Ольга сходила за телефоном и, примостившись на табурете, пролистала ленту новостей. Скучная заметка о собрании в администрации собрала пару сотен просмотров и беззастенчиво светила отсутствием комментариев. Зато главная новость – об обнаруженном трупе молодой девушки – сияла уже парочкой тысяч, и Ольга в который раз изумилась, подсчитав, сколько времени прошло с момента ее публикации. А потом мурашки вновь разодрали колючей болью ее спину, когда она увидела на главной фотографии маленькую девочку с этими невообразимыми глазами…

Она подивилась дерзости главного редактора, которому завтра наверняка вкатит начальство за размещение маленького ребенка без соответствующего разрешения, но фото со скрюченной рукой и красными ногтями выглядели не менее жутко. Ольга прощелкивала снимки, не понимая, когда успела так научиться фотографировать, отстраненно наблюдая за застывшим телом и в очередной раз осознавая, какой черствой она стала изнутри.

Но эта маленькая девочка заставляла ее ужасаться вновь и вновь, поражая тем, какой черной и беспросветно мрачной может быть их жизнь…

Ольга снова шагнула к окну, спряталась за тонким кружевом занавески и только сейчас в полной мере ощутила, как она устала волноваться за этот день – утренняя драка, рокочущая беззаботная компания сослуживцев, утомительно долгое заседание, выговор от начальства, уволенный водитель Никита… И, как вишенка на этом прогорклом, протухшем торте – молодая девушка, имеющая мужа и дочь, решившая, что эта жизнь ни на грамм ей не сдалась. Прыгнувшая вниз, прямо посреди готовки, шагнувшая к окну, распахнувшая его и подарившая свое тело ветру.

Ноги дрожали, но Ольга упорно стояла, согревая в руках пузатую чашку с ароматным какао, разглядывая расплывшуюся внизу улицу, закрытую сплошной стеной дождя. Голова гудела. Рывком допив содержимое кружки, она почти бросила ее на стол и, уйдя в гостиную, лицом рухнула на твердый, скрипучий, старый диван, укутанная в свое огромное одеяло. Забыться – единственное, чего ей хотелось сейчас.

Но сон оказался таким же едким и противным, как и воздух вокруг – открыв глаза спустя всего час, Ольга почувствовала выступивший липкий пот на лбу, сильную боль в голове, а все тело горело и ныло от боли в мышцах. Застонав от очередной простуды, которая не заставила себя ждать, выбравшись из смятого, мокрого комка одежды у прихожей, девушка поняла, что и сегодня сон оказался для нее слишком большой роскошью.

И что кухня – единственное место, где ей следует проводить ночи. Может, кровать туда перетащить? Или попросту бросить подушку на пол и попытаться хоть на жестком, холодном паркете предаться дреме?

Простуды, гаймориты, гриппы стали ее давними знакомыми с того самого дня, когда она брела, маленькая, с босыми ногами в полурасстегнутых сапогах, но сейчас не простудиться после всего того, что произошло с ней за день, было бы даже кощунственно. Вспомнив, какое бесчисленное количество раз ей пришлось переболеть рядом с выжигающей кровь температурой и бесконечно саднящим горлом с восьми лет, Ольга поморщилась, снова думая о маме.

И вновь окно, и вновь черный город, только вот дождь закончился, покоясь в лужах под окнами. Впервые за долгое время Ольга так мечтала очутиться рядом с мамой и папой, просто взять их за руку, просто спрятаться за их спинами от всех жизненных невзгод и позволить себе зажмуриться, как маленькой, закрыть глаза руками и доверить им вести себя по жизни. Но она вспоминала только ванную с торчащими белыми, крупными коленями и отца, глядящего пьяными, ничего не понимающими глазами, тянущегося с виноватой улыбкой к очередной, «самой-самой последней» стопочке.

Зазвонил телефон. Дотянувшись до него трясущимися, ледяными от температуры пальцами, она увидела высветившееся «Номер неизвестен» и поняла, что ничего хорошего ожидать не стоит.

– Ольга? – плюнул хрипло телефон, и девушка кивнула, закрыв глаза. И только спустя пару мгновений, опомнившись, бросила равнодушно:

– Да. Кто это?

– Твой гроб на колесиках. Слушай сюда, потаскуха, серьезные люди так просто не прощают, ходи теперь и оглядывайся....

Девушка молча сбросила вызов, отключила звук на телефоне и убрала его подальше от себя, как извивающегося, влажного червя. Удивить или испугать ее сегодня чем-то уже было трудно. Слишком трудно.

Отчаяние было похоже на черную густую слизь, скопившуюся внутри, и Ольге отчаянно захотелось кричать – от всего, что окружало ее, от равнодушных и поверхностных коллег, от несправедливости и увольнения простых и храбрых Никит, от убивших себя на глазах маленьких дочек девушек…

Ей захотелось поговорить с той маленькой девочкой, которую полицейский уберег от последнего шага во тьму, которую всему остальному предпочла ее собственная мать. Рассказать о том, что не все вокруг так, и что после этого можно жить…

Можно. Вот только как? Она всегда была слишком стеснительной, слишком испуганной, слишком слабой, и сейчас выдерживать каждый взваленный на спину груз становилось все сложнее и сложнее, с каждым днем образ мамы всплывал все чаще, рвал душу все сильнее, и Ольга уже не знала, откуда черпать сил, чтобы справляться со всем этим.

Чайник посвистывал, кран капал барабанящими каплями прямо по голове, а девушка все терла воспаленные глаза и бледные щеки, отводя еще влажные, неровно прокрашенные черные пряди. Одиночество пожирало ее, как старый забытый хлам на чердаке.

Впрочем, этим хламом она, по сути, и была.

Чайник взвивался дымным паром в воздух, но Ольга уже не ощущала ни свиста, ни горячей пульсации кислорода совсем рядом. Она вспоминала родных и отчаянно пыталась забыть сегодняшний день. Когда резь внутри стала совсем невыносимой, она вдруг улыбнулась, легко, спокойно и просто.

Перед глазами застыло раскинувшееся тело под покрывалом и отброшенная материнская рука, все еще теплая от горячей воды, но стремительно остывающая в полутемной комнате, рыхлая на ощупь, от которой ее детские пальчики пришлось отрывать почти с кожей. Губы кололо, и Ольга приложила к ним пальцы, баюкая внутри совершенно отчаянную и крайнюю меру, которую ее организм, не спавший вторые сутки, смешанный с грязью из лужи на дороге и кровью у ног от разбитой чужой головы, сейчас считал главным и самым нужным преимуществом. Смертельно усталая, только приняв это решение она наконец почувствовала, что сможет найти выход из клетки, в которую сама себя загнала. В пустой, отчаянно черной клетке, где в нее некому было даже ткнуть пальцем.

Клетки, из которой вела только одна дверца. Дверца в никуда.

Привстав на носочках, она дернула створку окна и распахнула его, заставив водопадом низвергнуться с подоконника старые баночки, чашечки, тарелочки из-под продуктов, которые ей всегда было жаль выкинуть: «авось пригодятся». Отпрыгивая мутноватыми мячиками от пола, они разлетелись по всей кухне, образовав незатейливый калейдоскоп. Последним рухнул цветок с округлыми, мясистыми листьями, выживающий на этой богом забытой кухне каким-то неведомым чудом – Ольга постоянно забывала его поливать, и он стоял, прижимаясь к холодному стеклу окна, обуреваемый жаждой и отсутствием внимания.

Упав, керамический горшок раскололся на две половины, исторгая из себя черный перегной с намешанным светлым песком, а цветок переломился у основания, осыпавшись зеленой листвой. В комнату ринулся ледяной, влажный ноябрьский воздух, и Ольга, высунувшись в окно, вдохнула его полной грудью.

Сев на подоконнике по-турецки, она пренебрежительно выщелкнула сигарету из пачки и позволила огоньку на верхотуре ее облитого дождем дома заплясать, дробясь в далеко застывших внизу лужах. Подобрав под себя худые бледные ноги, она выпустила дым, который мгновенно смешался с вьющимся из квартиры паром от чайника. В зрачках ее расплывались пятнами оранжевые огоньки и точки гудящих, мчащихся запоздалых машин.

И пустота, оглушительная пустота – что снаружи, что внутри.

Докурив, она бросила зажженный окурок вниз, и он полетел туда, похожий на маленькую ракету, терпящую крушение, чтобы раствориться в черном ночном воздухе. Следом за сигаретой полетел мобильный телефон, который принял смерть с героическим треском, распавшись на части на мерзлом асфальте. Ольга равнодушно проследила за ним, подумав, что больше не будет в ее жизни звонков от редактора среди ночи, срочных аварий, которые необходимо заснять и поставить на сайт, и не будет телефон молчать часами, днями, неделями, когда без работы она окажется, по сути, совершенно никому не нужна…