Чья-то бледная рука в темных, рваных веснушках на коже сочувственно протянула ей бледный покров влажной салфетки, остро пахнущей свежестью и почему-то сладким, мягким ароматом цветов. Ольга цапнула ее, не задумавшись, и тут же стыдливо прижала к перепачканному лицу, густо окропленному густой грязью из придорожной лужи. И только потом скосила глаза на неожиданно милосердного спасителя ее изрядно подмоченной репутации.

Руку помощи ей протянула Людмила, стеснительная, но очень проницательная девушка, имеющая связи в полиции и оттого являющаяся бесценным сотрудником, которой прощали заикающуюся речь, вечно потупленный взгляд и изъеденное веснушками простоватое лицо. С сочувствующей улыбкой и грустным, понимающим взглядом карих глаз она протягивала большую упаковку салфеток перепачканной Ольге, и та, буркнув что-то вроде избитого и опостылевшего «спасибо», принялась оттирать присохшие капли со лба.

– С тобой все в порядке? – тихонько шепнула Людмила, и сама покраснела от неуместного любопытства.

– Да. Спасибо за салфетки,– снова брякнула Ольга и разозлилась на себя за глупость, повторяющиеся благодарности и никчемный, униженный вид. Зубы скрипнули от злобы и усталости.

Людмилу толпа затерла куда-то на галерку, и она, сжимая в руках пакет с салфетками, понуро отправилась на свое рабочее место.

Всем окружающим безумно интересно было узнать, что же такого чудовищного произошло с ней, что теперь, с налитыми краснотой мочками ушей и стыдливо прикрытым салфеткой с цветочным запахом лицом, Ольга сидела, сгорбив плечи, и больше всего на свете мечтала, чтобы от нее, наконец, отстали.

Она и Людмилу-то помнила только благодаря тому, как беспощадно и всевозможно любили коверкать ее имя: добрая половина офиса называла ее «Люда», другая – «Мила», а начальство предпочитало обращаться к более официозному и помпезному «Людмила». Девушка с улыбкой отзывалась на все три имени и ни разу не закатила разбора полетов по поводу того, как ее стоит называть. Кажется, коллегу стремя именами совершенно не напрягали такие мелочи, она была рада каждому обращению к себе и со стеснительным смущением молча сносила все разночтения. И если таким поведением она хотела добиться благожелательного отношения и теплой, дружеской атмосферы, то эффект был совершенно противоположным – робкую и улыбчивую коллегу все использовали и в хвост, и в гриву, доверяя ей самые неинтересные сюжеты, прося задержаться после смены с их бумажной волокитой, подсовывая побольше дел и не благодаря за это даже короткими улыбками.

Пожалуй, она была даже большей чумазой вороной, чем Ольга, но даже эта отстраненность в делах коллектива не смогла их сплотить.

А дискуссия и предположения по поводу того, что же все-таки могло произойти с Олей во время банального выезда на ДТП, становились все жарче и авантюрней. Девушка молча отдирала сероватую маску с собственного лица, нахмуренная и замкнутая.

– На нее напал дебил, который врезался на дороге, а я ее спас,– брякнул водитель, стараясь выглядеть непринужденно, но отчаянно выпрямляющий спину и втягивающий бесформенно выпирающий животик. Голубые глаза его подернулись мечтательной героической поволокой.

Все внимание наконец-то сместилось на него, и Ольга, остервенело ткнувшая флешкой в гнездо компьютера, открыла текстовый файл и забарабанила трясущимися пальцами новость под ярким заголовком «Нападение на корреспондента прямо посреди дороги!».

– Напал?! – охнула еще одна девушка с мелким бесом вьющихся рыжеватых кудряшек, довольно неплохая по характеру, отлично разбирающаяся в политических хитросплетениях и обожающая выискивать ошибки в городском бюджете. Лоб ее сморщился, по нему пролегли толстые морщины, и Ольга, отчаянно косящая на товарищей, вновь вернулась к новости.

– Да, когда я машину припарковал и увидел их, он уже Олю уронил на землю и собирался ее ударить. А, фотоаппарат еще хотел разбить. Ну, я бросился и повалил его,– без ложной скромности беззаботным, расслабленным голосом пояснил водитель, и женская часть их коллектива восторженно охнула.

Ольга отправила монтажерам видео с просьбой замазать лицо утреннего агрессора – нападение нападением, а получить в тык от начальства за публикацию без разрешения на съемку не хотелось. Щелкая мышкой, она напрягала уши, стараясь услышать каждое слово из вороха сомневающихся, восхищенных и уточняющих вопросов к водителю. Проведя устало рукой по щеке, она глянула на почерневшую ладонь и скисла еще больше. Запоздало заныло ушибленное колено и поцарапанная в пылу схватки рука.

– Да, этот козел хотел ее прямо в лицо кулаком ударить, а я налетел, повалил, дал ему пару раз под дых, чтобы не выступал сильно, и он мгновенно в машину спрятался,– Ольга развернулась на кресле и пристально взглянула в самодовольные лазурные глаза, глядя пристально, но без выражения. На секунду его взгляд стал почти умоляющим, и Ольга развернулась обратно, забарабанив пальцами по вытертым клавишам. Она чувствовала себя смертельно уставшей, но усталость не поселилась приятным томлением в натруженных мышцах, она сковала голосовые связки, надавила на голову и засела тяжелым камнем в груди. Ей больше всего на свете сейчас хотелось оказаться в тишине, пусть даже в тиши собственной маленькой, неухоженной кухни, где в раковине уже вторую неделю мокла гора из перепачканной посуды…

А водитель все выдумывал новые ужасы о стальном поблескивающем кастете, о звериных глазах нападавшего и о том, как он мужественно оттаскивал его от беззащитной, испуганной Оли, которая ничего не могла поделать… Подумав, Ольга отправила монтажерам просьбу обрезать видео до того момента, когда на злобного нарушителя запрыгнул их водитель без имени.

Чисто из человеколюбия, наверное.

Его уже практически качали на руках, как героя, обещая все немыслимые блага. Главный редактор, сухонький мужчина с густой пробивающейся сединой вокруг лысой макушки, прищурившись, даже пробросил мысль о премии для героя.

Водитель сиял, как давно не сияла посуда в Ольгиной кухне. Сморщившись, она поняла, что если второй раз за пару минут мысль утыкается в живописную башню из чашек и тарелок, заставшую сейчас на грязной раковине, то с этим определенно пора что-то делать.

Постепенно героический рассказ сошел на нет, работа растащила всех по своим местам, заставив лишь перебрасываться редкими комментариями о прошедшей ситуации, водитель уехал домой за сменной одеждой. Оля продолжала набрасывать черновик статьи, вычитывая предложения и убирая слова, через которые явно выглядывала маленькая обиженная и напуганная девочка, вышлифовывая текст с точки зрения профессионала. За ее плечами застыл редактор в своем неизменном мешковатом коричневом костюме, сощуренный, скрестивший руки на худой груди.

Спустя время он наклонился к ней, разглядывая текст на экране, и спросил негромко:

– Видео сняла?

– Да,– механически отозвалась Ольга, набирая текст.– Как только он меня повалил, сразу же включила камеру.

– Прекрасно. Как только оформляешь – сразу на сайт. Просмотрами завалят. Поняла?

– Да,– от него пахло горьким спиртом от одеколона и чем-то глубоко въевшимся в кожу, старым и прогорклым. Девушке стоило нечеловеческих усилий, чтобы не сморщить в брезгливой гримасе лицо.

Когда она, наконец, выставила материал напоказ всему городу, чтобы долгожданные просмотры стремительно поползли вверх, как надоедливые тараканы вокруг крана с питьевой водой, Оля позволила себе откинуться на кресло и только тогда подумала о том, что следует посетить уборную комнату. Грязь, прилипшая к щекам, стягивала кожу плотной коркой, а о собственной куртке и брюках думать и вовсе не хотелось – ощущение, что она до сих пор сидит во влаге и сырости, зудело и мешалось.

Гам и шум стояли оглушительные, как это всегда бывало в рабочее время: кто-то пересматривал последний футбольный матч, кто-то сидел с телефоном, прижатым плечом к уху, и строчил в объемный блокнот, кто-то заливисто хохотал, разглядывая последние нововведения их местных, родных коммунальщиков. Проходя мимо глянцевой доски, густо исписанной номерами телефонов и исчерченной рисунками разной степени паршивости, Ольга замерла, сдержав руки, которые хотели удивленно стереть с радужки отпечаток увиденной надписи.