– Вы серьезно? – обернулась она с протестующим заявлением, но разговоры все еще сливались в одну сплошную какофонию, пулеметной очередью строчились тексты на старых клавиатурах, операторы пикировали штативами, вызывая дружный хохот у девчат. Ольга прочистила голос и исторгла уж совсем возмущенный вопль:

– Слушания в администрации?! Вы серьезно?

Воцарилось долгожданное молчание, прерываемое хриплым воем телефонов и несмолкающими ударами по клавишам. Все уставились на нее, и Ольга вдруг ощутила себя чудовищно глупой: с перепачканным лицом, грязными и влажными джинсами, растрепанная и возмущенная. Ее худые щеки вспыхнули краснотой, и это покалывание разозлило еще больше.

– Ребят, ну правда, как я в таком виде в администрацию поеду? Неужели никто не может меня подменить?

– Увы, нет,– притворно вздохнула блондинка, изгибаясь на своем рабочем месте, всласть потягиваясь, с насмешливо блестящими глазами. – У всех уже есть работа. Эта – твоя.

– Отлично,– горько выдохнула Ольга, разглядывая записи о выставке собак, оформлении ответов коммунальщиков и проблеме пенсионерки. – Может, хоть брюки кто-то одолжит?..

Еще одна, кроваво-красная надпись, была кошмаром каждого журналиста – да, она сулила много тысяч просмотров, кучу комментариев и резонанс, но она означала только одно – впереди боль, чернота и слезы, слезы, слезы… Даже им, привыкшим к такого рода работе, кошмаром представлялась эта красная надпись, во время съемок сюжета на тему которой неизбежно понадобится валерьянка и сладковатый глицин.

«Ловец на бабочек».

Тот самый маньяк, которые уже более двадцати лет орудует в их городе, периодически похищая маленьких девочек, которых спустя пару месяцев найдут в очередной канавке, и вновь будут съемки снующих хмурых полицейских, матерей, которые будут кричать на разрыв, и отцов, плачущих при виде собственного сжавшегося ребятенка, почерневшего от отсутствия жизни в каждой клеточке тела… Сейчас красная надпись гласила о пропаже новой девочки, к родителям которой нужно было съездить и взять интервью, потом оформить комментарий от представителей правоохранительных органов, разместить на каждый день выход информационной листовки о пропаже малышки…

Зябко поежившись плечами, Ольга выдохнула с ноткой облегчения, что не ей в этот раз придется вымазывать руки в крови и потоках черных, горьких слез…

Только вот остальное оставалось все же удручающим.

Доску расчертили заданиями во время ее отъезда, и теперь никто не хотел отдавать с трудом выгрызенный спокойный и интересный репортаж. Если бы у нее хотя бы был один друг, она могла бы попросить его застолбить ей что-нибудь получше, чем проторчать полдня в душной, удручающе скучной администрации за заслушиванием очередного доклада о капитальном ремонте или состоянии коммунальных проверок, но, увы, здесь она была одиночкой.

Только вот не было у нее здесь друзей, и выбора, соответственно, тоже не было.

– У меня съемка в то же время,– виновато шепнула подошедшая Людмила со своей неизменной сочувственной улыбкой. – Так что брюки одолжить не смогу. Но у меня есть рубашка – длинная, клетчатая, ее можно на пояс повязать, и не так заметно будет.

– Давай хоть рубашку,– понуро согласилась девушка, пристально разглядывая вязью застывшую надпись напротив ее имени, пытаясь вычислить виновника ее отличного настроения на сегодняшний день и понять, откуда в следующий раз стоит ждать угрозы и удара.

Ольга долго терла бледные щеки в черных разводах жидким мылом, а потом, оставшись в одних черных колготках со штопанной тканью на пятках, переминаясь на расшнурованных ботинках, долго трясла джинсами под теплым воздухом сушилки для рук. Пару раз в туалет заглядывали парни, и она, наливаясь снова дурацкой краснотой, молча отворачивалась к стене.

Никто не проронил ни шутки, понимая, видимо, как глупо она сейчас себя чувствует.

Возвращаясь к рабочему месту, Ольга видела в каждом мониторе кадры собственной записи – снизу, на мужчину, чье лицо превратилось в мешанину смазанных квадратов, который, стискивая ремень от камеры, заносил над ней тяжелый кулак. От этих кадров мурашки бежали по спине, но каждый, каждый любопытствующий смотрел, впиваясь подсвеченными мертвенным светом от экранов глазами, подбрасывая в воздух редкие комментарии. Ольга упала в кресло и, увидев количество просмотров, устало прикрыла глаза.

День только начинался, а ее уже тошнило от него.

***

Распахнув дверь здания администрации, Ольга задохнулась от резкой прохладной свежести, мгновенно окутавшей голову приятным облаком. В ушах до сих пор звенело от скучных, пресных и официозных фраз, которыми на совещании собравшиеся забивали друг другу головы в таком темпе, что среди цифр, букв и даже целых фраз вычленить что-то вразумительное было почти невозможно. Ольге в офисе даже не дали оператора – они, как и все водители, отправились по более интересным местам, а девушке же, сделавшей пару десятков однотипных, таких же серых и неинтересных фото, предстояло еще хоть в чем-то разобраться среди вороха диктофонных записей, где даже потрескивание и слабые помехи от работающих камер конкурентов были милее и ближе, чем весь этот бред. Все время заседания она думала, что включить в итоговый материал, чтобы посетитель сайта не уснул прямо за чтением, а над заголовком ломать голову явно предстояло всей редакции.

Конечно, прогретая машинка, где бы приятно пахло дешевой кожей и въевшимся в сиденья табаком, ее на парковке не ждала, а до офиса нужно было добираться не менее получаса. Подтянув лямки рюкзака на своей перепачканной куртке, Ольга побрела к дороге, устраивая под ногами маленькие фонтанчики застоявшейся дождевой воды. Небо было темным и безрадостным, а пронизывающий ветер неприятно холодил все еще влажноватую джинсовую ткань. Рубашка Людмила, обвязанная вокруг пояса, создавала и вовсе комичную картинку. Ольга вспомнила, как косились на нее все собравшиеся, и лицо скривилось против воли.

Добравшись до дороги, девушка направилась к остановке, расположенной чуть дальше, на всякий случай выставив руку, голосуя тем, кто бы решился взять в салон странную попутчицу в нелепой одежде и перепачканной в грязи куртке, плохо отмытой в раковине редакционного туалета.

Когда впереди, разбрасывая салюты холодной воды, начала притормаживать серая машина, девушка не поверила своим глазам. Стараясь не показаться глупой, она спокойно подошла и дернула на себя пассажирскую дверь, готовясь увидеть изумленный взгляд просто по делам остановившегося человека и сразу же захлопнуть дверцу в тепло.

Но на нее смотрел парень примерно ее возраста с ненатуральной, чересчур белоснежной улыбкой и узким разрезом черных, миндалевидных глаз.

– Подвезти? – предложил он спокойно, и Ольга мгновенно юркнула в салон, чувствуя, как успела замерзнуть рука и колет щеки.

– Медиа-центр на Пушкинской,– буркнула она, тревожно поглядывая на безупречно ровные зубы, блестящие, как кристаллы. Загнав себя паранойей, она достала телефон и, наугад ткнув в несколько кнопок, бодро доложила мертвенно молчавшей трубке:– Анатолий Викторович? Выехала от здания администрации, через пять минут буду. Еду на машине, ее марка и номер…

Отбарабанив, она с облегчением сунула телефон в куртку и позволила себе откинуться на жестком, окаменевшем сиденье. Парень рядом, наблюдающий за потоком машин в зеркало бокового вида, вновь усмехнулся:

– Умно. Только вот слишком быстро начала говорить, не успели бы соединить, даже если бы собеседник мгновенно трубку схватил. Да и экран горел с заставкой.

Ольга сконфуженно уставилась в окно.

– Прости, что так резко,– примиряюще отозвался он, выключая поворотник и пристраиваясь за пышным задом поблескивающей иномарки. – Не бойся, я не маньяк, просто не вижу труда подбросить нуждающихся. Глеб,– парень протянул ей свободную руку, второй выкручивая руль, продолжая все также безупречно улыбаться.