— Откуда? — сипло спросила она саму себя. Разве это нормально? Разве нормально уметь вызывать силы, которыми владеют другие мемории?

Нет ответа. Нет и того, кто ответил бы на вопрос. Империя превратилась в гигантское пепелище и спрашивать не у кого. Разве что у Наамы, но Огненный клинок Синааны был не менее безумен, чем дух, которого только что уничтожила Анни. У-ни-что-жи-ла. Она мысленно посмаковала это слово. Первая цель ее списка не просто погибла — оказалась вычеркнута из мира навсегда.

А что же Мару? Анни вновь подняла руку в сторону вдовствующей принцессы, глубоко вдохнув. Теперь-то, одолев Кэтрин Аустен снова, она должна справиться! Она уже глядела в лицо чужой смерти. Это несложно. Одно движение — и Мару больше не встанет. Не скажет ей ни слова, не обманет милым личиком, не взглянет снисходительно, точно на ребенка, не поправит всклокоченную челку, не прикоснется… Анни сама не заметила, как плюсы ее задумки резко оказались минусами. Шмыгнув носом, она посмотрела на закат и медленно опустила руку.

«Оно не заходит… — подумала Анни, чувствуя, как решимость покидает ее. — Оно остановилось».

Нет. Не ее. Если бы на месте Мару стояла Айвена, Лета, любой солдат королевства или сама Астрея — Анни бы сделала это. Рука бы не дрогнула.

— Черт, — вырвалось из горла.

Что в ней было такого, в этой Мару… Аустен?

Анни прошла по смеси бетонной крошки, стекла и золы, глядя на золотистые блики ее волос. Закат издевался над ней, показывая лучшее, что было в жертве — раннюю весну, покрытое морозом возрождение. Дорога унесла остатки уверенности. Анни опустилась на колено рядом с Мару и осмотрела раны принцессы. Грязь и сажу стоило смыть, ногу — зафиксировать и перебинтовать. Анни никогда не занималась ни первым, ни вторым, но откуда-то знала, что делать. Таз с водой пришлось снять с крепления, воду — пропустить пару раз через ткань. Потом Анни оторвала кусок от нижней юбки Кэтрин Аустен и промокнула им раны на лице Мару. Они внушали самые серьезные опасения. Был бы под рукой спирт…

Вместо палки Анни приспособила гардину. Прибинтовать ее получилось не сразу. Сделав это, Анни перенесла Мару на «кровать» из дворцовых штор. Вдовствующая принцесса казалась легкой пушинкой. Или это у Анни пробудились силы, которых никогда не было до встречи с ней? Ни пульса, ни дыхания у Мару не появилось; из интереса Анни легла ухом на ее живот, но в ответ прозвучала только жуткая тишина. Хотя, наверное, она просто делала что-то неправильно… Анни очень не хотелось верить, что малыш погиб. При мысли о противоположном вновь начинала болеть и грудина, и шея с застарелым укусом, и рука. Но как глупо было бы жалеть себя рядом с Мару! И ребенком…

— Будущий принц, — прошептала Анни, сморщив нос. — Бедняга.

Ей стало еще грустнее. Привилегия по праву рождения, от которой не отказаться. С чего она вообще решила, что родится мальчик? И родится ли вообще…

Глядя на спокойное во сне — лучше, чем смерть — лицо Мару, Анни думала: от кого он? Кронпринца? Так считало большинство. Анни же помнила отметины на теле вернувшейся из Каалем-сум Мару. Кого она встретила там, в поверженном городе? Кем бы он ни был, встреча вышла не из приятных. Едва ли Мару любительница боли; получается, она носила под сердцем ребенка насильника? Анни жалостливо вздохнула.

«Оставлю — замерзнет насмерть», — думала она, ложась рядом. Разводить костер Анни побоялась. Кого может приманить огонь? Прижавшись к Мару, она попросила сердце, чтобы оно грело всю ночь, и взглянула на небо. Сквозь лиловый закат пробивались звезды. Орион. Водопад. Леди ветра. Щит Лиссандро. Анни сразу нашла новый рисунок на небе: семь светлячков овалом и один посередине. Всего восемь, как бесконечность.

Бесконечность…

Как изменился мир с того дня, когда Анни де Хёртц увидела тень корабля в тумане у мыса! Восточные земли Хайленда превратились в безжизненные пустоши, горы обезлюдели. Анлос, долгие годы служивший светочем западным народам Мосант, разрушился, и надежды на его восстановление было не больше, чем надежды Анни на жизнь. Жители империи покидали берега материка, стремясь спасти свою жизнь на островах. Светлая сторона исчезала, рассеивалась, растворялась в тенях.

Тени… Почему, почему Анни это не сделала? Она вспомнила, как часто Мару украдкой наблюдала за ней, думая, что Анни не видит, ее слова. Вспомнила, что именно Мару напала на Кэтрин Аустен во время казни. Почему? Почему она это делала?

— Надеюсь, не по той же причине, по которой я опустила руку, — прошептала Анни, закрывая глаза. Сердце грело робко, как печка. Она уткнулась лицом в плечо Мару, чуть обняла ее, как подушку, и провалилась в сон.

Капли крови на снегу.

Ее волос, рыжий, точно листопад во втором месяце осени.

Уводящая вниз тропинка — туда, где был Эйон-иссе, их город. Меч оттягивал плечо — но разве у него был выход, кроме как вытащить Эльтаиса Аустена из белой колыбели погибели этого мира?

Анни проснулась. Сначала она подумала, что проспала пару минут и потому небо над головой еще не сменило лиловый цвет на черный. Потом поняла, что наступил рассвет — на шторах плясали капли росы и на ее ресницах — тоже. Или то были слезы? Анни потерла глаза и зевнула. Впервые за долгое время она смогла поспать без глупых сновидений и всю ночь блаженствовала в темной пропасти, куда ее кинула усталость. Немного болела спина, но чему тут удивляться, если приходилось лежать на кипе штор, закинув ногу на Мару?

Анни пискнула и отпрянула от вдовствующей принцессы, как от прокаженной. Удержаться на «кровати» не удалось — развалившись на камнях, она со смесью ужаса и восторга смотрела, как Мару начинает двигаться. Белокурая красавица, держась за голову, привстала на наспех сооруженной лежанке. Засохшая кровь на ее лице пошла трещинами, стоило Мару нахмуриться от боли. Одна из ладоней спустилась к животу. Видимо, то, что почувствовала Мару этим прикосновением, ее несказанно обрадовало, и она чуть улыбнулась, тихо и кротко. Анни молча смотрела на нее. Вдовствующая принцесса наконец заметила, что не одна, поменялась в лице. Нежная улыбка сменилась рассеянно-обольстительной.

— Что произошло? — спросила Мару. Голос стал сиплым и хриплым. Она закашлялась. Кажется, она надышалась пыли. Или делала это специально, зная, что румянец, прильнувший к щекам в эти моменты, ей несказанно идет.

Анни, подождав, пока приступ пройдет, с ужасающим ее саму спокойствием ответила:

— Я пришла очень вовремя.

— Я помню это.

Анни ничего не ответила. Она внезапно заметила, что подожгла стоявший рядом стол. Древесина сгорала, постукивая и пуская искры. Странно, ведь огонь не входил в планы… Руки вызвали его сами, пытаясь избавить хозяйку от сердечного жара. Анни подумала, что сейчас ее спасет либо пожарный гидрант, либо дракон, унесший вдовствующую хайлендскую принцессу на другой конец света, к таким же исчадиям красоты — ведь где-то такие живут? Не могут они спокойно ходить по земле, иначе бы апокалипсис наступил раньше. И лежать на тахте, глядя сверху удивленно и снисходительно — тоже. Анни диву давалась, какие глупости лезут ей в голову.

— Ты стояла, охваченная огнем, — произнесла Мару. Даже ссадина, затронувшая верхнюю губу, не смогла испортить идеальности ее очертаний. — Был закат. Ты хотела…

— Я хотела убить тебя.

— Но почему этого не сделала? — прошептала она, и Анни искренне понадеялась, что у Мару просто снова сел голос.

Стол вспыхнув в финальной агонии. Осколки фасада поймали лучи света и некоторое время играли с ними. Солнце начинало подниматься. Оно ласково освещало зараставшую зеленью долину Сёльвы, вырисовывая причудливые тени, падавшие от разбросанных то тут, то там каменных зубов-осколков, в окружении высоких трав и островков кустарников. Идиллия, что позволяла ненадолго обмануться, позабыв о войне.

— Это… это платье Кэти? — спустя пару минут спросила Мару, развязывая бинты на коленях. Раны затянулись свежей тонкой, как пергамент, кожей, грозящей разорваться от любого движения. — Бедная Кэти, как ужасно…