Встав на ноги, Ольга откинула одеяло, оставшись в одном белье, и сделала глубокий вдох, наполнив легкие запахом прелой, начавшей гнить листвы, запахом гари и дыма, влагой, что раздражала кожу россыпью мурашек. Босые пятки обвивал ветерок, девушка покрепче вцепилась в оконную раму, и, задержав дыхание, отпустила свою душу на волю.

…В пустой кухне свистел чайник, вода в нем бурлила и оседала влагой на стенках, выпариваясь, грозя закоптить все вокруг чадом. Обиженный цветок беззвучно умирал на холодном полу. Влагой ветер трепал полупрозрачную занавеску, заставляя ее виться, как белому флагу.

Флагу капитуляции. Флагу, признающему, что жизнь победила.

Что жизнь вытравила из нее все, что только можно было вытравить.

Глава 2

Согревающая льдом

Будильник простужено замолк, погружаясь в сонную предрассветную зимнюю дрему, и маленькая Оленька позволила себе тоже закрыть глазки, нежась под пухом тяжелого одеяла. Впереди ее ждал длинный и ответственный день, ведь читать стихотворение о маленьком щенке доверили лишь ей, и она, беспрестанно дергающая усталую после работы маму, бродящая за ней хвостиком по квартире, сжимающая тонкую книжку с цветными страничками, смотрела грустным и умоляющим взглядом. В итоге мама сдалась и вот теперь Оленька, лежащая на самой мягкой в мире подушке в самой теплой в мире постели думает о том, с каким трепетом и дрожью в голосе будет декламировать грустные строчки…

Девочка резко села на кровати, позволив прохладному утреннему воздуху скользнуть по спине, облаченной в тонкую ночную рубашку, и протерла заспанные глаза. Нет, спать никак нельзя, ведь тогда она запросто может опоздать, а кто тогда расскажет о лопоухом Шарике, которого выбросили из дома?

Крепкие и жаркие объятия пухового одеяла никак не хотели выпускать из своего плена, но девочка преодолела соблазн рухнуть в мягкость и уют и встала с кровати. Босые ноги обожгло холодом, и она первым делом бегом бросилась в родительскую комнату, где на кресле ее уже поджидали теплый халатик, вязаные носки и колготки в смешных утятах. Глядя на них и морщась, девочка подумала о том, что следовало бы напомнить маме – она уже не маленькая. Оленька – ученица второго класса, и не престало ей носить колготки с легкомысленными утятками и котятками.

Сегодня ей хотелось выглядеть по-особенному волшебно.

На кухне было жарко – стекло запотело от пара из чайника, и родительских теней, мечущихся в танце извечной ссоры, было почти не видно. Девочка постеснялась заходить к ним, заслышав приглушенные, но яростные крики, и, громко прочищая горло хрипловатым кашлем, гордо удалилась в ванную комнату, чистить зубки.

В ванной было темно – тусклый свет электрической лампочки едва согревал искусственным светом холодный фаянс белоснежного унитаза и глубокой ледяной ванной, в которой сейчас не было и ни намека на горячую воду. Оленька, в который уже раз, между прочим, замерла перед огромной, густо перепачканной в мыльных разводах полкой с вереницей кремов, скрабов, масок, мечтательно задумываясь о том, что однажды и она станет обладательницей такого богатства. Осталось только вырасти «достойным человеком», и можно будет покупать любые баночки и бутылочки, какие только ее душа пожелает.

Скорее бы, подумала Оленька, запрыгивая на невысокий стульчик и протягивая руку за зубной пастой с клубничным вкусом. Будущее представлялось ей безумно интересным и прекрасным миром, где можно не спать, сколько душе угодно, покупать любые вредные и вкусные сухарики, кушать их прямо в кровати, а также гулять допоздна.

Счастливые эти взрослые, что могут так жить. Оленька снова поторопила время и густо мазнула зубной пастой по своей маленькой зеленой щетке. В ванную хлынула теплая вода, и девочка с удовольствием смочила ладошки, разогревая холодные пальчики. Она обожала плескаться в ванной, и с гордостью всегда пополняла собственную коллекцию резиновых уточек – розовых, желтых, синих, в смешных шапочках и с цветастыми плавательными кругами. На секунду Оленька прекратила чистить зубы и замерла, наполнив рот пышной белоснежной пеной со сладким клубничным ароматом, и, вспомнив про колготки с уточками, подумала – а не слишком ли она уже взрослая дама для такой коллекции?

Но любовь к собственным игрушкам пересилила, и она продолжила чистить зубы, насвистывая что-то себе под нос. Проблемы в ее жизни решались быстро и беспрекословно, поэтому, умыв лицо теплой водой и прополоскав рот, Оленька, укутавшись в халат, выскользнула в родительскую комнату, направляясь к кухне, где ее уже должно было ждать любимое какао. Тапочки-мишки смешно скользили по линолеуму, и она катилась на них, как на верных оленях, представляя себя повелительницей зимы и ночи, приказывая им отступить перед вечером, чтобы девочка скорее могла забраться в кровать и поспать.

Стоило только ребенку приоткрыть дверь кухни, как на нее, вместе с жаром натопленной комнаты, хлынули громкие крики матери:

– А и не нужны мне твои признания и ласки! Лучше бы работу нашел, бездельник! Убирайся вон из кухни!

– Марина, это несерьезно,– шипел отец, стоявший напротив мамы и опирающийся руками на столешницу, багровый, но все еще сдержанный.

– Абсолютно серьезно – вон дверь, пошел вон! Я лучше одна буду дочь поднимать, чем еще такого дармоеда на себе тащить!

– Да ради всех святых, если хочешь – только в путь. Только бы потом жалеть не пришлось,– он устало потер лицо руками и посмотрел на полную, пышную жену исподлобья.

– Не придется. Собирай свои манатки и выметайся. Видеть тебя больше не хочу,– выплюнула мама ему в лицо острые, обидные слова. Отец, развернувшись на пятках, выдавил дочери жалкую улыбку и умчался в их комнату, где отчаянно громко застучал дверцами шкафов.

И только тут мама заметила маленькую испуганную Оленьку.

– Чего вы с папой так кричите? – с обидой в голосе спросила малышка, и мать, пышущая злостью и опустошением из-за крупной ссоры, вдруг разом как-то сникла, сдалась, и даже лихорадочный румянец с ее расплывшихся, изъеденных неровностями щек схлынул, уступая нежно-розовому, персиковому цвету.

– Не обращай внимания, цветочек,– она присела рядом, растирая крупными ладонями ее хрупкие плечи, заглядывая в лицо с огромным обожанием в глазах. – Все в порядке, мама с папой просто немного не сошлись во взглядах. Не волнуйся, скоро помиримся. Какао?

– Какао,– просияв, улыбнулась Оленька, надеющаяся, что все так и будет. Вообще, мама с папой ругались, кричали и хлопали дверьми довольно часто, так что сейчас успокаивающий материнский голос вымыл из ее души все сомнения, что черной пенной морской водой наползали на детские мысли, лихорадочно облизывая спокойствие шершавым, колючим языком.

Мама засуетилась по тесной кухоньке, похожая на большой белый пароход в крошечной гавани – Оленька недавно видела такой в учебнике по природоведению. Удобно устроившись на небольшой табуретке, девочка плечом и щекой прикоснулась к стене со светло-бежевыми обоями, почувствовав на них влагу от чересчур валящего пара из носика чайника.

Мама поставила перед ней чашку в форме тигренка, рыже-черного, полосатого, с ручкой в форме причудливо изогнутого хвоста. Насыпала туда сладкого какао, приправила ложечкой сахара и палочкой корицы, залила все кипятком и придвинула поближе чашечку с булочками, оставшимися с ужина.

– Стихотворение помнишь? – беззаботно поинтересовалась она, намывая скопившуюся в раковине посуду, и довольная Оленька с набитым ртом наскоро прочла ей коротенькое стихотворение, вызвав одобрительный кивок.

Отец сильно грохнул чем-то в их комнате, и Оля подпрыгнула от резкого звука, испуганно поглядев на маму. Та продолжала спокойно намыливать застиранной, бледной, расползающейся в руках губкой посуду, будто ничего и не услышала, только спина ее окаменела.

– Мам… А у нас точно все хорошо будет?

– У нас с тобой – точно,– отозвалась мама.