Нет. Всего лишь видение. Это бездна, прячась за тонким стеклом коридора, играет с воображением, ничего более.
Бетельгейз остановился у дверей нужного зала и прислонился к стене. Невесомый мрамор был мягок, как шелк. Коридор — пуст. Что делать? Бетти ничего не знал о мирах. Он боялся, что, вернувшись в Мосант, раскрошит полотно измерения. Возможно справиться с волнением, страхом, но отсутствие таланта не исправить. Не невежество, нет. Оно лечилось теорией, практикой. Талант же… Без него не найти выхода из новой ситуации, когда набор шаблонов бессилен.
«Чарингхолльский принц снова будет ждать, когда все разрешится само?»
Вспомнив слова Йонсу, Бетельгейз аккуратно снял цепочку с шеи и надел кольцо на палец. Металл, почувствовав прикосновение к коже, перестал бесноваться. Бетти тоже стало легче: прохлада утихомирила. Он внимательно, точно приглядываясь к старому врагу, изучил трещину на сапфире.
— Я знаю, что с тобой что-то не так, — обратился Бетти к ней. — Я не твой хозяин и не буду делать вид, что происходящее нормально. Могло бы подсказать! Твое нынешнее воплощение себя-то не понимает, бессмысленно спрашивать, Анни погрязла в войне…
Война.
Очевидная причина! Почему он не понял раньше? Бетельгейз, обозвав себя дураком, раздосадованно открыл двери и растворился в белом свете.
Он очнулся там, где пожелал — у карты Мосант, висевшей в кабинете отца. Кабинет был пуст. За окном царствовала ночь. Луна пряталась за облаками — Майриор, наблюдавший за миром с ее помощью, еще не вернулся. Бетельгейз облизнул губы. Путешествие между измерениями вымотало его окончательно. Наверное, поэтому волнениям не осталось места. Он стоял перед гигантской картой спокойно, сложив руки на груди. Кольцо переливалось на пальце.
Папа ведь часами сидел перед картой, почему он… позволял всему происходить?
Кэрлима чернела и отдалялась, к ней спешили корабли. Эльфийское царство строило новые крепости и башни на границах. Браас… Бетельгейз не рискнул заглянуть вглубь земли, чтобы увидеть, чье сердце озаряло забытые богами пещеры. Пожарища, пепельные пустыни, заброшенные города… Мёрланд задыхался в бедности, и в Нитте-нори дела обстояли не лучше. Синаана? В ней Бетти тоже не увидел мира. Оссатура собирала армию, и судя по отсутствию приказа Короля — не в его честь.
Бетельгейз устало опустился на стул.
Серое пятно Эллионы разрасталось, как раковая опухоль. На юге оно начинало сливаться с пустыней. Интересно, как влияние Леты преобразит песок?
— Этим словом он и руководствуется, — сказал Бетельгейз сам себе. — «Интересно». Ему всегда все интересно!
Следовало догадаться. Прочувствовать. Но проклятое кольцо сделало слепым и глухим ко всем. Объяснимо. Если слушать других, то необходимое равновесие не удержать. Поэтому боль Белладонны оказалась выплеснута на карту Мосант — пятном армии у границы с синнэ Эллионы.
Валетте плевать. Валетта бродила, как волчица, в долине Нойры. Приказы Короля исполнялись беспрекословно. А подаренное бессмертие мог отобрать только он сам. Ни одна армия, ни одни чары не утянут Валетту Инколоре в бездну, пока того не захочет Майриор. Бетти боялся представить, сколько воинов Оссатуры окажутся жертвами, прежде чем Белладонна поймет глупость плана.
Потом пришло понимание — он не может вмешаться.
Да, это так. Бетельгейз хранил мир и не мог размениваться на отдельных людей. Не мог проникнуть к каждому в сознание и контролировать. Прийти и запереть по противоположным границам королевства двух враждующих Клинков. Не мог подойти к Белладонне и объяснить… все объяснить. Ведь любой разговор, особенно серьезный, вызывал переживания в душе, а значит — в Мосант. Он уже совершил подобную ошибку, объяснившись с Анни у стен Каалем-сум, и каков результат? Цунами на юге королевства. Там никто не жил, но где гарантия, что стихия обрушится на безлюдную пустошь снова?
Оставалось лишь ждать. Ждать, когда вернется отец.
Бетельгейз опал на спинку кресла, наблюдая, как собирается армия у границ Оссатуры. Мир за окном был тих и спокоен.
========== Глава 124 Четыре осколка души ==========
— Я родился давно, я видел мир до угасания. Мы звали его Чарингхолл — «залы Чаринга». Мой отец был его старшим советником, мать — придворной дамой, лучшей подругой владычицы Сезарии. Я родился человеком до раскола великой души. Чаринг не создавал мир, он улучшил свой дом и стал править им. Жители не были против. Война длилась слишком долго; Чаринг объявил эру мира и убрал зло, — Теллур вдруг улыбнулся. — Настало бессмысленное время. Мир остановился в развитии, но никто этого не замечал. Зачем что-то менять, если все хорошо? Твой дедушка, Трид, оказался единственным, кто остался верным погоне за открытиями. Но был еще один человек. Мерсия. Мы жили в свете и не видели мрака, находящегося под нами.
— Полуденные тени, — вполголоса произнесла Асель. — Единственный мрак, который создаем мы сами.
«Каждый из нас, — мысленно добавила она и, глядя на золотые эполеты Теллура, начала вспоминать очертания материков любимой Мосант. — Все темные мысли, желания, цели… без них людям было бы нечего вспоминать». Теллур же смотрел во винтажное окно напротив. За полупрозрачной стеклянной дымкой клубился мрак. Схожие тени оплетали комнату, но Асель их не боялась. В отличие от Теллура, ведущего непонятную ей игру. Юноша в малахитовом плаще протянул:
— Да, пожалуй. Мерсия приходился старшим братом Чарингу. По легенде, он отдал себя ночи, чтобы воскресить брата. В молодости я думал: стоит ли называть силу, творящую добро, тенями? Мерсия говорил, что все в мире относительно. Там, где начинается благо одного, заканчивается благо другого. Мне было шестнадцать, когда мир раскололся. После этого я лишь больше укрепился во мнении.
— Это все очень интересно, — колко заметила Асель. — Но ты до сих пор не ответил, что здесь делаешь.
Она стояла перед мраморным столом с блестящими прожилками и держалась за его край обеими руками. К коже что-то неприятно липло. Асель хотелось обернуться, чтобы понять причину, но ей оставалось только враждебно смотреть на мужчину в золото-зеленом плаще. Некоторое время назад он выломал дверь и забежал внутрь. Что бы он ни хотел, Асель разрушила планы Теллура, появившись из ниоткуда. Увидев ее, малахитовый божок остановился, и начался странный разговор, смысла которого «воплощение Мосант» не могло понять.
Теллур прижимался спиной к двери и, сложив руки на груди, беспристрастно вел его. Асель он напоминал куклу, в которую кто-то вложил огонек. Только он переливался в зрачках фальшивого совершенства.
— Что я здесь делаю? — переспросил Теллур. — Это интересная загадка. В какой-то степени то же, что ты. То же, что твой отец. Мое предназначением немногим отличается от вашего, но, все-таки, отличие имеется. После раскола великой души Чаринга Первичные боги Ожерелья получили ее части. Меня и Иридию одарили наши семьи. Что я делаю? Горю, светя другим, Асель. Пытаюсь воодушевить твоего отца на создание того, что соединяло бы идеалы людей, которыми я восхищаюсь: благородства, доброты Чаринга, непредсказуемости и красоты теней Мерсии, потоков жизни, целеустремленности, самоотдачи Эрмиссы и его собственные, Джея, достижения. Напрасно он принижает себя.
— Джея?
— Папа ни разу не называл полное имя? Майриор Джей Десенто. Он настолько ненавидел второе, что сократил до одной буквы. А ведь оно значит «победа». Поэтому я здесь. Я хочу привести его к победе. Ожерелье разрушается. Мы стоим на костях Чаринга, но даже кости сгнивают. Все измерения умирают. Они либо превращаются в пепельную пустошь, либо дают жизнь другим. Так думали все мы. «Серебро гаснет», говорят в Ожерелье. Недавно я понял, что это неправда — мы просто тратим дар неправильно. Твой отец, Асель, управляя Мосант, не потратил ни капли. Он создает этот свет. Посмотри на себя, ты — уникальна. Никто из нас не создавал существо, воплощающее мир. Джей отдал осколок тебе, потому что любит больше всего в целом Ожерелье. Одиннадцать тысяч лет он жил без части души и даже не замечал этого. Каким даром надо обладать, чтобы не почувствовать?! — глаза Теллура заблестели. — Я сразу увидел в нем талант! Боги Ожерелья не любят таланты. Им улыбнулась удача оказаться в нужное время в нужном месте, и только. Они ничего не сделали. В них нет искры. Астат создал сотни миров, но они ничтожны. Аргенто, Лантан, все вторичные — такие же. Один Висмут с оскверненным осколком что-то понимает. Пропусти меня, Асель, — совсем другим тоном сказал Теллур. — Там, в Мосант, гибнут последние люди. Гибнет наследие лучших из нас.
