Ну и черт с ними, с отцами ее девочек, главное – сами дочери. Смысл ее существования, заставляющие каждое утро вскакивать с кровати и нестись, нестись вперед, только бы обеспечить им хорошую жизнь, только бы дать им возможность почаще улыбаться.

Алина, пока мама предавалась воспоминаниям о собственной бурной молодости и ее последствиях, к тому времени уже облачилась в теплый пуховик, натянула шапку почти на глаза и спрятала ноги в дырявых колготках в маленькие сапожки вишневого цвета. И теперь стояла с мученическим выражением на лице у самых дверей.

Маленькая Ксюшка отчаянно капризничала, не желая отправляться к бабушке – все детские сады в округе были переполнены, и Ольге каждый день приходилось не только доставлять Алину в школу, но и отвозить младшенькую к маме, которой только в радость было посидеть с ребенком. Мама… За последние годы она совсем уж себя запустила и расплылась, больше похожая на вылезающее из чашки дрожжевое тесто, но в глазах ее по-прежнему светилась огромная любовь к дочери и внучкам.

А о большем и мечтать не следовало.

Ольга чертыхнулась, натягивая курточку на Ксюшу – стоило ей сунуть одну ручку в рукав и заняться другой, как своенравная девочка уже стряхивала теплую одежду и звонко хохотала, наблюдая за материнскими мучениями.

– Ма-а-ма,– донесся осуждающий голос Алины в ответ на брань, и девушка прикусила язык:

– Прости, котенок. Твоя сестренка никак не хочет собираться.

– Я же говорю, в больницу ее,– возведя глаза к потолку, буркнула Алина и оттянула с шеи намокший от пота шарф:– Долго еще? Мне жарко.

– Секунду,– Ольга изловчилась и натянула куртку на Ксюшу, громко звякнув молнией, как громом посреди ясного неба, победоносно улыбаясь. Однако Ксюша не привыкла сдаваться без боя – посидев мгновение и обдумывая, что осталась в дураках по результатам этой битвы, она вновь зашлась горьким, безутешным плачем.

– Мне жа-арко,– вновь капризно напомнила Алина, и Ольга почувствовала, что этот день будет веселым – если с самого утра беготня, хаос и непрекращающийся рев, значит, все покатится по наклонной и замрет на самом дне оканчивающегося дня.

– Идем, идем,– схватив с полки ключи, устраивая Ксюшу поудобней на руке, Оля вылетела из квартиры, захлопывая деревянную дверь. Старшая дочь с облегчением ринулась вниз, в холодный утренний воздух, вся намокшая от жара натопленной квартиры, а девушка виртуозно единственной свободной рукой заперла дверь на все замки и помчалась следом.

На улице стояла дымка от позднего осеннего холода – ноябрь кокетливо прикрылся прозрачной пеленой, словно пытался скрыть свое дождливое нахмуренное лицо. Хоть ливень прекратился, и теперь никто не мешал Алине топтаться в резиновых сапожках по лужам, поддернутым первым ломким, хрупким льдом, сырость стояла страшная. Сунув старшей в руки тяжелую, притихшую и любопытно озирающуюся Ксюшу, Ольга открыла дверцу машины, забралась в тесный салон и, заведя свою колымагу, врубила печку на полную мощность, прогревая коробчонку.

Алина запрыгала перед дверью, изображая танталовы муки, в то время как младшенькая ощупывала ее лицо, хватаясь цепкими, крепкими пальцами за нос, губы и тыча в глаза

– Мам! – отчаянно позвала Алина и, стоило Ольге выбраться в прохладу, с облегчением сунула ей сестру.

– А как же любовь к младшенькой? – сварливо спросила Ольга, пританцовывая, чувствуя, как холод обнимает ноги в тонких колготках. Алина одарила мать осуждающим долгим взглядом, и промолчала.

– В школу не опоздаем?

– Не опоздаем, пусть прогреется, а то заболеете. Слушай, а давай, кто больше льда на лужах сломает? Спорим, я?

– Мам, ну ей-богу, как маленькая,– стыдливо отозвалась Алина, отворачиваясь, пряча ручки в карманах теплого пуховика.

– Это потому, что ты боишься проиграть. Слабо! – и, чтобы подтвердить свои слова, принялась прыгать в тонких, глянцевых сапогах, разрывая хрупкое стекло льда и проваливаясь в мутные лужи, заставляя их масляным блеском пялиться в низкое утреннее небо темными зрачками сквозь пробоины.

– Глупо меня так разводить,– отозвалась старшая дочь, косясь на беснующуюся мать, которая крошила лед, танцуя вокруг машины. Ксюша звонко хохотала и тянулась вниз, грозя сверзиться с высоты, отчаянно желая схватиться за тонкие ледяные пластинки загребущими руками.

– Я уже оторвалась от тебя! – победоносно выкрикнула Ольга, вновь провалившись в лужу.

– И это моя мать,– грустно отозвалась Алина, но, не выдержав, присоединилась, отплясывая и разбивая хрупкую броню, сковавшую асфальт. Хруст стоял на всю округу, заставляя редких, смурных прохожих оглядываться в поисках беснующейся семейки.

На третьем этаже их дома дряхлая старушка, которую соседки подобострастно кликали Пелагией Степановной, с трудом поднялась со скрипучего дивана, потирая ноющую спину. Все ее лицо походило на карту, испещренную оттисками глубоких рек и горных хребтов, старые морщины прочерчивали сероватый, высохший пергамент кожи.

Задержавшись в ванной комнате, Пелагея Степановна медленно дошла до кухни, где от спички прикурила конфорку газовой плиты и с наслаждением отбросила желтоватую вязь занавески, выглядывая на улицу, которая была порой интереснее любого телевизора. И замерла, открыв рот.

Непутевая Олька, как брезгливо называла ее умудренная сединами дама, как молоденькая прыгала по лужам, кроша и ломая небольшими каблуками лед, а на ее руках опасно качалась маленькая дочка, облаченная в кислотно-желтый костюм, хохочущая так громко, что у пожилой женщины уши закладывало даже через предусмотрительно заклеенные на зиму окна. Рядом скакала и старшая, растрепанная девчонка, и все вместе они образовывали жуткую какофонию, ведя себя, по мнению Пелагеи Степановны, совершенно некультурно.

– Тьфу, проститутка, и детей туда же,– картинно сплюнула с брезгливой гримасой пожилая леди и, с горящими глазами, метнулась за чашечкой чая, чтобы вновь жадно прильнуть к развернувшемуся под окнами зрелищу.

– Все, прогрелась уже машина, заползаем,– скомандовала Ольга в промоченных ботинках, гордо выпрямившись и указывая пальцами верный путь. Раскрасневшаяся от холода, улыбающаяся Алина с горящими глазами проворно залезла в кресло и позволила маме защелкнуть ремни безопасности, в соседнем кресле расположилась крошечная Ксюша, не менее счастливая от утреннего соревнования. Пока Ольга залазила на переднее сиденье, настраивала старое, скрипящее сиденье в своей полуразваливающейся колымаге и поправляла визгливо стонущие зеркала, Алина взялась за ладошку сестры в теплой варежке и звонку чмокнула ее прямо через колючий пух.

– Мам,– позвала она и, дождавшись, пока Ольга бросит на нее уже серьезный, взрослый взгляд в зеркале, хвастливо поведала:– А я все-таки выиграла.

– Признаю свое поражение, моя королева,– отрапортовала Ольга, выруливая на дорогу, выщелкивая мобильный телефон и вставляя дряхлую, шипящую гарнитуру в ухо. Набрала маму.

Та отозвалась скрипучим голосом только через минуту, и девушке сразу же не понравился ее голос:

– Да, Оль? Что такое?

– Мам, привет. Все нормально? Я к тебе Ксению везу.

– Ксюшу? Оленька, я же предупреждала, у меня сегодня анализы в больнице, я никак посидеть с ней не могу,– немного обиженная невнимательностью пробормотала мама, и Ольга вспыхнула щеками:

– Черт! Точно!

– Мам, не ругайся,– буднично отозвалась с заднего сиденья Алина, разглядывающая проплывающие мимо дома.

– Прости, котенок… Мам, точно никак? Мне некуда ее отвезти, только если с собой брать, а ты знаешь, какие у нас бывают форс-мажоры…

– Оль, я и так каждый день с ней сижу. Сегодня никак не могу, прости.

– Ладно. До связи. Позвони потом и скажи, как анализы, хорошо? Пока-пока.

Отключив телефон, Ольга отвлеклась на секунду, и, подняв глаза на дорогу, ударила по тормозам, заставив девочек опасно подпрыгнуть в детских креслицах. Впереди один особый лихач не предоставил преимущества другому и, ревя мотором, унесся прочь, заставив Ольгину колымагу замереть в паре метров от заднего бампера красивой глянцевой иномарки.