Бой – это состояние невесомости и бесконечности. А потом ты приходишь в себя и осознаёшь, что у тебя разбита губа или нос или подбит глаз. Бой – это ощущение жизни. Пока ты бьёшься с противником, для тебя исчезает важность победы или поражения. Ты просто дерёшься. Все виды единоборств как один говорят о том, что необходимо подавить в себе гнев и ненависть к противнику. Ты должен быть в бою спокоен как змея и яростен как тигр. Состояние «Инь – Янь». Ярость в спокойствии и спокойствие в ярости. Это неправда. В бою самое важное это ненависть и ярость. Это то, что помогает победить.

Моя бровь была рассечена. Из носа непрерывно текла кровь. Губы распухли, а кожа на скуле лопнула. Он был сильнее меня и видимо занимался боксом или карате. А мне было всё равно. Я отрешился от боли и от всего земного. Я подавил в себе ненависть и гнев. Внезапно из царившей вокруг меня тишины, нарушаемой хлопками ударов, возник резкий голос. Её голос.

– Не уходи! Немедленно вернись! Ты должен драться. Должен победить. Ты должен научиться использовать свою ненависть!

Её голос навязывал мне свою волю. И я не мог противиться. Откуда-то снизу начала подниматься яростная волна ослепительного бешенства. Я был всем, а он – никем. Я еще сдерживался, но чувствовал, как ярость крушит последние заслоны моего разума. Моя ненависть выплеснулась через край. Внезапно я почувствовал себя очень легко и свободно, будто в меня кто-то вселился и знал, что делать. Я ударил его сначала коленом в пах, затем, когда он согнулся, я ударил его кулаком в затылок. Кровавая пелена упала на мои глаза. Я кусал его и царапал, будто дикий зверь. Я вырывал окровавленные куски мяса. И во рту я ощущал соленый привкус крови. Чужой крови. И ещё я ощущал дикое торжество победы.

Когда моё сознание прояснилось, я выяснил, что держу в своих руках уже давно не сопротивляющееся окровавленное тело. Меня пробрала дрожь. Я прижал ухо к его груди и прислушался. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Сердце стучит. Это хорошо. Я встал. Она ждала меня. Она кинулась ко мне, словно безумная и стала покрывать поцелуями моё израненное лицо. Она впилась в мои губы, причиняя невероятную боль и будто намереваясь высосать из них последние остатки крови. Я устал и хотел спать. Мы пошли домой.

Дома мы легли в постель.

– Что ты чувствовал? – спросила она.

– Ненависть, – ответил я. Я знал, что рано или поздно она заговорит об этом случае.

– Ты всё сделал правильно. Теперь я твоя, – она потёрлась щекой о моё плечо.

Я подумал о том, что мог бы и проиграть. Что я бы мог и потерять её. Или не мог? Теперь она была похожа на приручённую лань. Хотя скорее на пантеру. Посаженную на тонкий изящный поводок. И в любой момент этот поводок может порваться.

– Ты не мог проиграть! – сказала она. – Тебе было за что драться. В тебе кипела ненависть. Дрался не ты, а тот демон, которому ты дал свой облик. Тот демон, которого ты вызвал своей ненавистью. Древние греки называли его Аресом, Богом войны, римляне – Марсом. На иврите его имя звучало как Абаддона. Ты не мог проиграть.

– Ты безумная стерва! – вскричал я. – Это ты заставила меня драться с ним!

– Ты должен осознать своё величие! – она засмеялась. – Человек может познать своё истинное величие лишь в бою. Твоя сила родит в других людях страх. Почему многие люди не осмеливаются драться с диким котом? Потому что он будет драться до последней капли крови. И даже крыса бывает очень опасна для человека. Когда ты осознаёшь, что стоит тебе начать драться ПО-НАСТОЯЩЕМУ, как тебя начинают бояться. А страх перед тобой – это первый шаг, который вознесёт тебя на вершину этого мира.

Страх. Все люди поклоняются этому идолу. Что было бы, если бы страха не существовало? Мы могли бы пройти по доске, положенной между крышами девятиэтажных домов, и благополучно упасть вниз. Мы могли бы давно использовать свой ядерный потенциал и взорвать эту планету к чёртовой матери. Страх необходим. Он необходимое условие нашего существования. Мы боремся за мир во всем мире, потому что боимся войны. Мы дарим льстивые улыбки окружающим, потому что боимся потерять свою репутацию. Мы выслушиваем упрёки нашего начальства, потому что боимся потерять работу. Мы ни за что не свяжемся с психом, в глазах которого горит ненависть и полное отсутствие страха. Словно в него вселился демон. Абаддона.

А я устал бояться. Я больше не могу испытывать страх. Мне нечего бояться, кроме предстоящего Суда.

Я должен её ненавидеть. Но я не мог. Я очень её хотел. Боже мой, до чего я хотел её тело. Я не прикрывался тем, что мне нужна её душа, что мне приятно её общество, что мне интересно с ней разговаривать. В тот момент мне просто нужно было её тело. И я взял её тело.

Я открыл глаза. Телевизора не было. Бабушкины старинные часы с кукушкой мерно делали свое дело.

Если бы у меня был телевизор… В смысле, если бы Астаарта не выкинула его в окно, тогда гнусавый голос диктора сейчас бы доносился до моих ушей:

– Вчера вечером в реанимационное отделение больницы №3 был доставлен зверски избитый молодой человек двадцати трёх – двадцати пяти лет. Состояние критическое. При себе документов молодой человек не имел, но была обнаружена сумка со спортивной формой. Просьба посмотреть на фото на экране. Опознавших просим позвонить по телефону…

Я посмотрел бы на теперь несуществующий экран. Там находилось бы фото парня, сделанное на скорую руку. Но даже на плохой фотографии было бы видно, что красавчиком ему уже не быть. Я бы ощутил мимолетный приступ гордости и некоторого недоверия к себе. Это я его так отделал?

– Это Абаддона, – шепнула Астаарта, обнимая меня сзади за плечи. – Это не ты. Не жалей его.

– Я и не жалею, – ответил я. Это было правдой. Я пытался нащупать в себе хоть что-то, напоминающее жалость, но это не удалось.

– Мы Боги! – сказала она. – Мы контролируем судьбу и заставляем в страхе дрожать других людей.

– Мы Боги, – повторил я. Это уже не было торжествующей фразой. Это была констатация факта. Я принял свою божественность как нечто само собой разумеющееся.

Она поднесла к моим губам папиросу, набитую травой. Я затянулся, и в лёгкие прошла горькая порция дыма. Все вещи в квартире внезапно обрели яркость и чёткие контуры. Мои мысли начали носиться взад и вперёд, обгоняя друг друга. Я блаженно улыбнулся.

– Кайф.

Причиной утешения может быть как добрый ангел, так и злой, но для противоположных целей: добрый для успеха души, чтобы возрастала и шла от хорошего к лучшему; злой же ангел – для противоположного, чтобы затем привлечь её к своему превратному намерению и лукавству⁸. Так говорит Игнатий Лойола.

Она хихикнула.

– Вчера ты принес мне жертву. Ты меня любишь?

– Что за глупости ты говоришь? – шутливо-серьезно ответил я. – Я тебя ненавижу! – и я не знал, сказал ли я это в шутку или на самом деле.

– Язычник! – воскликнула она. – Ты поклоняешься тому, кого ненавидишь!

– Я поклоняюсь лишь себе, – ответил я. – Только в себе я вижу Бога. Никого нет прекрасней и лучше меня.

– Запомни это, – она внезапно перешла на серьёзный тон. – Запомни это и напиши огненными буквами в своём сердце. Никто не смеет говорить или думать, что он лучше тебя.

В моем сердце огненными буквами прорезались её слова. И её образ.

Я открыл холодильник и окинул задумчивым взглядом жалкие пищевые остатки.

– Сегодня мы остались без завтрака, – констатировал я.

– Ты же не хочешь сказать, что я сегодня не позавтракаю? – она наморщила лоб. С её ресниц посыпалась тушь. Глаза её были холодны и неумолимо жестоки. – Из всех грехов чревоугодие мой самый любимый.

Я пожал плечами.

– Если это так, то почему же ты не большая, жирная и толстая, а такая худая, что я постоянно упираюсь в твои ребра?