— Гуляет в саду, — ответила Мару. — Не волнуйся, я успокоила ее своими запасами. Сэрайз не голодна.

Тревога Михаэля ушла. Расслабившись от услышанного, он скинул обувь и устало упал на двуспальную кровать, стоящую посередине комнаты. Та отозвалась негромким скрипом. Михаэль блаженно прикрыл глаза. Сочетание тусклого света лампы, свежих тонких запахов и мягкой перины мгновенно убаюкало его.

— Слухи появились, — сказал он в пространство. — Скоро об этом узнают все.

— Нет, — донеслось со стула перед зеркалом. — Никто не узнал обо мне, не узнают и о Сэрайз. Есть другие причины для беспокойства. Сегодня произошло нечто крайне неприятное.

Странные нотки промелькнули в голосе жены, и Михаэль, услышав их, приподнялся. Мару не из тех, кто волнуется попусту. В конце концов, ей восемь тысяч лет.

— Что случилось?

Мару неловким движением вытащила из ящика стола нечто золотое и светящееся. Сначала ему показалось, что на ладони покоится золото; приглядевшись, Михаэль понял свою ошибку.

— Волосы?

— Йонсу Ливэйг нашла их у перевала. Мике́, — голос жены все же дрогнул, — что будет, если она узнает?

— Ничего хорошего, — кронпринц не испытывал желания касаться находки и смотрел на волосы издалека. Их владелицу он видел не раз. Проблемы объединяют: империя и королевство из кожи вон лезли, чтобы маленькая тайна не расшатала основы мироздания. О ней знали немногие, Клинки Синааны да главная супружеская пара Хайленда. О другой, более серьезной, но близкой, вовсе знал он, императрица с Королем и, до недавнего времени, Йонсу Ливэйг.

— Она пойдет на Синаану и разрушит все.

— Это вряд ли, — Михаэль зевнул. — Это вряд ли… От кого бы ей узнать? Лучше расскажи о Йонсу. Ты видела ее сегодня, я прав? Как она?

— Я говорю о ней, Мике́! — повысила голос Мару. — Если Йонсу узнает, что произошло, то пойдет к Королю. Боюсь представить, что будет со всеми нами. В прошлый раз их ссоры стоили нам города!

— Не понимаю твоих волнений. Ты слышала в ее мыслях что-то такое, что должно заставить нас задуматься? Она кого-то или что-то вспомнила?

Мару посмотрела на него через отражение в зеркале. В глубине души она была ревнивей даже собственного мужа.

— Как бы тебе ни хотелось, Мике́, — ответила Мару, — но о тебе она не думает. Она столько лет была капитаном гвардии… Могу собой гордиться. Я стерла все. Она не помнит ни Короля, ни тебя, ни половины миссий. Но это не имеет смысла. Достаточно одного повода, чтобы воспоминания вернулись. Одного! И они возвращаются, Мике́! Я хожу к лекарям, которые ею занимаются. Это ребячество ни к чему не приведет. Йонсу вспомнит, пойдет на Синаану и случайно разрушит все, что строили годами и оберегали. Вот к чему мы приближаемся, Мике́, пока ты развлекаешься с бабами. Лучше бы попросил Короля заняться ее памятью: тебя он слушает. А я не всесильное божество!

Мару гневно выдохнула и начала заплетать волосы в косу. Глаза ее сверкали от гнева.

— Бог ты мой, — протянул Михаэль. — Откуда в вас столько злости, леди? Почему вас так заботит судьба империи? Некого будет кусать? — он, не выдержав, улыбнулся.

— Ты прав… но только отчасти.

— Пусть, — он не стал спорить. — Никому не показывай прядь. Спрячь подальше, а лучше уничтожь.

— Не в этой комнате, — заметила Мару, убирая находку в стол. — Сила навредит и тебе. Мике́… Знать бы, что Ливэйг видела. Это бы нам помогло. Астрея специально выбрала меня: я стираю воспоминания, не читая их. Уверена, это связано с Королем. Как ты думаешь?

— Влюбилась в него, наверное, — не без зависти предположил Михаэль. Да уж, владыка Синааны — само очарование, трудно устоять. Кронпринц без раздумий мог назвать с десяток жертв любвеобильности Короля.

— Ливэйг? Овдовев, она всем отказывала. Дело в другом…

— Отказывала, — повторил кронпринц. — Повезет кому-то добиться ее спустя столько лет…

— Я помню, как ты относишься к ней, — заметила супруга.

— И как? — хмыкнул тот.

— Как самый обыкновенный бабник, но я уже свыклась.

Михаэль хмыкнул.

— Что? — мгновенно отреагировала Мару. — Это выражение лица мне не нравится. Ты к ней не подойдешь. Подумай о дочери, что с ней станет, если ситуация получит публичную огласку? Твои интрижки с прислугой скрыть легче, чем с кем-то из города. Если не можешь сдерживать свои инстинкты, то удовлетворяй их с теми, кого я не ненавижу.

— Нет, я думаю о другом, — отмахнулся Михаэль. — Хотя твоя идея мне понравилась, спасибо.

— Какая? — перебила Мару. — Я ничего не предлагала.

— Перспективы дня, когда Йонсу вспомнит прошлое, возбуждают. Представь, что начнется. Я в восхищении заранее. Превосходное время, чтобы провернуть какую-нибудь махинацию… Не знаю, может, пустынникам подарить независимость? Они мне так надоели.

На самом деле Михаэль думал о другом. Война и бешенство Йонсу — превосходная ширма, за которой можно исполнить свою давнюю мечту. Мару ее не понимала; эту мечту никто не понимал. Но никто и не жил так, как он.

— Ты ненавидишь хаос. Про какую идею шла речь?

— Мару, милая, больше хаоса я ненавижу только тех, из-за кого всю жизнь ношу титул.

Он знал, что говорить: Мару переключилась на новую тему, забыв об оговорке.

— Не понимаю, почему ты к этому так относишься. Сколько можно сделать, будучи кронпринцем! Это власть, влияние, роскошное положение в обществе. Многие мечтают о такой жизни. Большинство!

— Я не «многие» и не «большинство». Влияние, власть сами по себе меня не волнуют. К тому же, Мару, ты, как многие и большинство, забываешь, что к правам прилагаются обязанности.

— Не настолько они ужасны, Мике́.

Мару Аустен повернулась обратно к зеркалу и, как ни в чем не бывало, продолжила распускать волосы, изредка вытаскивая шпильки. Блондинистые волнистые волосы достигали лопаток и чуть прикрывали их. Осанке Мару могла позавидовать любая королева. Михаэль не в первый раз загордился, что именно эта женщина стоит рядом с ним на всех официальных встречах. Остальные мужчины могли только завидовать — еще один пункт в их копилку причин. Однако как ни вспомнить собственные сказанные в юности слова: «В женщине главное — мозги. Красота ее тебе понадобится только для того, чтобы встало, а разговаривать придется каждый день». В здравомыслии Мару превосходила большинство, Михаэль ценил это больше ее внешности. Не догадываясь, о чем он думает, Мару спокойно рассуждала:

— Ты слишком много работаешь. Можно раздавать приказы и давать поручения заместителям, если забыл. Они не такие идиоты, какими ты их считаешь. Возьми выходной для разнообразия и проведи его с дочерью. Про себя я уже не говорю. Ты, наверное, забыл, что Мару Аустен твоя жена. Но я понимаю: зачем тратить время на приличия, если можно просто зажать служанку в углу?

Наверное, любой мужчина в Мосант обозвал бы Михаэля дураком. Он ни капли не любил эту женщину, считавшуюся первой красавицей Хайленда — после Астреи, разумеется. Он не любил ее как женщину, но считал другом и соратником. Мару облегчала ему муки несколько тысяч лет. Она получала взамен столько власти, что любое проявление недовольства в свой адрес Михаэль бы не стерпел. Мару не позволяла себе лишнего. Он не смог бы представить рядом с собой никакую живую женщину из ныне живущих.

— Что значит пара часов по сравнению с двумя декадами брака? — философски бросил кронпринц в потолок.

— Пара часов, десятки поцелуев, сотня вздохов…

— Я не люблю их, ты знаешь это, — уже серьезно сказал Михаэль.

Мару промолчала. Она, наконец, закончила подготовку ко сну и, поднявшись, выключила лампу, оставив лишь ночник. Спальню охватила полутьма. Полутьма? Тело Михаэля светилось изнутри серебром, тело Мару — багрянцем.

Только сейчас, глядя на ее расслабленное тело, Михаэль понял, насколько устал. Дернув за воротник рубашки, он стянул ее и бросил на стул. В спальне было ужасно душно и жарко. Мару легла рядом. Вторая супруга кронпринца империи не чувствовала ни тепла, ни холода. Рядом с ней он, в свою очередь, ощущал только последнее.