Мир раскололся, и самая старая его часть превращалась в ничто. Асель без эмоций осознала, что ее конец близок. Как гром после молний. Скорый конец не вызвал ни боли, ни страха — глупо испытывать что-то из этого, когда позади миллиарды жизней, домом для которых она стала…

— Живых нет, — прошептала Асель. — Осталось то, что никогда не жило, бездушные плоды разума без чувства.

Силуэты Теллура и Аргенто летали сверху и дарили редкие искры света. Асель изловчилась поймать одну. Это был чужой, враждебный свет; попытка сделать родным погасила его. Формулу света стерли из матрицы Мосант первой. Асель закусила губу. Пальцы вызвали ветер, но бриз заглушила тьма; огонь увял; лунное пламя и его сияние постигла та же участь; и только вода осталась на пальцах, не собираясь высыхать. Асель видела в них свое отражение — пропитавшееся кровью тело светилось само по себе. Она стала призраком — во всех смыслах, но не хотела делать из этого трагедии. «Я не человек, — напомнила себе Асель, — как бы другие ни желали меня такой видеть. Переживания так глупы и поверхностны… Может, я и чувствую что-то, но, как папа, не могу это выразить и осознать».

— Слезы, — заметила она, обращаясь к бездне. — Мои глаза сухи, неужели в этой богом забытой дыре остался кто-то еще?

Эван и Висмут не знали цены ни слезам, ни человечности. Принцесса Сэрайз… Разве слезы могут летать? Ведь она там, внизу, где, по поверьям, находятся все Аустены — в аду. Шайлиан? Едва ли огонь стерпел подобное.

Это все же были слезы — соль хрустела на подушечках пальцев вместе с пеплом. Вот только высохли океаны, туман не окутывал галеон, а луна осталась на флагах Кэрлэйири. Асель смяла соленый пепел — в лицо дунуло помадой, кровью и медицинским спиртом. Странная смесь… Она напомнила о заснеженном склоне около Анлоса, к которому ее прошлую жизнь принесла Валетта Инколоре, бессмысленную битву внизу и самодовольную улыбку папы, которую, наконец, получилось простить.

Асель не успела почувствовать дрожь нитей матрицы. Все произошло слишком быстро — она очнулась только тогда, когда в спину обрушилась стена воды. Асель вздрогнула; волосы прилипли ко лбу, платье прижалось к телу. Вода собралась в лужицу у коленей, и в ней Асель заметила примесь крови. Ее? Нет… В отражении жил одинокий замок у берегов королевства Синаана. Он прятался или был спрятан во льдах северного моря, в морском тумане и сиянии портала. В остов замка вмерзли цветы — те же, что украшали ворот платья одной из вампиресс королевства.

— О, женщины твоего папаши, — сказал самый ожидаемый голос на свете. — Они достойны памятника. Впервые завидую.

Асель встала и обратилась лицом к Эвану. Дальний родственник растерял привычную самоуверенность и был холодно-спокоен. Губы не двигались. Может быть, все происходило в ее голове. Хотя, скорее всего, весь мир остался в ее голове. Эван — часть мира, и он тоже там. Как вирус, существо без ядра. Вирус — неизменный спутник жизни и обуславливает эволюционное разнообразие. Стимул к борьбе и выживанию.

— Почему вы хотите меня уничтожить? — тихо спросило Асель. — Это не прихоть; должны быть причины. Вы бы не позволили себе неприязнь без причин.

Эван опустил руку — та замерла вдоль тела. Человек в зеленоватом с искрой костюме, стоящий в темноте и пепельном снегопаде — эстетичное зрелище.

— Мое предназначение с рождения. Я согласился с ним — предназначение стало целью.

— Ничего личного? — чуть не улыбнулась Асель.

— Почему же, — с прежним безразличием отрезал Эван. — Не будь личного — не стало бы целью. С детства не люблю выскочек. Его Лорелея… история нашей родины не знала выскочки более наглой. У милой Лорелеи не было за душой ни ничего: ни ума, ни красоты, ни таланта, только бесконечная гордыня. Гордыня полезна, если чем-то подкреплена; поэтому в Майриоре она не столь отвратительна. Предполагаю, что мой отец решил: Лорелея привьет ее в нужной мере. Увы, нет. Он тоже выскочка. Не люблю их. Такие люди норовят пошатнуть социальную лестницу и привычный уклад жизни. Почему он не мог спокойно выполнять указания нашего отца, членов Круга? Тогда бы ты не появилась. Я должен стереть тебя, чтобы другие, новые, не решили, что жить по своим законам — нормально. Стереть его и то, что он создал — моя цель. Даже если придется прихлопнуть остатки тех, чья душа прекрасней моей. С сожалением.

Взгляд Эвана был обращен к обвившей левую руку Асель воде.

— Милая девушка, — пояснил он. — Настоящая женщина. Именно такую я представлял рядом. Вдохновляющую жить. Жалко…

В очередной раз Асель попалась на его безразличие. Луч апейрона ударил по водяному щиту, в который преобразилась душа Айвены Ветвицкой, прекрасной леди снежных пустошей Синааны. Асель пошатнулась. Остатки воды собрались воедино и смерзлись в новый щит. «Любовь к моему папе? — запоздало подумала Асель. — Из-за чего она меня защищает?» Новый удар разломил преграду, и Асель опустилась на колени. Силы улетали стремительно — темнота вокруг сгущалась, отравляя ее. Даже фигуры Теллура и Аргенто на небе померкли.

«Ночь».

Волосы, лезшие в глаза, начали бледнеть в подтверждение. Раньше они сияли, теперь же становились тусклыми и серыми, как у второй жизни — лунного принца. Самое долгое и одинокое из всех. Оно закончилось в том числе по вине Эвана. Асель подняла голову.

— Убьете меня, и что дальше? Предназначение с целью окажутся исполнены, — колко заметила она. — А новое придумать не хватит фантазии.

Тут Эван, наконец, улыбнулся. Асель с содроганием узнала улыбку отца. Внешнее сходство все же нашло дорогу сквозь десятки поколений.

— Я не настолько бесчеловечен, как вам хочется думать. Часть обычной души имеется и у меня. Я вполне осознаю ее наличие и не отрицаю, в отличие от твоего создателя, не желавшего принимать свое место в социальной лестнице.

«Смертной души», — подытожила Асель, и в этот момент кто-то резко оказался между ними. Всполохи пламени закрыли происходящее; она успела заметить, что Эвана отбросило назад, в полумрак. Пламя?.. Асель замерла. Она знала, кто нежданный спаситель, и не могла в это поверить; когда глаза привыкли к свету, Асель восторженно взвизгнула. Шайлиан, повернувшись, подмигнул — перед ней оказалась протянутая рука. Рядом стояла Нитсу Кэйар. Ее присутствие притупило радость.

— Поднимайся, — сказала вампиресса.

Асель, поморщившись от приказного тона, все же встала. Ладонь лордэльера оказалась неожиданно мягкой. В памяти Асель шевельнулись неприятные воспоминания, связанные с Нитсу и прошлыми жизнями, но прочитать их она не смогла и всего лишь одарила Нитсу настороженным взглядом. Та не обратила внимания; Асель почувствовала холод у колена и обнаружила, что Нитсу опирается на металлическую ногу. Когда-то из-за Нитсу леди Белладонна лишилась руки — все в мире циклично и наказуемо. Это навело Асель на мысль, что все они стоят на пороге армагеддона не по воле случая.

— Живой? — голос Кэйар вернул ее в реальность.

— Как видишь.

От улыбки Шайлиана становилось легче на душе.

— Вижу я только тебя, — отпарировала Нитсу. — Загородил все спиной. Что с этой мразью?

Асель не могла налюбоваться братом. Стоя на пепелище, он излучал счастье: глаза горели, губы изгибались в легкой улыбке. С таким же вежливым радушием Мару Лэй сидела на аудиенциях и наносила визиты. Никто не встречал ее грусти и не видел слез, только напускное беззаботное счастье. Шайлиан улыбался по-настоящему, но, Асель была уверена, в нужную минуту он поддержал бы других своей уверенностью, как истинный предводитель. В левой рукой брат держал меч. Он показался Асель знакомым: черная ребристая рукоять, изогнутый клинок… Она потерла шею, поняв, кому принадлежал меч. Как чудно переплетаются судьбы… «Сын двух людей, ненавидевших друг друга, — подумала Асель. — И они действительно ненавидели. Она говорила мне. Она говорила. Я помню». Асель надеялась, что Мару видела сына и гордилась. Хотя, наверное, жестоко желать матери и второй леди империи лицезреть конец мира и своего ребенка на пепелище. «Конец мира» — неподходящее слово. Оно не передает перечеркнутое прошлое и растаявшее будущее во всех его возможностях. Только она, «мир», понимала смысл до конца.