– Вылитый баклажан,– шепнула Оля прямо на ухо Глебу перед съемкой, и теперь он стоял, поправляя изредка штатив, с преувеличенно серьезным лицом, закусив собственный кулак. Сама же девушка с обворожительной улыбкой поддерживала руку с микрофоном и профессионально отмечала главные моменты, на которые следует обратить внимание в сюжете.

Опросила и родителей, которые, счастливо румянясь от гордости, перехватывая в разномастной толпе собственных чад, прижимали их к груди и с удовольствием рассказывали всякую чепуху в микрофон отчаянно скалящейся Ольге. Пару раз, в перерывах между записями «синхронов» она оглядывалась в поисках дочери и, заметив темную макушку в самом углу зала, принималась и дальше носиться в поисках хорошего материала.

Все родители были опрошены, все конкурсы и загадки – засняты, на фоне цветастого полотна улыбающаяся Оля записала вставку, и, щелкнув микрофон, устало и отрывисто бросила:

– Все, хватит, собираемся.

– Погоди немного, давай доработаем – я мало перебивок заснял еще, если текста нормально будет, не хватит.

– Да какой там текст,– махнула на него микрофоном Ольга, в исступлении чуть не застонав.– Попели, поплясали, вот детишки, вот садик, все. Собирайся, говорю.

– Еще пару минут,– Глеб отвернулся, показывая, что не намерен продолжать спор. В отчаянии Оля все же врезала по его широкой спине микрофоном, но очень осторожно, бережно, боясь повредить дорогущую технику, и удалилась к дочери.

При ее появлении худенькая, несимпатичная Людмила подскочила, улыбаясь немного виновато, будто это она всучила собственного ребенка совершенно постороннему человеку. Примостившись на маленький стульчик, Оля свесила руки, обдумывая набросок будущего сюжета, бросая горячие, обвиняющие взгляды в спину ненасытному Глебу. Люда присела рядышком, молчаливо покачивая дремлющую Ксению, и спросила тихонько:

– Что, не успеваете куда-то?

– Что? – оглянулась задумчивая Ольга. – А, да, не успеваем. Жить не успеваем.

Протянув пухлую ладонь, Оля погладила свою дочку по голове, прикасаясь подушечками пальцев к мягким, воздушным волосикам. На нее вдруг накатило какое-то странное чувство, похожее на предчувствие, напоминающее отползающую волну, приоткрывающую щербатый, усыпанный водорослями и ракушками берег. Этот песчаный берег сейчас скреб где-то прямо в ее душе, и она, сама не зная почему, захотела прижать дочь к груди.

А, собственно, что мешало? Она уже потянулась за спящей девочкой в гомоне разноцветных костюмов, музыкальных перезвонов и громкого хохота, как услышала тихий, звонкий свист на самой верхушке срывающегося голоса, и обернулась, удивленная.

Сделав страшные глаза, покрасневший, со вздувшимися на шее жилами, Глеб сверлил ее почерневшим взглядом и отчаянно мотал головой, призывая к себе. Сразу же сорвавшись с места и внешне совершенно спокойным шагом приблизившись к оператору, она оперлась рукой на его плечо, поправляя юбку, и шепнула почти в самое его ухо:

– Что?..

– Глянь, кто пришел на праздник. А ты уехать хотела…

Ольга обернулась к входным дверям, где, будто приросший к месту, замер пухлый немолодой мужчина с редкими кустистыми пучками седых волос за ушами, с дрожащим тройным подбородком и красными пятнами, акварелью расплывшимися по лицу и шее. У девушки от восторга перехватило дыхание – первый заместитель главы города, радеющий за семейные ценности и институт брака, вечный брюзга и поборник журналистики, женатый уже что-то около тысячи лет на такой же дряхлой бабуле, известный затворник, который чрезвычайно редко удостаивал своим внимание даже события общегородского масштаба…

Не имеющий детей.

Они, помнится, в редакции даже тотализатор устроили, сколько лет его любовнице – в том, что он блюдет верность не менее вредной, расплывшейся, запустившей себя бабке, сомневался каждый первый циник их журналисткой братии. Профессиональный Ольгин взгляд зацепился за тонкую, почти девичью ручку, которая сейчас опасливо поддерживала заместителя под локоток, невесомо, привыкнув, что в общественных местах касаться его нельзя ни в коем случае. Юная, худая нимфа с оленьими глазами и белокурыми волосами до самой поясницы с горящим взглядом наблюдала за маленьким вихрастым темненьким пареньком, и от восторга Ольга чуть не прокусила собственную губу.

Заметив ее плотоядный взгляд, работник администрации круто развернулся и почти побежал к выходу. Девушка ринулась за ним, не щадя собственных ног на высоченных каблуках, увлекая за собой Глеба, едва успевшего сложить штатив с видеокамерой:

– Быстрее, лови его! Снимай! – отрывисто бросила она, а Глеб, несущий камеру, словно знамя первопроходца, выдохнул довольно:

– Я уже снял и его, и бабу его, и пацана!

– Красавчик! – рявкнула Ольга, выпрыгивая прямо перед дородным мужчиной, перегораживая ему узенький коридор детского сада, улыбающаяся, как пиранья, хищно и торжествующе, а оператор протиснулся вслед за ней, затапливая багровое лицо заместителя мощным светом прикрепленного к камере фонаря.

– День добрый, Аркадий Петрович! – бойко затарахтела Ольга, лавируя по коридору, не давая путей к отступлению умудренному сединами, но оставшемуся с абсолютно пустой головой человеку. – Мы очень рады видеть вас на празднике, посвященном осеннему урожаю, в детском саду номер двадцать три,– и сделала картинную паузу, позволяя потенциальному зрителю прочувствовать весь абсурд ситуации:– Подскажите, почему вы решили посетить этот светлый и прекрасный праздник?

– Без комментариев,– он толстой пятерней закрыл пунцовое лицо и сделал еще одну бесплодную попытку покинуть поле боя. Даром, что Ольга была на каблуках – она почти зубами вцепилась в настоящий нонсенс и не собиралась сдаваться так просто:

– Отлично! Тогда мы подадим новость о том, что вы по каким-то неведомым причинам оказались в детском саду с неизвестной дамой, а наш зритель сам сделает соответствующие выводы. Как, впрочем, и ваша супруга.

– Что?! Да как вы смеете?! Я прибыл сюда по официальному поручению главы города, с целью… эм… чтобы поддержать подрастающее поколение…

– Да, конечно, не волнуйтесь только так, а то вас удар хватит,– не удержалась от едкого замечания Ольга, помня, сколько крови попил ей этот мерзкий человек:– А дама, что поддерживала вас под локоток? Работница детского сада?

– Что? А… Нет, она… Она… Представитель родительского комитета, обратившаяся ко мне, по поводу замены линолеума в концертном зале, и я должен заметить, что совершенно возмущен таким положением дел и хотел бы поставить вопрос на личный контроль…

– Да-да, линолеум – дело, конечно, нужное. Спасибо за интервью, Аркадий Петрович, мы обязательно свяжемся с пресс-службой администрации, чтобы они представили нам отчет о целях и задачах посещения детского праздника,– она снова сделала нажим, вызвав в свою сторону черный, полный ненависти взгляд, – заместителем главы города. Смотрите на свой прекрасный профиль в ближайшем выпуске новостей.

Остаток отнюдь не эфирной фразы она процедила уже сквозь зубы, выключила микрофон и отодвинулась, давая ему пройти.

– Только попробуй,– зарычал мужчина, но взгляд его тут же испуганно скользнул к горящему огоньку камеры, и он прикусил язык, двинувшись к ней, но застыв на полпути.

– Вы что же это, угрожаете мне? – с издевкой спросила Ольга, поигрывая микрофоном, сощурившая глаза.

– Ни в коем разе, милая моя. Просто я надеюсь, что у вас хватит благоразумия, чтобы не пускать такой незначительный повод в эфир.

– Всего хорошего, Аркадий Петрович. Предоставьте профессионалам самим разобраться, что пускать в эфир, а что нет.

Он окаменел спиной, застывший, багровый, взбешенный до чертиков, но не имеющий возможности брякнуть ничего лишнего прямо под дулом видеокамеры – мужчина и так уже наговорил с лихвой, что хватит на добротный, отличный сюжет. Дождавшись, пока он хлопнет входной дверью, Ольга, не сдержавшись, прыгнула прямо на шею Глебу, обнимая его, прижимаясь в исступленном восторге победителей. Он, смеясь, придерживая не закрепленную на полу камеру, обхватил девушку свободной рукой и крепко прижал к себе, вдыхая запах волос и детского крема.