Через полчаса закипела вода еще в одном радиаторе. Оставили и этот танк. Ильченко боится, как бы не сдали моторы последних трех машин. Отдает приказ уменьшить скорость. Посмотрел на часы — четыре. Солнце клонится к западу.

Наконец слева вдали заблестела обширная водная поверхность. Это было озеро Буир-Нур. Значит, теперь уже близко. Счетчик пути отметил сто пройденных километров. В пять часов вечера танки подошли к реке Халхин- Гол.

Где же отряд Прокофьева? Где японцы?

Никого и ничего не видно. Все кругом пустынно.

Берега реки поросли камышом. Танк Ильченко направляется к реке. Нужно перебраться на ту сторону. Но тут с машиной командира происходит крупная неприятность: танк попал в болотце, и гусеницы забуксовали. После нескольких попыток выбраться водитель заявил, что без посторонней помощи ему не обойтись.

Ильченко опять в раздумье. Если приняться за вытаскивание увязшего танка, на это уйдет не меньше четверти часа, а может случиться и так, что застрянет и второй танк. Тогда дело уж совсем надолго затянется. А ведь Прокофьеву нужна помощь сейчас.

Ильченко бросает и этот танк — пусть ему помогут оставшиеся, — пересаживается в другой танк и с двумя машинами отправляется дальше.

Реку Халхин-Гол перешли вброд. Потом встретилась еще одна река — поменьше. Перебрались через нее. Высунувшись из люков, Ильченко и командир другого танка смотрят по сторонам. Отряда Прокофьева нет как нет. Кругом степь, покрытая травой. Впереди пологая невысокая возвышенность. Направились к ней, чтобы с нее осмотреться. Вдруг из-за холмика показались три всадника. Подошли к ним. Это монгольские бойцы — цирики.

Ильченко обратился к ним с вопросом:

— Товарищи, где тут отряд лейтенанта Прокофьева?

Те в ответ что-то говорят по-монгольски. Ильченко ничего не понимает. Видимо, и цирики не понимают по- русски. Пришлось для разговора пустить в ход руки и изобрести русско-монгольские слова.

— Совет цирик? — спрашивает Ильченко и обводит рукой по горизонту.

Всадники заулыбались и показали на запад. Потом руками изобразили в воздухе дом и обвели впереди дома линию.

— Япон цирик? — допытывается Ильченко.

Лица всадников сразу помрачнели. Их руки протянулись туда же — к западу. Один из всадников провел в воздухе линию и произнес слово «гол» (река), потом над этой линией потыкал пальцем, говоря: «Япон цирик, япон цирик».

Все танкисты давно уже знали, что слово «гол» по-монгольски значит река. Ильченко обрадовался. Объяснения цириков он понял как нельзя лучше: отряд Прокофьева находился возле какого-то дома, перед ним река, а на том берегу японцы.

Круто повернув налево, танки на полном газу помчались к западу. Через пять минут впереди показалась группа деревьев, а за нею и в самом деле какой-то дом, низкий и длинный, как потом выяснилось, ламаитский монастырь. Чуть дальше извивалась узкая полоска реки.

Замедлив ход и скрываясь в низинах, танки подошли к монастырю. Их встретил сам лейтенант Прокофьев. Из краткого разговора выяснилось, что советско-монгольский отряд состоит всего из двух взводов пехоты и тридцати монгольских кавалеристов-цириков. У японцев же пехоты целый батальон и еще четыре пушки.

— Вы с ними что-нибудь сможете поделать? — спросил Прокофьев.

— Конечно! — с деланной уверенностью ответил Ильченко.

Однако в глубине души он не очень верил в успех борьбы двух танков с четырьмя пушками. Будучи отличным стрелком, он знал, что одна противотанковая пушка может вывести из строя полдесятка танков, если они идут на пушку в лоб.

Нужно было как-то отвлечь внимание артиллеристов, чтобы напасть на них врасплох.

Но как это сделать?

Ильченко предложил такой план действий. Оба танка выходят из-за монастыря в разные стороны. Левый появляется на одну-две минуты раньше. Его задача — привлечь на себя внимание японцев. Правый же должен повести уничтожающий огонь по японской артиллерии. В этом танке башенным стрелком сам Ильченко, заряжающим у него Козлитин, командир танка. Своего заряжающего Козлитину пришлось высадить возле той машины, что увязла в болотце.

Солнце совсем низко над землей. От его прикосновения загорелись на западе легкие облачка. Утих ветер. Даже приостановилась перестрелка. Все имело мирный вид. Выкурив по папиросе и пожав друг другу руку на прощанье, — ведь кто знает, уцелеют ли они в предстоящем бою, — танкисты залезли в свои машины.

По сигналу Ильченко первый танк пошел в обход монастыря с левой стороны. Через минуту вправо двинулся второй танк. Люки плотно закрыты. Ильченко прильнул к оптическому прицелу. Повернул башню влево. Сердце у него бьется учащенно и сильно, будто кто-то его сжимает в кулаке. В сознании мелькнуло худое лицо матери- уборщицы, вспомнилось трудное детство без отца. Вдруг до слуха донесся орудийный выстрел, за ним быстро последовал другой, третий… Началось! Японцы заметили первый танк и теперь бьют по нему.

— Скорее! — крикнул Ильченко.

Танк увеличил скорость, потом стремительно повернул влево. Мелькнули фигуры красноармейцев. Они лежали в небольших ямках и стреляли по противоположному берегу реки. Через прицел Ильченко скоро увидел японское орудие. Оно направлено куда-то влево, конечно, на другой танк. Вот из его дула полыхнул язык пламени. Ильченко нажал педаль. Выстрел!

«Ах, досада! Перелет…»

В этот момент танк остановился. Козлитин проворно сунул в пушку новый патрон. Второй выстрел! На этот раз столб земли и дыма поднялся в том месте, где было японское орудие. Танк уже движется дальше. Потом на секунду останавливается и опять идет. Ильченко с остановок посылает в противника снаряд за снарядом. По броне забарабанили пули. Японцы заметили и эту машину. Вот перед танком брызнул фонтан земли. Это разорвался японский снаряд. Водитель потянул правый рычаг. Танк обогнул фонтан. Ильченко раз за разом дает еще два выстрела: бах! бах!..

Глянул в триплекс на другой танк. Тот движется. Его пушка дохнула огнем. Значит, там все в порядке. У Ильченко на душе стало легче. Скоро японская артиллерия замолчала. По танку все еще барабанят пули. Ильченко приказывает водителю идти на ту сторону.

Увидев, как оба сухопутные крейсера полезли в воду, японцы оставили свои прибрежные позиции и быстро откатились назад. Ильченко пустил им вдогонку несколько снарядов, но не преследовал. Солнце уже коснулось горизонта; с реки потянуло прохладой; скоро станет темно. Зачем рисковать машинами, тем более, что основная задача, поставленная командованием, выполнена.

Открыв люк, Ильченко проехался в танке по берегу. В окопах лежали убитые японцы. В одном месте он увидел две исковерканные пушки. Двух других не было. Вероятно, их японцы прихватили с собой. Позади окопов в лощинке стояли три грузовика. Подъехали к ним. Никого! На машинах ящики с продовольствием и боеприпасами. Ильченко залез в кабину одного из грузовиков, нажал стартер. Мотор завелся. На второй грузовик полез Козлитин. К третьему подошел командир второго танка. Моторы на всех трех грузовиках работают.

— Ну, что ж, ребята, поехали домой! — предложил Ильченко.

Через четверть часа возле монастырского здания остановилась целая колонна машин — три грузовика и два танка.

Красноармейцы и цирики с веселыми шутками горячо благодарили танкистов. Так закончилась первая встреча Ильченко с противником.

Через полчаса подошли и отставшие машины. Теперь все были в сборе.

В следующие несколько дней японцев не было видно возле ламаитского монастыря. И Ильченко получил приказ перейти на сто километров к востоку, в район возвышенности Хамар-Даби. Там уже стоял взвод старшего лейтенанта Васильева.

Местность здесь была холмистая, почва песчаная, кое- где виднелись заросли травы. Чтобы укрыться от воздушной разведки, пришлось вырыть глубокие ямы с пологим входом и поместить в них танки. Сверху все это закрыли маскировочными сетями.

На расстоянии около пяти километров от горы Хамар- Даба за рекой Халхин-Гол проходила прерывистая линия фронта. Наш левый фланг занимал полк под командой майора Ремизова. Со 2 июля японцы повели новое наступление. Но особого успеха не имели.