Но все это будет так глупо и банально, что слова застревали в горле, не давая ей пробормотать хоть что-то. Потому что она не знала наверняка, что ждет их дальше – сейчас, сегодня, через пару лет. Этот мерзкий мужчинка, кто чуть не ударил ей кулаком по зубам, наверняка и дальше будет вести себя абсолютно также, ничего не получая за свои действия. Может, ткнет его какой-нибудь водитель лицом в землю, но потом только парню достанется за обиду «самого»… И все будет по-старому: чем ты влиятельнее, тем больше ты можешь, а добро в этой жизни чаще всего проигрывает глупости, чванливости и вседозволенности. И она не хотела обещать ему отличной работы и счастливой семьи, потому что точно знала – это бывает только в сказках и добрых книгах.

А они явно живут в ином месте.

Водитель бросил окурок прямо под ноги, улыбнулся ей меланхолично, ненатурально и, похлопав по плечу, шагнул с крыльца их офиса, застегивая куртку до самого подбородка. Слова «прощай» казались такими же банальными, как и все пожелания удачной жизни и светлой судьбы.

– Эй,– окликнула его Ольга, стягивая шарф пониже, чтобы он мог видеть ее кислое, перекошенное от сожаления лицо. – Я ведь даже имени твоего не помню…

Еще утром она посчитала бы такую фразу верхом бестактности – они работали вместе уже несколько лет, а она не знала ни его имени, как и не видела никогда ясных голубых глаз. Но сейчас в ней будто что-то переломилось, она балансировала на границе между стеснением и яростным отпором руководителю, которого боялась до дрожи. Может, именно поэтому она и решилась на такой вопрос.

А может, в ней просто не осталось сил, чтобы переживать хоть над чем-то.

– Никита,– он снова грустно улыбнулся ей. – Оль, меня зовут Никитой.

– Спасибо, Никит, что спас меня от выбитых зубов и разбитого лица. Ты хороший парень.

Он махнул ей рукой и растворился в переплетениях бесстрастных домов, черными провалами окон таращащихся на них. Девушка вытерла глаза, сплюнула под ноги горькую слюну и, набрав полные легкие воздуха, шагнула обратно, работать.

…Ольга освободилась, когда чернильная ночь вымазала улицы толстым слоем темноты, вновь заткнув надоедливые фонари. На остановке было пусто и ветрено, девушка, едва держащаяся на ногах от усталости, прислонилась к ржавому столбу, прикрывая слезящиеся глаза. Материал об администрации ожидаемо получился огромным и неинтересным, его скучно было читать даже ей самой, как бы она ни упражнялась в словоблудии, как бы ни кромсала текст и какие бы ехидные шпильки не вставляла между цитатами. Единственное, что сейчас грело ее осушенную душу – возможность упасть на кровать и хоть ненадолго погрузиться в спасительный сон, ведь сегодня у нее не было дежурства.

Но с ней всегда рядом были мысли о самом страшном дне в жизни. И они частенько одалживали ее сонную физиономию из царства Морфея. Но сегодня она надеялась на долгую, спокойную ночь, полную здорового сна.

И едва не проворонила автобус, предавшись своим мыслям. Ольга едва-едва успела запрыгнуть в закрывающиеся двери, чтобы там, в пустом салоне (благодаря позднему времени суток), уютно устроиться на самом крайнем сиденье, высыпав кондуктору пригоршню согретой в руке мелочи. Автобус мерно покачивался, выплевывая из трубы дым и все страдания прошедшего дня, и девушка с удовольствием ткнулась носом в собственный теплый шарф.

Телефон заревел так подло и торжествующе, что девушка подпрыгнула, задремав. Кое-как, отходящими от почти зимнего мороза пальцами, она нащупала в кармане надоедливый прямоугольник, который кричал, вопил и буйствовал, отказываясь подарить ей хоть пару мгновений спокойствия и тишины. Увидев сморщенное лицо главного редактора, Ольга скисла окончательно.

«Может, не брать»– пропустила она малодушную мысль и тут же нажала на кнопку «ответить».

– Да, Анатолий Викторович,– безнадежно устало проговорила она и сама себя укорила за очередную слабость.

– Ольга? Кузнецовская улица, дом семь. Труп. Съезди быстренько и подготовь фото, поспрашивай очевидцев.

– Анатолий Викторович, я не дежурная сегодня. К тому же, это противоположный конец города от моего дома, почему бы тем, кто живет поближе…

– Ты после сегодняшнего еще пререкаться вздумала? – зашипела ядовито трубка, и Ольга закрыла глаза. Ей подумалось, что, умей она прижимать уши к голове, то именно так бы сейчас и сделала. – Через полчаса жду от тебя материал. На заверку.

Трубка загудела, отрезав девушку от мира, и Ольга встала на нетвердых ногах, подходя к дверям, готовясь пересаживаться и трястись еще бог знает сколько времени до этого трупа, которому же угораздило появиться именно сегодня, в такой поздний час…

Двери с шипящим лязганьем выпустили ее в ночь. Автобус, подпрыгнув и подмигнув фарами, помчался дальше, прямиком к ее дому, где на кухне ее ждала покатая бутылка и теплая кровать. Надвинув капюшон посильнее на глаза, Ольга, думая о том, что до сих пор ходит в грязных джинсах, рухнула прямиком на промокшую лавку и, достав горькую вредную привычку, постаралась отпустить накопившееся напряжение.

У дома №7 по улице Кузнецовской было многолюдно – толпа народу сгрудилась, гомоня и обсуждая, щелкая камерами на телефонах, переговариваясь и подтягивая к себе, словно невидимыми щупальцами, случайных прохожих. Скорая беззвучно мигала проблесковыми маячками, как самый настоящий маяк, как новость о трагедии для страждущих зацепиться взглядом за чужое горе. Полицейские переминались с ноги на ногу, курили, бросая неодобрительные взгляды на толпу, кто-то натягивал ограждающую ленту.

Стоило только Ольге подойти поближе к месту трагедии, как с неба закрапал противный, холодный, колючий дождь, щиплющий лицо и бьющий прямо в глаза. Сморщившись, онемевшими пальцами она достала из рюкзака камеру, которая сегодня утром чуть не пала жертвой известного человека, друга шефа и просто любителя стукнуть раз-другой слабых девчонок, которые не могут дать сдачи. Проталкиваясь сквозь толпу к самой ленте, она постоянно слышала возмущенные возгласы, но была слишком уставшей, чтобы придавать им хоть какое-нибудь значение.

Тело накрыли пушистым, легкомысленно-розовым одеялом, и сейчас из-под него торчали только босые, синюшного цвета ноги с короткими, коренастыми пальцами. Близорукой Ольге пришлось долго тереть заплывшие дождем глаза, чтобы различить выбившиеся из-под прикрытия густые каштановые волосы, живописно разметавшиеся по ноябрьской жирной грязи.

Это была девушка, явно молодая, судя по руке с тонкими запястьями, которая торчала прямо из-под одеяла, вызывая совсем уж диковатые взгляды у очевидцев. Красивая, небольшая рука, будто держащая что-то в пригоршне, и только указательный палец был приподнят и показывал куда-то вверх. Ольга приблизила объектив и сфотографировала эту руку крупно, увидев, что девушка пользовалась красным лаком, а потом с любовью клеила маленькие розовые сердечки – некоторые из них были прилеплены криво, что выдавало явно не руку мастера.

На секунду Ольга представила, как эта девушка, что сейчас лежала перед ней безжизненным кулем, красила ноготки и осторожно лепила крошечные сердечки, любуясь полученным результатом, даже не подозревая, что совсем скоро превратится в очередной труп в криминальной сводке, оставшись всего лишь фотографией мертвой руки с этими дурацкими ногтями на сайте, где глуповатые и злобные комментаторы обвинят во всем полицию, правительство и даже не подумают о ней, как о человеке…

Под головой у девушки натекла багряная лужа, которая в свете тусклых фонарей почему-то казалась глянцево-алой. Ольга щелкнула и ее, чувствуя себя испачкавшейся в этой крови, которая все еще исходила теплым парком на холодном, промозглом воздухе улицы. Безостановочно делая кадры, девушка думала о том, что это – всего лишь очередной информационный повод, очередной труп, которых она повидала уже немало, да и еще гораздо худших, которые превратили сердце в камень и закалили ее. Теперь, столкнувшись со смертью, она уже не плакала, не ревела, сжимая холодную руку, а просто механически выполняла свою работу, делая фото, чтобы потом со спокойной душой отправиться домой.