Вейни, Валетте, Донне. Ни о Лие, ни о бабушке говорить не хотелось. Эти темы давно стали табу между ними. Имена можно было упомянуть, не более. А их сердца, между тем, были грехом уже владыки Древа. Бетельгейз напомнил бы об этом, но причины — глупые — давно стали известны. Потому Бетти прошептал, шевеля носками ботинок:

— Надеюсь, папа не в Хрустальном мире. Он может не выбраться из мира грез.

— Майриор выберется из любого места, — отрезал Трид. — Самый пронырливый из моих непутевых сыновей. Не беспокойся о нем. Лучше покажи мир. Касаться кольца я не стану.

Странная для любого, кто знал про отношения между Майриором и его отцом, просьба звучала каждую встречу. Трид действительно не касался кольца и на первый взгляд попросту брезговал это делать. Он проводил ладонью на расстоянии от поверхности Мосант и всегда мрачнел, вынося неприятный вердикт.

— Холодное, — заметил Трид в этот раз. — Ледяное, как хрусталь Лантаны. Он не чувствует?

Бетельгейз покачал головой.

— Я не должен это говорить, но подскажи ему. Не имею права вмешиваться, ты — имеешь. Ее влияние очерняет чистоту эксперимента. Прежде чем ты попросишь переговорить с Лантаной… Это невозможно, она не будет слушать. Майриор сам виноват — лезет во все миры без разрешения. Пусть разбирается сам. Я не буду защищать его от богов Ожерелья. Предупреждение через тебя — единственное, на что Майриор может рассчитывать с моей стороны. Он сам разозлил ее… его. Лантан коварен, непредсказуем. Если бы Мосант полыхала в огне или белом свете, было бы стократ легче, — Трид замер, слабо мерцая в подкравшейся тьме. — Держи мир крепче, Бетельгейз, и возвращайся. Тебя заметили.

— Я не скрывался, чтобы это огорчало, — ответил Бетти, но послушно надел цепочку на шею. — Перемены? Они перестали пугать… Мне будет приятно познакомиться с их главным источником. Он неординарная… личность, в отличие от огненной спутницы. Тени его поступков напоминают дядю Альбиуса. Интересно, что с ним… Спасибо за разговор, дедушка. Он многое расставил по местам. До новой встречи. Если найдешь папу, не обрушивай на него молнии, хорошо? Красоту старого шрама не повторить, — Бетти легко улыбнулся и, кинув последний взгляд на Чарингхолл, направился по белым гладким плитам к центру Ожерелья. Там, под прозрачным куполом, расходились коридоры-дороги, одна из которых должна была привести Бетельгейза к залу, где среди многочисленных миров Трида располагалась Мосант.

— Стой.

Бетти мысленно обернулся. Дедушка сосредоточенно смотрел прямо на него, взглядом, который сбежавший чарингхолльский принц не заслуживал.

— Не будь опрометчивым, не бери пример с Майриора, — произнес Трид, обращаясь только к нему. — Незнакомые души не стоит недооценивать.

— Как много отрицаний.

— Этот оскверненный осколок великой души не глуп, Бетельгейз. Верховный выловил его в бездне и преобразил. Осколок был черен изначально — что он впитал, находясь вне Ожерелья? Я давно наблюдаю за ним… Он не дает повода усомниться в верности, но сомнения приходят все равно. Мы поступим так: я проведу тебя под собственным сиянием. Ни к чему другим знать о твоем происхождении.

Бетти разорвался между обидой и непониманием.

— Чем оно плохо?

— Чарингхолльской частью, — отчеканил Трид. — Не шевелись.

Облако упало сверху, как пригоршня снега. Бетельгейз не мог пошевелиться — серебристый туман связывал крепко. Дедушка не проникал в сознание, не управлял чужим телом, а просто опутал собой и начал вести вперед по коридору. Бетти продолжал видеть. Он, пожалуй, начал различать даже больше чем раньше: проступили узоры на колоннах и стенах, смутно знакомые, а очертания призрачной люстры вовсе вогнали в малопонятный трепет. Комнаты за закрытыми дверями, балконы, ведущие в никуда, сломанная лестница…

Привычный путь прервал тот, кого Бетти никогда прежде не видел. Его не видел и Майриор — только в восхищении описывал беспокойный мир, которым владел привалившийся к колонне широкоплечий мужчина в черном камзоле. Свет играл на ткани и окрашивал ее в другие цвета — зеленый, желтый, оранжевый… Все менялось, подобно глазам незнакомца. В них плескалось нечто знакомое и в то же время далекое. Первое время, придя в Мосант, Бетти воспринимал так солнечный свет.

— Замучила ностальгия по родине? — голос оказался резким, как дребезжание стекла.

— Нет.

— Ах, да. Ты же бесчувственный ученый — как я мог забыть! — сказав это, странное божество громогласно рассмеялось и растворилось в коридоре, оставив короткое: — За силой всегда прячется изъян…

В мыслях Бетельгейза мгновенно возник образ шара, застывшего обломками на столе. Это была Мосант; он сжал холодную поверхность кольца и ощутил, как металл пульсирует в пальцах. Казалось, лунное серебро желает улететь вслед за владыкой Переменчивого мира. Бетти понял, что напоминали глаза незнакомца — ртуть.

Ртуть — символ двойственности, перерождения, парадокса, спутник серебра. Его красота отравляла. Что именно текло в жилах богов: серебро или ртуть? Ведь сила творца разъедала изнутри, и это глупо отрицать.

— О чем он?

— Не хочу знать.

В этот момент Трид напоминал Майриора как никогда.

Кольцо продолжало пульсировать. Бетельгейз поднял его на уровень глаз: тонкая полоса серебра буквально кипела, сапфировый полумесяц оставался спокоен. В чем причина? Он вгляделся в бурлящую поверхность и начал различать редкую паутину льда. Следы ртути не находились, но подозрение Бетти не покидало. В Ожерелье никому не хотелось доверять. В конце концов, ничего не обнаружив, Бетельгейз решил, что владыка Переменчивого мира просто чересчур таинственен и настоящей опасности не представляет. Бывают такие души-пустозвоны.

Потом Бетти заметил трещину.

Она расположилась на сапфировом кольце, ровно посередине — как граница инь и янь, света и тьмы. Разделила мир напополам и насмешливо смотрела на горе-хранителя в ответ. Сияла под прожекторами Ожерелья. Предательски.

Однажды Римма разбила любимые очки от солнца папы. Бетельгейз чувствовал себя Риммой — только разбил он нечто стократ ценнее.

«Это сделал я?» — задал себе вопрос Бетти. Не ради успокоения совести — истины. Он определенно видел тень вины в этой трещине. Может, сапфировую гладь расколола его слабость. Страх. Никому не нужная любовь. О, последнее вполне могло, наигравшись с… сердцем, пройтись когтем по тому, что вверили Бетельгейзу. Если мир, созданный отцом, не примет Йонсу, то почему бы не оторвать кусочек, где она могла бы жить счастливо? Тайное желание души, неосознанное, но даже подсознание отдавалось по судьбе миров. Бетти ли не знать… Однажды отец проклял островных эльфов вампиризмом и, как ни силился, исцелить их души не смог. «Случайность», — оправдывался Майриор перед сыном. Со временем такого рода «случайности» заполонили Мосант. Их не исправляли. Майриор не знал, как создавал их. Только один раз они, отец и сын, придумали, как убрать одно из проклятий — распад души при смешении творений Майриора и его сестры. И заслуга принадлежала скорее Бетельгейзу. Он прочувствовал порыв отца в момент проклятия и распутал клубок, пришел к началу проклятия — гордыни творца.

И теперь — трещина…

— Мне нужно вернуться, — сказал Бетельгейз. — Владыка Переменчивого мира ушел, опасности нет. Я могу идти один.

«Или трещина появилась до того?»

— Хорошо. Будь осторожен. Эти коридоры никогда не пустуют.

«Я ведь не смотрел на сапфир ни разу за четыре дня».

— До встречи, — отстраненно попрощался Бетти. — Был бы рад увидеть тебя в Мосант.

— Этого не случится.

«Когда он ушел… Когда он ушел… Появилась из-за этого?»

Белые плиты под ногами напоминали волны. Бетельгейз никогда не замечал, что пол замка Ожерелья миров неспешно покачивается, плывет, как гигантский корабль в океане. Радужные брызги от набегавших волн времени отзывались на носах туфель. Они лишь подчеркивали изъян сапфирового полумесяца. Кривая трещина проходила по диагонали от центра изгиба к нижнему краю. Бетти даже замечал черный дым, вырывавшийся из нее.