Стоило ей появиться, глядящей на них исподлобья, настороженной, как маленький зверек, и все разговоры мгновенно умолкли, а комната наполнилась настороженной тишиной. Мама сидела в кресле, обхватившая себе руками, с дрожащими широкими щеками, будто бы ей было очень холодно, и сосредоточенно смотрела в окно. На секунду девочке показалось, что мама тоже любуется зимними узорами. Оленьке захотелось показать ей особо красивый виток ледяных разводов, где можно было рассмотреть мордашку мышонка, но, увидев стиснутые зубы и сжатые кулаки, она предпочла тихонько пробежать мимо.

Папа лежал на разобранном диване, застеленном сбившейся простыней в серовато-зеленых цветах, отвернувшийся к стене, а его спина ровным счетом ничего не могла сказать девочке. Напряжение в комнате было таким ощутимым, что даже Оля, просто проходящая мимо, почувствовала себя в чем-то виноватой.

Собираться ей тоже пришлось самой – долго путаясь в колготках и блузках, она в конце концов натянула темно-зеленые брюки вместе с розовой водолазкой, и дополнила все ярко-синим пиджаком. Раньше мама всегда советовала ей, что надеть, и никогда бы не согласилась на такой необычный эксперимент с самыми яркими вещами. В любой другой день она была бы в восторге от собственной находки и новаторского решения, но сейчас, когда за стеной родители молчали, и молчание это было таким темным и тяжелым, ее не радовали даже яркие одежки.

Оленька не умылась, не причесалась, не проверила тетрадки. Прошла мимо таких же застывших и окаменевших родителей, таща за собой тяжелый рюкзак, допрыгнула до выключателя, и неяркий свет вымазал стены сплошными тенями. Огромные ботинки никак не натягивались на голые ноги (девочка забыла в итоге надеть колготки), но когда замки с противным жужжанием все-таки сошлись, Оля выдохнула с огромным облегчением. Намотала шарф, бесформенный, огромной дохлой змеей повисший на ее тонкой шее, натянула на глаза пахнущую пылью шапку и с надеждой бросила взгляд в родительскую комнату.

Тишина там стояла гробовая, хоть гвоздями дверь как крышку заколачивай.

Оля с тоской посмотрела на массивный рюкзак, который ей всегда помогал забросить на плечи отец. Сейчас сумка нежно-розового цвета высилась, как целая гора, и девочке пришлось сесть прямо на пол, просовывая руки в лианы лямок, путаясь в толстой куртке и коротких ремнях, а потом с трудом вставать, перевешиваясь назад, грозясь вот-вот свалиться прямо на пол.

Негромко хлопнула дверь, отсекая родительский холод и яростные крики, которые стихли уже давно, но все еще звенели где-то под потолком тяжелым воспоминанием, прочно отпечатавшимся в детской памяти. Оленька прислонилась рюкзаком к темно-коричневой железной двери, позволив себе выдохнуть облачко теплого воздуха, белоснежного в продрогшем подъезде, и потихоньку пошла в школу, повторяя стихотворение о щенке, которое нужно было рассказать на первом уроке.

Улица встретила ее ледяным воздухом и россыпью снега в лицо, будто старый друг бросил снежок из-за угла, радуясь невинной шалости. Оле пришлось стереть рукой в пушистой варежке ледяные крупицы, протереть заспанные глаза и упрямо двинуться в путь, преодолевая буран, вьюгу и занесенные снегом дорожки с редкими цепочками следов первых прохожих. Она вышагивала, увязая в глубоких сугробах, но каждый раз упрямо вновь выдирала ногу из снежного плена и шла, шла, протаптывая новые тропинки, выпутываясь из хрупких объятий вьюжного ветра.

Дорога с мигающим пятном светофора вырисовалась прямо из темноты, и девочка остановилась как вкопанная, вспоминая отцовские уроки. Рюкзак упрямо тянул ее назад, но, просунув руки под тонкие лямки и потянув их вперед изо всех сил, Оленька удержалась на ногах, щурясь и в колком водопаде снежинок всматриваясь в красный свет.

Рядом замер мужчина в толстом пальто, беспокойно поглядывающий на наручные часы и пританцовывающий в завихрениях снега под одиноким, бесстрастным фонарем. Он дернулся, будто хотел перебежать дорогу в редкую паузу между летящими машинами, но вовремя одумался и остался стоять на месте. Бросил подозрительный взгляд на Оленьку, и та улыбнулась ему щербатой улыбкой.

Мужчина молча отвернулся.

Девочка несильно закусила губу, немного обиженная таким отношением. Что может быть легче, чем подарить незнакомому человеку утром улыбку, показав, что день всегда может стать лучше, чем он есть на самом деле? Девочка и сама чувствовала себя так, будто с утра на нее опрокинули ушат ледяной воды, и теперь тяжелые капли скопились холодной лужицей в груди, но улыбнуться чужому взгляду она хотела просто так, чтобы подарить надежду на хорошее настроение. А может, это просто потому, что улыбка у нее некрасивая…

Мимо цветными смазанными пятнами пролетали машины, холод пробирался прямо к голым ногам в неплотно застегнутых ботинках и щекотал кожу. Оля ежилась, стараясь стать как можно меньше, и дышала в шарф, где от теплого воздуха уже образовались ледяные наросты на пушистом узоре.

Наконец пунцовый багрянец светофора налился чернотой, вспыхнул спасительный зеленый, и девочка бросилась вперед, пытаясь согреть закоченевшие от ветра ноги. Она была уже на середине дороги, когда откуда-то справа донесся протестующий вой клаксона, и резкий визг тормозов заставил девочку замереть прямо на выметенном ветром асфальте, испуганно застыв каменным изваянием. Свет фар больно ударил в глаза, заставив потерять последнюю надежду двинуться с места, и контур ее чернотой высветился в беспощадно ярком свете, маленькой девочки на дороге у самого бампера отчаянно пытающегося затормозить автомобиля.

Кто-то резко дернул ее за подмышки и протащил несколько метров, скорее по инерции, вырывая практически из рук неизбежной смерти. Вот Оленька стояла, зажмурившись, вцепившись руками в разноцветных варежках в тонкие лямки розового рюкзачка, а вот она уже летит, вот ноги оторвались от дороги, секунда – и она уже практически сидит в сугробе на другом конце дороги.

Машина с гулом пролетает мимо, так и не успев затормозить, что-то гневно кричит водитель, и обрывки его яростных фраз слышны даже через плотно закрытые окна. Взвизгнув шинами, он уносится прямиком в черное зимнее утро, а Оля наконец переводит взгляд на своего спасителя.

Это тот самый мужчина в теплом пальто, который торопился перебежать дорогу, но все-таки решил дождаться, пока светофор запляшет красками и разрешит им двинуться по делам. То ли от быстрого бега, то ли от сильного испуга, сейчас мужчина с трудом дышал, опершись на столб со знаком пешеходного перехода, а на щеках его пунцовели идеально круглые пятна. Он посмотрел на девочку с тревогой, и выдохнул между частыми глотками воздуха:

– Ты в порядке? Девочка?

– А?.. Да, да,– голова была пустой, как воздушный шарик, и Оле понадобилось несколько секунд, чтобы к ней вернулась способность говорить. – Я… Спасибо вам. Вы… Вы меня спасли.

– Ну и напугала ты меня,– он наконец подарил ей улыбку, и девочка смущенно улыбнулась в ответ. – Куда побежала-то? На дороге нужно внимательнее быть.

– Простите, и правда, я глупо поступила.

– Запомни на будущее, и всегда смотри по сторонам. Обещаешь?

– Обещаю.

– Тогда я побежал, дела. Справишься сама, или до школы проводить?

– Справлюсь. Спасибо.

Он поднял ее на ноги, поправил тяжелый ранец, отряхнул снег с теплого пуховичка и, козырнув рукой, помчался дальше, по своим делам. Оленька долго смотрела ему вслед, даже когда темная массивная фигура скрылась за границей света от фонарей, думая, что ей очень и очень повезло.

Только вот назвать этот день везучим было никак нельзя. Но сейчас ей предстояло вновь пробраться сквозь снежные заносы, достигнуть школы и все-таки прочесть про маленького щенка, забытого хозяевами на улице, продрогшего прямо так, как и Оля сейчас. Снег из сугроба набился в ботинки, заставив ноги застыть камнем, и девочка подумала вдруг, что также ли себя чувствует Снежная королева, или ее ноги не мерзнут во вьюге и метели.

С этими мыслями она и отправилась в школу.