — но Ники приняла предложение. Почему? Какую слабость хранила ее душа? Ливэйг вдруг поняла, что никогда не стремилась понять Ники. Их объединяла одна келья, глупые разговоры, тоска по любимым, учеба и ничего больше. Как странно понимать это по отношению к другу.

— Что он сказал тебе?

Ники достала сумку.

— Я хотела перейти, Король знал это. Он только улыбнулся, когда я призналась. Сказал, что давно нуждался в хладнокровной умной воительнице.

— А как же…

— Я попросила Короля посетить храм лавы.

Именно в нем томился возлюбленный Ники. Опустошенная Йонсу сжалась в комок. Не совершила ли она фатальную ошибку, отказавшись? Что случится с Аландой?

Аланда…

Валери…

Ливэйг с криком проснулась.

Она лежала на кровати незнакомой спальни, но глаза упорно видели штормящий залив вместо любимого дома. То был полдень. Как беззаботно гуляли лучи по волнам! Однако под ними лежали, оказались навеки похоронены дома Аланды. Многих жителей вассального королевства задавило обломками зданий. Выжили только те, кто находился на улице в тот час.

Не Валери.

Перед глазами вспыхнула другая картина. Письма горели в камине храма. Йонсу кидала их в огонь со странной отрешенностью. Слова, побитые слезами, исчезали. Муж передал ей в наследство Валерийские леса — какой смысл? Ей, будущей убийце Хайленда, не нужны ни дом, ни земля, ни деньги. Обещания сгорали, питая мстительную решимость.

Сцены прошлого? Йонсу, пытаясь отдышаться, провела рукой по лицу. Мокро… Слезы? Боли или радости, что узнано хоть что-то? Храм… Размытое лицо Короля… Пара слов, брошенных в кабинет… Тоска по человеку, чью внешность она не запомнила… Все стиралось, все! События сна испарялись из памяти стремительнее вспышки молнии. Только одно сохранилось: залив над королевством, виновницей гибели которого Йонсу стала.

Хотелось пить. На тумбе рядом стоял графин. Ливэйг потянулась к нему — острая боль пронзила все тело, заставив сжаться в комок на простыне. Неприятные ощущения ушли только через пару минут. Отпихнув ногой одеяло (оно упало на пол), Йонсу увидела пару желтеющих синяков на бедрах. Ей показалось даже, что на одеяле темнеют какие-то пятна, которые она не успела толком разглядеть, но тут Ливэйг стало совсем дурно. Она, глядя на странно светящуюся воду в графине, заснула, провалилась в пустой сон.

========== Глава 13 Соль и пепел в волосах ==========

16 число месяца Альдебарана,

Китти Вилариас

Китти очнулась в просторном зале, окна которого были открыты. Морской воздух, унося следы лихорадки, врывался внутрь помещения и тревожил полупрозрачные шторы. Где она? На стенах и позолоченных светильниках играло солнце, пуская блики. Последним воспоминанием был голос Стального клинка. Китти попыталась приподняться на локтях и сразу охнула: ее правую руку, перебинтованную от плеча до локтя, пронзило болью, в рану будто заново воткнули металлический прут. Китти упала обратно на подушку, стискивая зубы. Краем глаза она заметила, что на тумбочке, у изголовья, стоят цветы. Хризантемы — человек, оставивший дар, знал ее вкусы.

— Очнулась, наконец, — раздался голос Рейн. Старая знакомая сидела слева от кровати, совершенно сливаясь со стеной белой одеждой, волосами и кожей. Несмотря на то, что ее губа была рассечена, Рейн улыбалась. Сквозь ее одежду проглядывали многочисленные бинты, в изрезанных пальцах она крутила ключ. Спрашивать, как «служанка Михаэля» себя чувствует, Китти не стала, ее это совершенно не волновало. Существовали другие вопросы, на которые принцесса жаждала ответа.

— Где я? — в горле ужасно пересохло, и фраза вышла хрипло.

— В Каалем-сум, в лазарете. У тебя сквозная рана. Кто знал, что, — Рейниария помолчала, выбирая слова, — она станет такой?

— Мать ее знала, — колко ответила Китти, все же ухитрившись встать. Она не собиралась сидеть на кровати и показывать, какая же несчастная и больная. Вилариас, стараясь идти ровно, подобралась к открытому окну. Легкие шторы врывались в комнату от ветра. Здесь, у пролива, не пахло лавандой и мятой — только соленым морем и пеплом.

— Сёршу? — переспросила Рейн. — Она бы ее убила, если бы знала.

— И то верно, — протянула Китти, разглядывая пролив и город.

Внизу царствовала суета, словно в разворошенном муравейнике. Везде сновали люди, повозки, тягловые животные. Улицы очищались от разрухи, поваленных статуй, обрушенных арок, вылетевшего из стен камня, соскользнувшей с проваленных крыш черепицы. Безнадежно сломанное заменялось новым, то, что было возможно восстановить — восстанавливалось, мусор вывозился за пределы города. Крепость возвращала себе свой облик. Еще день-два — и напоминать о вторжении будут только выгрызенные ядрами дыры во внешних стенах. Где-то внизу, рядом, явно проходил парад.

— Флот ушел.

Китти, не оборачиваясь, хмыкнула.

— Совершенно не в правилах Ситри. Наверняка задумывает очередную подлость. Этот туман придумала точно она.

— Стальной клинок всего лишь исполнитель. Мы обе знаем, кто это придумал.

— Чушь, — отозвалась принцесса. — Ему неинтересна наша детская возня. Валентайн бесхитростен, Донна слишком честна. План придумала Ситри: она всегда думает на пару шагов вперед. Флот вернется. Не завтра, так послезавтра.

— Поэтому, Китти, — разом включив строгость, сказала Рейниария, — ты уплываешь обратно. Тебе не место ни тут, ни в Палаис-иссе. Я написала письмо кронпринцу, тебя ждут.

Беглая принцесса даже не повернулась, продолжая разглядывать город как свою собственность. Наступал вечер. Воды пролива медленно темнели, однако жара не отпускала побережье.

— Как ты меня заставишь?

Китти было попросту смешно. Она гордилась своей непокорностью. Кто сбежал в юности от Михаэля? Кто отказывался возвращаться в Мосант? Кто ушел во Вселенную назло короне? Кто поругался с самой Астреей, Владычицей Хайленда? Кто сбежал из храма? Китти верила, что ни один человек (и не только) в мире не заставит ее поступить так, как она не хочет. Конечно, сейчас силы ненадолго оставили ее — однако дни идут, и скоро на небе вновь воцарится ее звезда. Китти была убеждена, что никто не посмеет ее убить. Зачем же тогда убегать?