— Сука, — прошипела Кэтрин, двинувшись к распластавшейся на земле жертве.

Мару приподнялась. Стекло впилось еще глубже под кожу, отчего выступили слезы. Колено отказывалось сгибаться, и, ступив два шага, Мару упала обратно в обломки. Анни увидела, как искривилось лицо вдовствующей принцессы. «Заслужила», — подумала де Хёртц, ища глазами какую-нибудь палку. Чтобы скинуть лежащий на башне обломок, нужен рычаг.

Вокруг тела Мару заплясали красные огоньки. Они светились и соединялись в плотный кокон. Анни видела их в кино и играх. Красное сияние — так представляли радиацию. Стекло под телом Мару расплавилось ртутными лужицами, камни растеклись, став слишком мягкими. Глаза Анни заслезились. Как Мару выдерживает эту силу? Вдовствующая принцесса побледнела, черты ее лица стали резкими и твердыми, будто из плоти разом ушла влага. В голове Анни вспыхнул закономерный вопрос: а как выдерживает силу ребенок Мару?

Мир потемнел и перевернулся. Дом на берегу залива. Три этажа под гербом императорской семьи. Она сидела на скамье, глядя на лужайку за особняком. Рабочие рыли яму. Глубокая не требовалось — даже для двоих, как получилось в этот раз. Опустошение проникло в душу Анни даже сквозь видение. Пальцы ослабли, и она едва не упала с башни. Вот она, темная сторона брака кронпринца и его второй супруги. Сэрайз Аустен можно считать везучей хотя бы потому, что она родилась и даже успела прожить двенадцать лет.

Помотав головой, Анни навалилась на рычаг. Камни скрипели, но медленно двигались. Ей хотелось снова зажмуриться. Красный свет грозил отпечататься на глазных яблоках. Он усиливался, будто внизу полыхало пламя, а не сгорала чья-то жизнь. Анни заставила себя опустить взгляд.

Розовые щупальца коснулись красной дымки и погасли. Кэтрин оскалилась. Она стояла совсем рядом.

— Думаешь, спасет? — ядовито спросила Кэтрин, наклоняясь, и схватила Мару за шею. Белая кожа Кэтрин почернела и начала отходить лоскутами; Кэт, выругавшись, откинула Мару в сторону. Радиация погасла. Мару лежала без чувств.

Кэтрин протянула другую, здоровую, руку к ней.

«Ну давай же!»

Анни обрушилась на рычаг. Грохот, последовавший за этим, заставил ее заткнуть уши. Глыба камня, наконец, скатилась с башни и исчезла в облаке пыли. Короткий визгливый вой разнесся над руинами и резко затих.

Анни перестала слышать собственное дыхание. Даже сердце замолчало, показывая, что бывшая столица империи опустела окончательно. Постояв на башне пару минут, Анни начала спускаться. Неужели все? Пыль медленно оседала на землю, показывая скрытое.

В завалах белела ткань платья и, чуть в стороне, повисла кисть Кэтрин Аустен. Указательный палец показывал на восток.

— Одна есть, — сказала себе Анни, поставив в голове галочку.

Она огляделась. Взгляд рыскал по земле, камням, пыли и пеплу, ища хоть клочок голубого. Найдя цель, Анни не смогла сдержать удивления и всплеснула руками. Только черт мог быть таким удачливым!

Позади нее лицом вниз лежала Мару — целая и невредимая! Анна могла поклясться, что должна была раздавить и ее. Но каким-то непостижимым образом камень все же остановил падение у самой головы Мару. В свободное пространство с трудом бы получилось воткнуть меч.

Она осталась красивой даже сейчас: с пыльными засаленными волосами, блестящей кожей, царапиной на лбу и в платье, которое тщетно пытались отстирать от войны. Подобные мелочи просто не могли испортить Мару; Анни заметила-то их, надеясь очернить вдовствующую принцессу в собственных глазах. Наверное, чтобы добиться такого эффекта, на Мару следовало вылить ушат грязи… в которой ее чудная фигурка стала бы еще стройнее и привлекательнее. Анни одернула себя. Куда она смотрит? С трудом подняв глаза, Анни наткнулась на приоткрытые бледные губы, чуть вздернутый носик над ними, после чего сразу опустила взгляд на шею Мару. Ей показалось, что это наименее эротичная часть тела. Ошибка.

— Как можно быть такой совершенной? — пробурчала обескураженная Анни. На хрупкой шее переливалась цепочка с кулоном в форме сердца. В такие принято вставлять фото любимых людей. Несмотря на любопытство, Анни не прикоснулась к кулону. Какое ей дело, кого любит Мару? Она заметила другое: жилка на шее не билась. Поднеся палец к ее ноздрям, Анни не почувствовала и дыхания. Не могла же Мару умереть! Анни, перепугавшись, припала ухом к ее груди.

Тишина. Не билось.

Не билось даже ее собственное, но этому де Хёртц придала еще меньше значения. Она взяла Мару за руку и обнаружила, что мышцы работают. Тело не превратилось в безвольный кусок мяса. А зрачки, как оказалось, продолжают реагировать на свет.

Окончательно перестав что-либо понимать, Анни села рядом. Она наблюдала, как капля темной густой крови медленно скатывалась по лбу Мару. В цвете капли было сложно разобрать что-либо, кроме серости. Или пепла. Развалины вокруг неустанно напоминали о его оттенке.

— Дьявол, — выругалась Анни. — Не была бы ты такой красивой, горела бы уже, как новогодняя елка в Москве! Пора кончать с этим.

Де Хёртц поднялась и отошла на добрый десяток шагов. С такого расстояния оказались не видны ни разбитые колени, ни коварно приоткрытые губы. Прицелившись, Анни вовсе отвернулась. Теперь она смотрела на кисть Кэтрин и указательный палец, обращенный к востоку. Символично. Анни начала считать про себя.

Раз.

Два.

Что-то продолжало держать ее, не давая сделать это. Анни ненавидела Мару. Что мешало? Неужели жалость? Или очарование внешней красоты?

«Последний луч сегодняшнего дня уйдет в бездну, — подумала она. — И я убью ее. Клянусь».

Солнце застыло над горизонтом, как гигантский гранат. Когда-то, по легендам, так стоял кронпринц Михаэль после боя с Первым меморием Альфираци. Он, в отличие от Анни, не сомневался. Но и Первый меморий не был беременной женщиной с волшебными глазами и фигурой богини. Анни подумала, что ее комплименты в адрес Мару крепчают с каждой минутой.

Она была готова расплакаться от унижения, когда почувствовала невыносимый жар слева от себя — там, где лежала Кэтрин Аустен.

Анни развернулась и, увидев клубок тьмы рядом, завизжала. Из ноздрей, рта, ушей Кэтрин шел дым. Рыжие ручейки крови стремительно бурели, плоть проваливалась внутрь и крошилась серыми пластами. Анни отступила на шаг. Кожа, мышцы, кости — все тлело, отдавая последние крохи жизни тьме. Субстанция крепчала. Она, как безумная, неустанно двигалась кружилась вокруг некой точки — сердца, поняла Анни. Увиденное напоминало души, с которыми она познакомилась на изнанке мира. Что если это душа Кэтрин Аустен?

Тело, размозженное упавшей колонной, окончательно осыпалось прахом. Клубок тьмы начал сжиматься — жар усилился. Анни отступила еще на шаг. Мрак человеческой души пугал ее. Он был беспокойным, как озерцо ртути под светом. Он менялся, менялся… Откуда взялись такие цвета в обычном, привычном мире? Анни никогда не видела их прежде. Только один раз знакомое чувство укололо ее, заставив положить руку на грудь. Там, над сердцем, кожу жгло особенно сильно. «Исчезни, исчезни Бога ради! — мысленно взмолилась Анни на заблудшую душу. — Возвращайся к остальным или растворись!» Тень прекратила сжиматься; лицо Анни обдало жаром. Казалось, ресницы и брови разом обратились в пепел, а глазные яблоки высохли, забрав возможность видеть. Мир стал темным, пустым. В нем было только черное пламя. Оно вцепилось в Анни и попыталось поглотить вслед за душой Кэтрин Аустен — не помня себя от страха, Анни создала свой, и свет вернулся. Красный огонь схлестнулся с черным мраком и крепчал, крепчал, крепчал… В какой-то момент в нем начали возникать сизые полосы, как тогда, в Каалем-сум; потом сердцевина окончательно стала лазуревой, и мрак отпрянул. «Призрачное пламя сжигает души», — вспомнила Анни. Раздался крик — звуковая волна снесла ее с ног и швырнула на землю, точно тряпку.

Когда Анни, очнувшись, встала, развалины замка опустели. В них осталось только двое — она и Мару. Безумная душа исчезла, точно ее не было. О нем напоминало только белое платье Кэтрин Аустен, похороненное в камнях. Анни посмотрела на свои руки — те дрожали.