— Тридцать, — повторила Мару с каким-то презрением. — Бессовестный. Ты женился, когда тебе было ровно в два раза меньше!
Весь ее вид говорил: «Ты что, дурак, забыл, до чего довела опека матери Ситри Танойтиш? И про собственные похождения в двенадцать лет — тоже?» Будто она была им свидетелем! Но Мару ухитрялась осуждать сквозь века, и Михаэль чувствовал бы себя великим грешником рядом с ней, если бы… если бы ему не было все равно.
Буря кончилась: оба пустили лучшие атаки в молоко. Каждый давил на то, что не было ценно оппоненту. Мару пошла заваривать чай; Михаэль, некоторое время постояв над ее душой, но ничего не добившись, скрылся в кабинете. Письменные отчеты, работа всегда успокаивали… Не сегодня. Ему становилось плохо при мысли о том, что Сэрайз «благодаря» Мару достанется какому-то дегенерату. Строчки прыгали, как кузнечик в траве. Кто, о чем, почему… Нет, это бесполезно. Михаэль начал слушать, что делает жена. С какой стати она что-то решает без него? Кто глава семьи?
— Две чашки! — крикнул Михаэль. — Не три! Не вынесу остроухих в этом помещении!
Судя по звону, Мару резко поставила поднос на стол и, разозленная, точно фурия, выглянула из-за арки. На ней был белоснежный передник поверх повседневного платья. Оставалось загадкой, когда она успела переодеться. Не сказать, что Михаэля больше всего заботил именно этот вопрос.
— Тебе не смешно? Я спрашиваю, тебе не смешно?! — судя по выбранным выражениям, Мару прекратила сдерживаться. В ход пошло воспитание, полученное в трущобах. Так всегда было, когда Михаэль выводил жену из себя. Если он, взбесившись, уничтожал предметы мебели и шел драться, то Мару Лэй втаптывала в грязь словесно. — Ты трахаешься с эльфийской принцессой! Спасибо, что не в нашей кровати! Ты был женат на эльфийской принцессе! Ты сохнешь, как озабоченный пацан, по этой Ливэйг! И после этого твердишь, что не любишь Спэйси из-за происхождения? Ври лучше! И, чтоб ты знал, третья чашка — для нашей дочери!
И эту мегеру все считали небесной горлицей… Умиротворить ее могла только смерть. Авторитет Михаэля дышал на ладан, но любое проявление его деспотизма расценивалось как слабость, трусость и малодушие. И это причиняло страданий больше, чем вынужденное молчание. Он, проглотив стенания гордости, не ответил ничего. Выиграл или проиграл?
Буря утихла окончательно. Мару сервировала стол; Михаэль отвечал на письма. Когда-то этим занималась Сёршу, но потом ему надоело, что вся почта идет через нее, и начал заниматься письмами сам. Губернаторы сообщали о шпионах и нападаниях, еретиках и предательствах. Каалем-сум готовился к осаде — это письмо Михаэль смял и решил, что не получал его вовсе. Схожая судьба ожидала отчеты губернатора Реймир-сум и наставников вереницы городов восточного побережья. Кражи кораблей? Поджоги арсеналов? Не все ли равно? Чем чище станет мир, тем лучше для всех. Людей давно стало слишком много, а их качество испортилось. Пусть горят. Тонут, задыхаются, гниют, истекают кровью — мало ли способов придумано в мире, чтобы избавиться от ненужных вещей?
Михаэль кинул косой взгляд на галерею фамильных портретов. На самом видном месте, разумеется, висела картина, изображавшая правительницу, леди Астрею Аустен. Следующий Михаэля не интересовал. Он остановил взгляд около своих родителей. «Зачем вы туда поплыли?» — в который раз подумал Михаэль. Нерешаемая загадка — ответ знал только Король да, возможно, убийца. Вот один из способов — взбесившаяся пучина океана.
Следующая картина изображала первую жену. Принцесса Аделайн стояла на побережье устья Нойры, на фоне Каалем-сум, который сын построил для семьи. Однако задний план в виде золота и белизны не интересовал Михаэля. Не интересовало и небо. В мрачном расслаблении он смотрел на фигурку супруги, отмеченной милостью Короля. Властелин Синааны подарил ей бессмертие, от которого она отказалась после смерти сына. Когда писали портрет, сын был еще жив: потому супруга улыбалась на полотне и глаза ее сияли, как в жизни. Еще один способ — признать поражение перед высшими силами и попросить забрать в бездну. Популярный и действенный. Оставляющий руки Бога без следов крови.
Аделайн умерла при нем, на веранде в Каалем-сум, на обеде. Сердце просто остановилось, будто поняв, что должно было сделать это давно. Эльфы не живут вечно: принцесса Аделайн могла бы стать исключением, если бы не отказалась от бессмертия под лучами полуденного солнца. Стакан с водой выпал из ее рук, разбился на полу от падения. В тот день Валентайн Аустен, внук Михаэля, первый и последний раз плакал, как ребенок. Даже в самом нежном возрасте старший из сыновей Вердэйна сохранял наигранное самодовольство, которое не позволяло показывать слабости. Михаэль же… Он не помнил, вырвались ли у него слезы или нет — какое это имело значение? Аделайн ничего не успела сказать ему.
Все игра… Пари двух бессмертных создателей, которым слишком скучно жить.
Никто не властен над судьбой в проклятом мире Мосант. Каждый умрет тогда, когда ему предрешено. Никто не может повлиять на исход. Осознание беспомощности сводит с ума. Вот что приводит меморий в темницы Анлоса. Не рука Короля, вовсе нет. Оно приходит со временем, когда паутина лжи соединяется до конца. После четвертого перерождения душа становится слишком хрупкой, сеансы же ускоряют распад.
Следующим висело изображение первенца Михаэля. Этот портрет долгое время находился в официальной галерее; Астрея порывалась его убрать, однако столкнулась с такой волной недовольства убитых горем родителей, что Вердэйна Аустен, в отличие от его жены и старшего сына, оставили в галерее почета. Михаэль заявил, что уничтожит себя в озере забвения на востоке, если с единственным изображением любимого сына что-нибудь случится. Угроза подействовала — Астрея слишком дорожила кронпринцем. А десять лет назад Михаэль снял портрет сам и отнес в спальню. В замке все равно не осталось людей, которым бы действительно было жаль Вердэйна.
На полотне сыну едва исполнилось семнадцать лет. Он уже не был мальчиком, но еще не стал мужчиной. Леди Астрея говорила, что на Вердэйне императорская кровь окончательно испортилась: юноша оказался смугл, и невозможно было понять, настоящий ли это цвет кожи или вечный загар путешествий, темноволос и кудряв. Разве важно, как он выглядел? Его больше нет… Еще один способ — предательство близких.
Гнев ударил в голову Михаэля, едва он вспомнил про жену сына. Подлинная двуличная змея, которой нет прощения. Нет прощения и старшему внуку — полнейшее разочарование, сведшее Аделайн в могилу. Оба портрета Михаэль собственноручно сжег дотла. Выдохнув, точно рассерженный зверь, чью рану снова потревожили, принц отвернулся от галереи. Она кончилась. Остальные члены семьи его не интересовали — портреты покрывались пылью в официальном музее. Остальные мертвы. В живых остались только две Кэтрин, обе из которых никогда не родят ребенка. Валентайн изгнан из империи. Единственная надежда рода — Сэрайз.
Сэрайз. При мысли о любимой дочери гнев разгорелся сильнее. Малышка Сэрайз. Жизнь взвалила на ее плечи тот же груз, что взвалила когда-то на его. Будучи в возрасте пятнадцати лет, Михаэль остался сиротой, единственным родственником императрицы. Тогда его заставили жениться, зачать наследника — Сэрайз оказалась в схожей ситуации. Михаэль рос в нужде душевного тепла — дочери же старался отдавать все, подарить нормальное детство. Нормальное… Если бы то было возможно!
Михаэль и Мару знали, на что идут. Они знали, что двойное проклятие Мару не даст им родить ребенка. Первая беременность прекратилась на втором месяце; следующая — завершилась выкидышем облученного уродца; третий ребенок родился мертвым калекой; и только с четвертой попытки родилась девочка, которой дали имя Сэрайз. Первые годы супруги боялись, что малютка не выдержит окружения, что она больна. Однако прошло десять лет, а Сэрайз Аустен еще жива и не испытывала никаких проблем со здоровьем. Единственное исключение — вампиризм.
Она родилась такой. Мару рыдала навзрыд, когда узнала: и она, и Михаэль тешили себя надеждой, что императорская кровь возьмет верх. Первые года родители старались никому не давать дочь в руки, ведь та могла укусить и открыть тайну. Вампиры — презренная раса. Им нет места в Анлосе. Изредка кто-то понимал, кем является Сэрайз. Тогда Михаэль уничтожал свидетеля, по той же причине опустел замок. Шли годы, и тайна все-таки оставалась тайной. Сэрайз росла, становилась все краше. Леди Астрея даже смирилась с ее существованием.
