Например, Бетельгейз всегда знал, куда собирается сбежать Римма, и не волновался попусту, если сестра исчезала. Он успокаивал впечатлительную Альмейру. С Майриором приходилось работать более кропотливо.

— Подскажешь, во сколько папа вернулся домой, Энн? — Бетельгейз начал издалека. Кроме него и служанки, в зале никого не было.

— Часа в два или три ночи, господин.

— С леди Валеттой?

— Нет, господин.

— Что-нибудь сказал тебе?

Девушка порозовела.

— Нет, господин.

Ложь. Бетельгейз не умел читать мысли других людей, слабо ориентировался в матрице Мосант, и потому единственным, чем он мог воспользоваться — это «чарингхолльским зрением». В душе Энн разлилась симпатия — насыщенный розовый туман, который заставил Бетти задуматься. Едва ли служанка, прожившая в Золотых палатах двадцать лет, станет заглядываться на Майриора без причин. Скорее всего, отец просто ляпнул очередной сальный комплимент. Значит, он вернулся в хорошем настроении. Или же наоборот, попытался восстановить равновесие души любимым занятием. В выборе истиной причины Энн не смогла бы помочь. Бетельгейз улыбнулся и сказал:

— Тогда принеси сахар. Пальмовый.

Энн послушно ушла на кухню, а Бетти продолжил изучать вид из окна. Этим утром море было зеркальным. Отсутствие ветра, облаков и прочих проявлений непогоды свидетельствовало, что папа поддерживает внешнее равновесие. О глубоком речи не шло. Внутри Майриора, скорее всего, плескался огонь. Путешествие в Ожерелье, отдых от Мосант не помогли ему. Причины были серьезны. И их следовало выяснить. Если Сиенна рассчитывала, что Майриор будет следить за сыном, то на практике получилось наоборот.

Бетельгейз продолжил пить кофе. Роскошь на столе — его рук дело. Ни сестры, ни папа никогда не додумались бы позаботиться о себе. Благодаря предусмотрительности Бетти их ждали халва, рахат-лукум, цукаты и нуга, тосты, нарезанный сыр, запеченные яйца и десятки других вкусностей, которые после раздавались всем слугам дворца. Вставая с рассветом, Бетельгейз привык посещать города империи, королевства и нейтральных островов. Ему доставляло удовольствие выбирать и покупать продукты, которыми потом можно порадовать близких. Благодарности от кого-либо, кроме Альмейры, он не ждал. Майриор и Римма считали завтрак на столе чем-то самим собой разумеющимся.

Сегодняшнее утро было омрачено изначально: Бетти с грустью отметил, что война превратила Мосант в жалкое подобие себя. Многие из городов перестали существовать. Например, стоящий на берегу Сирмэна Лорлин сожгли, Сантию и Адровер постигла та же участь. Их можно было смело стирать со всех карт — восстановиться поселения смогли бы только с божественной помощь. Майриор не собирался ее предоставлять. Несчастья затронули даже дальние острова. Появившись в Бейларнитте, Бетти поразился, насколько опустел рынок. Без западных торговцев норийцы стремительно нищали. Столица Мёрландии, Мёкхар, замолчала вовсе. Пройдя по центральным улицам, Бетельгейз понял, что не может остаться в городе. Он решил переместиться в синнэ Оссатура, но там дела обстояли немногим лучше. Оссатурцы пребывали в трауре, им было не до торговли. Сожжение Ке-лейеры, проигрыш у стен Анлоса, смерть лорда Валентайна и увечье леди Белладонны ошеломили их. Бетельгейз не винил жителей. Сам он не мог избавиться от мысли, что если бы повел себя по-другому, то ничего бы не случилось. Следя за Риммой, от выпустил из виду отца, и что натворил Майриор? Стоило перейти на него, как сошла с ума Римма. Определенно, тактику стоило менять.

Бетельгейз посмотрел на часы.

— Пришли бы вовремя хоть раз, — посетовал он и налил еще кофе.

В десять минут одиннадцатого появилась сонная Римма. Лохматые волосы разной длины следовали за сестрой Бетти, точно флаг. Она зевала и терла глаза и едва ли умывалась утром — проснулась, наскоро оделась и пошла завтракать, чтобы не слушать нравоучения. Бетти был уверен, что сестра полночи играла в виртуальные игры. Она ни в чем не знала меры.

— Доброе утро, — пробурчала Римма, садясь за противоположный край стола. Она выглядела так, будто ее настроение было безнадежно испорчено, но стоило Римме увидеть цукаты, как она буквально расцвела. Бетельгейз заранее знал, к чему это приведет. Пальцы с обгрызенными ногтями забрались в вазочку и принялись ворошить разноцветные сладости. Рядом вернувшаяся Энн наливала хозяйке чай. Весь замок поражался: как можно сыпать в чашку четыре ложки сахара и после этого заедать напиток цукатами? Но это была не главная «странность» старшей из дочерей Короля.

— Эй! — раздался возмущенный возглас. — Где розовые?

Бетельгейз опустил чашку на стол и с вымученной иронией (на самом деле иронизировать было не над чем) переспросил:

— Ты про те самые розовые цукаты, которые я покупал в Ке-лейере?

Римма покраснела.

— Опять ты за свое!

— Да, за свое! — Бетельгейз повысил голос. — Чтобы в твою пустую голову, наконец, залетела правильная мысль! Даже если чужие смерти тебя не волнуют! Когда решишь кого-то убить или что-то разрушить в следующий раз, будь добра, задумайся о последствиях хотя бы для себя. Например, об отсутствии цукатов. Энн, принеси лимонный джем, мы совсем о нем забыли. Папа его любит.

Служанка, поклонившись, спешно вышла из зала. Римма, вцепившись руками в край стола, пыталась придумать, что же ей сказать в ответ. Не нашла ничего лучше, как показать, что набралась гадких слов у Ситри и Валентайна.

— Ну и!..

— Риммерия! — предупреждающее воскликнул Бетельгейз, и матерное слово потонуло в звуке имени его произносившей.

— Другие жрать буду! Не розовые! Не из Ке-лейери! Или вообще жрать не буду, посмотрим, что тебе мама с папой скажут! — Римма вскочила на ноги. Ее сонливость испарилась за считанные секунды.

— То есть ты решила устроить голодовку? — уточнил Бетти.

— Да!

— Отлично. Вперед, — он кивнул в сторону дверей. Взбешенно взглянув на брата, Римма уронила стул и выбежала вон, столкнувшись в проеме с отцом. Майриор, такой же всклокоченный, успел подхватить дочь за руки, но она завизжала, вырвалась и побежала дальше. Майриор возопил:

— Что за ерунда тут происходит?!

Обращался он, по всей видимости, к сыну как самому разумному из всей семьи. Пришлось объяснить. Майриор закатил глаза, стоя в дверях. Ке-лейеру и ее жителей он ценил немногим более дочери.

— Новую построим! Было бы из-за чего ругаться! — прозвучало заявление. Захлопнув дверь, Король Синааны прошагал к своему привычному место и опустился на него, «обнимая» глазами блюда на столе. Он в жизни бы не вспомнил, что нужно позавтракать или поужинать, не смог бы без чар ровно нарезать хлеб и, скорее всего, полагал, что еда сама собой появляется на столе. Закатав рукава, Майриор принялся за тосты с лимонным джемом. Улыбка с его лица сходить не желала.

— А потом я удивляюсь, почему Римма не хочет понимать. Ты ведь такой же!

Их лица осветила вспышка грозы, и следом прозвучал гром. Пришедшая непогода была настолько ожидаема, что Бетельгейз даже не моргнул. Энн, в отличие от него, уронила собранные лишние тарелки. Случись это в обычное утро, она выслушала бы тонну насмешек; Майриор был вне себя и едва ли услышал звон битой посуды. В его зрачках блуждали искры. Бетельгейз был готов услышать вторую истерику за день, но вместо этого отец глупо хихикнул и сказал:

— Ой, да брось ты. Ке-лейера это… — Майриор пытался подобрать слово, а Бетельгейз глядел на него со всем мраком, на который был способен. — Ну, деревня! Несерьезно это. Отстроим новую, заселим… Просто не сейчас, понимаешь? Смысл заботиться о такой ерунде? Особенно сейчас. Умный человек, ну, создатель то есть, мыслит глобально. Так вот, Ке-лейера — нихрена не глобально!

Майриор потянулся за фруктами. Больше всего он любил апельсины. Бетельгейз подтолкнул блюдо к нему и непреклонно заметил:

— Глобальность складывается из мелочей. Это ужасно, пап, так относиться к смертным. Неприемлемо.

— Да что ты меня пилишь, точно старый дед? — жуя, обиделся Майриор. — С утра завел свою песню! Пилишь, ноешь, морали учишь… Лучше скажи, где Аль, толку больше.