Главный меморий храма при Постериоре считала иначе и настойчиво звала к себе, говоря, что пренебрежение столь могущественной силой — по меньшей мере предательство перед народом. Или даже перед богом.
Родиться с задатками мемории — редкость, удача, билет в высшее общество и гарантия известности. Так говорили, но Йонсу думала иначе. Слуги короны обречены остаться в памяти народа как спасители или предатели. Вот парадокс: предатель Хайленда становился благодетелем Синааны, а ушедший с темных земель восславлялся на западе. Йонсу встречала и тех, и других. Первыми двигала жажда свободы и перемен, вторые убегали от Короля. Владыку Синааны девушка знала в лицо. Внешняя красота не исправляла впечатление, созданное ужасными манерами. Внутреннюю Йонсу ценила больше, поскольку купалась в роскоши с младенчества. Ей не было дела до всех лунных земель, замка на берегу и бесчисленных колец, что украшали пальцы владыки тьмы.
А дорога тем временем несла кабриолет вперед, к полузабытому берегу, где не держало ничего, кроме титула лорда. Да, Синаана не нравилась девушке, но столица империи вызывала ненависть. Там царила скука, которую не развевали платья и балы. Йонсу с большим удовольствием поселилась бы в Жемчужине залива, которую за глаза называли городом молодежи. Или центрах многочисленных островов, подвластных Синаане, но купающихся в солнечных лучах. Чтобы выполнять свои обязанности, папа купит дом ближе к Анлосу. Как ей не хотелось этого! Жизнь, полная неожиданностей и приключений, кончится. Грустные мысли, как и все другие, Йонсу не привыкла держать в себе:
— Когда ты станешь лордом, где мы будем жить? — спросила она, с нарастающей тоской смотря вверх, где пряталось солнце. Любимое, ласковое солнце! Его не хотелось терять. И не хотелось смотреть со стен храма на краю мира.
— Мы? — весело переспросил папа. — У тебя будет свой домик, дорогуша! Где захочешь!
Такой вариант в голову девушки не приходил.
— Даже в Жемчужине?
— Почему нет?
— Даже в Тауре?
— Света ради, Йонсу, хоть в Зачарованных садах!
Сердце облилось медом при воспоминаниях о чистейшем озере воды, кувшинках и домиках, прилипших к берегу. Белый песок, каких не видывал свет, покрывал его, а низенькие деревца и кусты оставили бы равнодушным только слепого. Цветы, листья, ветви — горело все. Знал ли народ Хайленда о прекраснейших землях по ту сторону пролива? Нет, в их представлении восточный материк не хранил ничего, кроме зла. А воплощение зла, между тем, любило свое королевство, как мать любит дитя. Что очень забавляло маленькую леди Ливэйг, не имевшую никаких привязанностей, кроме взбалмошного отца.
— О чем ты думаешь? Улыбаешься…
Йонсу порозовела. Спасли ее проплывающие над туннелем гигантские медузы, что осветили дно пролива во всех подробностях. Темные кораллы, русалочьи поселения, старинные города. Песчаные просторы, вулканические горы, рощи и сады. Йонсу никогда не привлекала жизнь под водой, хотя, признавала полуэльфийка, та имела свои преимущества. Сейчас же непривычная тоска кольнула сердце Ливэйг, и Йонсу солгала, вздохнув:
— Вспоминаю бал в Золотых палатах. А ты, ты помнишь?
После чего снова обратила взор к неторопливому танцу медуз. Стая тянулась с севера на юг, подобно фонарям над трассой. Некоторые, любопытствуя, «обнимали» туннель щупальцами. Йонсу передернуло от омерзения. Животных, в большинстве своем, она не любила и в целом отличалась брезгливостью. Что говорить о склизком желе, обитающем в море? Полукровка никогда не смогла бы жить в Аланде, куда частенько звало сердце. Возможные знакомства интереснее прошлых встреч; тем не менее, отца привлекло последнее:
— Еще бы! Рукопожатие с Королем никогда не забудешь.
— У него было такое лицо! — с негодованием выпалила Йонсу. Чтобы разгореться ярче пожара, Ливэйг многого не нужно было. В этот раз хватило словесного напоминания, и медузы оказались забыты. — Будто лягушку поцеловал. Как можно быть таким самодовольным и гордым!
— Деловой, широкой души человек! Как он меня встретил! Подъехал на своей машине, встретил на пристани! Не смей говорить о нем дурно, Йонс! Замечательный человек, некоторая горделивость ему даже к лицу. Она придает одухотворенность.
— Даже не представился. Или это имя такое — Король? Странный он.
— Немного, — признал отец. — Совсем чуть-чуть. Спросил, как я отношусь к работорговцам. «Презираю» — я так ответил. А Король хмыкнул и заявил: «Продажу работников за торговлю людьми не считаешь?» На «ты», Йонс, мы были на «ты»! «Им платят на новой работе» — ответил я. Тогда Король сказал, что мы подружимся, и пообещал, что однажды за наичернейшее дело я получу самое желанное.
— Мне он сказал, что… — Йонсу прикусила язык. Незачем отцу об этом знать. Он не являлся тем, кому Йонсу могла рассказывать обо всем, многие темы оставались под запретом, например, любовь. Второй причиной являлось то, кое в чем отец оставался настоящим эльфом: речь шла о суеверности. Сэр Ливэйг, узнав о предсказании всемогущего Короля, заболел бы от горя. А его дочь, полукровка, задумывалась об услышанном лишь иногда.
«…Что любовь проведет сквозь ад путеводной звездой и останется со мной, став ценой вечного одиночества». Непонятные и страшные слова, которые лучше не вспоминать. Как о скомканном трижды и дважды расправленном письме главной мемории.
— Надо же, забыла, — снова соврала Йонсу. — Совершенно забыла. Жалко.
— Значит, неважно было. Нужное и ценное никогда не уходит.
Йонсу ничего не ответила. Она забывала многое, часто не видев причин хранить, и то, что оставалось, держалось в голове ассоциациями, нечеткими образами и другими подобными способами. Запомнила бы маленькая леди слова Короля, если бы не их бредовость? «Любовь проведет сквозь ад путеводной звездой» — что это значило?
— Злой, ужасный человек, — вырвалось у нее. — Лучше бы никогда не встречала.
— Почему же? — отец подмигнул в зеркало заднего вида. — Импозантный молодой человек с неслыханной властью и богатствами. К сожалению, женат. У него есть сын.
— Папа!
— Что такое?
— Я выйду замуж за первого встречного, если…
— Постарайся встретить кого-нибудь из совета лордов или кронпринца Михаэля.
— Он тоже женат.
— Разведется!
— Не говори глупостей!
— Йонсу Ливэйг! — повысил голос папа. — Как ты разговариваешь с отцом?
При всей любви к дочери, будущий лорд Ливэйг не собирался, как говорили в простонародье, «плясать под ее дудку». Он баловал Йонсу, как положено баловать единственное дитя, но никогда не позволял управлять собой. Вот и сейчас: голос отца ясно показал, что лучше замолчать и не дерзить. Незаметно показав папе язык, Йонсу отвернулась и прислонилась щекой к двери кабриолета. Король Синааны, кронпринц Михаэль, главные мемории, лорды и лордельеры… Как всё это надоело!
Со скуки Йонсу начала вспоминать пресловутый бал в Золотых палатах, столицы королевства. Замок стоял на берегу залива меж двух рек, чьи берега покрывали дурманящие сады. Высокий мост-виадук нес воды безымянного притока, который срывался завесой с краев, а посередине него шла дорожка из белых гладких камней. С него было видно даже пролив — границу двух половин мира. Йонсу вела Хрустальный клинок Короля. Клинками называли особо приближенных рыцарей, одаренных бессмертием и невероятными силами. В империи Хрустальная мечница считалась самой опасной из всех; Ливэйг же помнила ее открытый, детский взор и обезоруживающую честность. Йонсу нисколько не боялась мечницу и полюбила за проведенные в столице дни. Главный рыцарь Синааны понравился ей больше хозяина востока. Во много раз больше, и виновата заносчивость последнего. Не собирается она в храм, что бы ни говорили обычаи и долг, и особенно для потехи королей и императриц!
С такими мыслями Йонсу задремала.
Ей снились белые коридоры столицы и кронпринц — величественная статуя в роскошном фраке. Статные леди и горделивые сэры танцевали вокруг, пропуская Йонсу вперед и смыкая ряды за ее спиной. Музыки она не слышала, ведь то был сон, а значит греза в молчании. Вживую Михаэля Аустена маленькая леди Ливэйг никогда не видела; воображение рисовало красивого черноглазого брюнета, совершенно не похожего на Короля. Наследник престола медленно шел к ней навстречу. Расстояние сократилось до трех шагов — увидев протянутую руку кронпринца, Йонсу с сомнением приняла ее. Картина тут же поменялась: вместо Михаэля появилась императрица, сжимающая кисть до бледности и кричащая:
